Литературное обозрение. - 1989. - № 5.
Меня назвал "китежанкой".
Анна Ахматова и Николай Клюев
Изучая историю литературы, и не только отечественной, мы с неутомимым интересом всматриваемся в пересечения писательских судеб. Общение двух выдающихся поэтов-современников особенно увлекает нас возможностью новых литературоведческих открытий. Любой, совсем неброский, биографический факт – мимолетная встреча, случайный разговор, сказанное ненароком слово – может оказаться глубоко содержательным. Пройдет время, и пытливый исследователь обнаружит в разрозненном и скудном казалось бы, материале истоки крупного литературного замысла либо первоначальные очертания известных впоследствии стихотворных строк.
Эти общие истины приходят на память при попытке воссоздать историю личных и творческих взаимоотношений Ахматовой с Николаем Клюевым, самобытным "народным" поэтом, чье имя, надолго преданное забвению победоносно возвращается теперь в нашу культуру. Документальных свидетельств о знакомстве Ахматовой и Клюева сохранилось в целом немного, но и то, чем мы располагаем ныне, представляет собой значительный интерес и побуждает нас восстанавливать – подчас по крупицам – одну из еще не прочитанных глав истории русской поэзии XX века.
Первая встреча поэтов состоялась, по всей очевидности, осенью 1911 г. Для Клюева это было время, насыщенное событиями и новыми знакомствами. Летом 1911 г, покинув родную олонецкую деревню, где он жил постоянно, Клюев совершает поездку в Рязанскую губернию к Л. Д. Семенову, ушедшему "в народ" поэту-символисту (Клюев также был захвачен в те годы "неонародническими настроениями). Август 1911 г. Клюев проводит в Москве. Здесь он ведет переговоры об издании своих стихов отдельным сборником. Предисловие к нему соглашается написать В. Я. Брюсов. Существует версия, восходящая к устным воспоминаниям Ахматовой, будто у Брюсова в августе 1911 г. Клюев впервые встретился с Н. С. Гумилевым 1.
В сентябре 1911 г. Клюев находится в Петербурге. Среди, наиболее значительных для него событий той осени - его очное знакомство с Блоком, состоявшееся 26 сентября. До этого в течение четырех лет Клюев переписывался с Блоком: поэты обменивались важными для них обоих мыслями о России, о русском народе и его "душе". Клюев посылал Блоку на суд свои ранние стихотворения; Блок со своей стороны способствовал их публикации в известных русских журналах ("Золотое руно", "Бодрое слово" и др.) 2.
Должно быть, благодаря Блоку Клюев сближается с С. М. Городецким, чье раннее творчество, ориентированное на миф и фольклор, давно уже привлекало к себе внимание олонецкого поэта, пытавшегося слагать стихи в аналогичном духе. Осенью 1911 г. в Петербурге готовилось новое поэтическое объединение – "Цех поэтов", в котором тон задавали будущие акмеисты (Городецкий и Гумилев становятся "синдиками" "Цеха", Ахматова – его секретарем. С самого начала организаторы "Цеха" рассчитывали на близкое участие в нем Николая Клюева. Тянувшиеся к "земле" и "лесной" стихии, они хотели видеть в своих рядах: поэта чье творчество проистекает, как им казалось, из его "первозданности" 3. Именно в такой тональности писали о Клюеве и Гумилев, и Городецкий в связи с появлением в свет первого сборника его стихотворений, изданного в Москве в октябре-ноябре 1911 г. (на обложке указан 1912-й год).
О близости Клюева к кругу Городецкого – Гумилева уже осенью 1911 г. свидетельствуют несколько фактов. Назовем некоторые из них. Осенью 1911 г. при журнале "Аполлон" был выпущeн "Литературный альманах" (на обложке – 1912-й год) он объединял в себе символистов (Бальмонт, Блок, Андрей Белый) с участниками "Цеха поэтов" Ахматова, Гумилев, Зенкевич, Мандельштам и др.) и "крестьянскими" поэтами (Ключков, Клюев). Сохранился, кроме того, экземпляр сборника "Сосен перезвон" с дарственной надписью автора Гумилеву, сделанной в ноябре 1911 г., – бесспорное свидетельство состоявшегося уже ранее знакомства Клюева с Гумилевым 4.
В те осенние недели 1911 г. и происходит первая встреча Клюева с Ахматовой, – видимо, в редакции журнала Аполлон". Мы можем судить об этом по недатированному письму Клюева к неизвестному лицу. Часть этого письма первоначально составляли четыре стихотворения с надписью: "Посв<ящается> Гумилевой", – на этом основании Л. К. Швецова, первый публикатор письма, атрибутировала его как адресованное Ахматовой 5. Письмо начинается со слов:
"Извините за беспокойство, но меня потянуло показать Вам эти стихотворения, так как они родились только под впечатлением встречи с Вами. Чувства, прихлынувшие помимо воли моей, для меня новость, открытие. До встречи с Вами я так боялся такого чувства, теперь же боязнь исчезла и, вероятно, напишется больше в таком духе. Спрашиваю Вас – близок ли Вам дух этих стихов? Это для меня очень важно". Далее Клюев, упоминая о своем "свидании" с Ахматовой в редакции "Аполлона", добавляет: Я знаю, что Вам было нудно и неприятно, но поверьте, что я только и знал, что оборонялся от Вас – так как моем положении вредно и опасно соблазниться духом людей Вашего круга 6.
Ясно видно, что цитируемое письмо Клюева не что иное, как слегка завуалированное любовное признание. Молодой олонецкий поэт (Клюеву было тогда 27 лет) пишет Ахматовой о своем чувстве к ней, посвящает ей несколько своих стихотворений. (Случай почти беспрецедентный в биографии Клюева, склонного всегда видеть в женщине скорее духовную сестру, нежели возлюбленную. Ясно также, что Ахматова поразила Клюева более своей личностью, чем стихами (к осени 1911 г. у Ахматовой было лишь несколько журнальных публикаций; книга "Вечер" выйдет позднее – в марте 1912 г.).
Требуют пояснения и последние слова Клюева, где столь явственно и не без вызова он противопоставляет себя "кругу" Ахматовой. Болезненно ощущая социальные перегородки, отделяющие его от "интеллигентного" общества, Клюев обыкновенно подчеркивал свое крестьянское происхождение и гневно обличал от имени "народа" людей "ненуждающихся и ученых" (слова из его письма к Блоку 22 января 1910 г.) 7. Будучи убежденным "левым народником" и намеренно обостряя актуальную для тех лет проблему "народ – интеллигенция", Клюев призывал сторониться "города" и "городской" культуры (хотя в действительности всячески тянулся к ним). Это противостояние поэта-крестьянина избранному кругу "интеллигентов" резко обозначилось и в его письме к Ахматовой.
Нам неизвестно, какое впечатление произвело это письмо на Ахматову. Неизвестно даже, получила ли она его. "Клюев, видимо, так и не решился отправить стихи и письмо, и они остались в его архиве", – предполагает Л. К. Швецова 8. Можно, во всяком случае, утверждать, что жена Н. С. Гумилева, окруженная в то время почтительным вниманием и других молодых поэтов, вряд ли отозвалась бы на письмо из Олонии, даже если бы она его получила и прочитала. Но общение Клюева с "Цехом поэтов" тем не менее продолжалось и достигло особой интенсивности осенью 1912 г., когда олонецкий поэт снова приезжает в Петербург и Москву. Среди его новых знакомых – Вас. В. Гиппиус, Вл. В. Гиппиус, Г. В. Иванов и другие участники "Цеха". К этому времени у Клюева уже готова третья книга стихов – "Лесные были"; к ней проявляет интерес известное ярославское издательство К. Ф. Некрасова (с отделением в Москве). Второй стихотворный сборник Клюева – "Братские песни" – увидел свет еще в мае 1912 г. (он был издан редакцией московского журнала "Новая земля"). В конце 1912 г. на страницах некоторых русских периодических изданий появляется сообщение о том, что петербургский "Цех поэтов" готовит к печати четвертый сборник стихотворений Клюева – "песенник", озаглавленный "Плясея" 9. Уверенно и быстро вступал Клюев в те месяцы в "большую" русскую литературу.
В этот бурный сезон 1912/13 г. Клюев неоднократно видится в Петербурге с Ахматовой: на литературных вечерах, где он выступает совместно с акмеистами, на заседаниях "Цеха", в кафе "Бродячая собака" и т. д. Сохранился карандашный рисунок С. Городецкого, запечатлевшего одно из собраний "Цеха поэтов"; изображены сидящие рядом Клюев, Лозинский, Ахматова и Зенкевич 10.
В газетных отчетах того времени, отразивших всю разноголосицу мнений по поводу нового литературного течения – акмеизма, имена Клюева и Ахматовой зачастую стояли рядом. Впрочем, многие критики с недоумением отмечали близость Клюева к акмеистам, справедливо указывая на явную разнонаправленность их художественных целей. "Клюев очень интересен сам по себе, и в этой его "самости" его главная поэтическая ценность, а Анна Ахматова тоже сама по себе, но совсем в другой плоскости..." – подчеркивал один из журналистов 11. Неудивительно, что пребывание Клюева в стане акмеистов оказалось весьма непродолжительным.
Уже в начале 1913 г. Клюев решительно порывает с "Цехом". Ахматова вспоминала, как на выступлении акмеистов в Литературном обществе 15 февраля 1913 г. Клюев "публично отрекся" от своих недавних союзников и на изумленный вопрос Гумилева, что это значит, якобы ответил: "Рыба ищет где глубже, человек где лучше..." 12
С весны 1913 г. по сентябрь 1915 г. Клюев живет на родине, в Олонецкой губернии, но его имя часто появляется на страницах "толстых" русских журналов, в основном – "неонароднической" ориентации ("Заветы", "Ежемесячный журнал" и др.). Его переписка с Городецким и Гумилевым в этот период сходит на нет. Но неизменным остается его восхищение Ахматовой – не только ее личностью, но и ее стихами, которые Клюев не раз и читал, и слышал в 1912-1913 гг. Восторженное отношение Клюева к Ахматовой ярче всего отразилось в дарственной надписи на экземпляре "Лесных былей": "Анне Ахматовой – любимой поэтессе. Николай Клюев. Андома. 1913 год" 13.
На рубеже 1914-1915 гг., оценивая в одном из писем к издателю В. С. Миролюбову последний номер "Ежемесячного журнала" за 1914 год, Клюев писал:
"Какая чудесная декабрьская книга журнала! И как хорошо, что в отделе поэзии не встречается Година, Вяткина, Галиной и т. п. вплоть до Андрусона включительно. Какая строгость линий намечается у Анны Ахматовой:
"Божественна, спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука". 14
истощился "запас культурных слов", что, по их понятию, является показателем скудости душевной – на все это мне претит возражать" 15.
В словах Клюева содержался, конечно, прозрачный намек на "Цех поэтов". Впрочем, у него вряд ли могли быть реальные основания для столь глубокой обиды: "Ахматова и компания" продолжали высоко ценить талант Клюева и после его разрыва с "Цехом" (распавшимся к осени 1914 г.). Цитированный отрывок следует рассматривать как обычную для Клюева "позу", вызванную его стремлением по возможности заострить конфликт между "природой" и "культурой", "народом" и "интеллигенцией". Те же интонации были уже отмечены нами в его письме к Ахматовой.
другом. Они всюду появляются вдвоем, вместе выступают на вечерах и в литературных салонах; нарядившись "по-крестьянски", они с увлечением читают "городской" публике свои "народные" произведения, обильно насыщенные областными словами, образами и мотивами русского фольклора. Оба подчеркивают свою причастность к религиозной жизни русского народа, свою близость к старообрядцам и сектантам (хлыстам). К Есенину и Клюеву тянутся в 1915 – 1916 гг. другие "крестьянские" поэты – П. Карпов, С. Клычков, А. Ширяевец. В русской литературе формируется новое направление, которое впоследствии получит название "ново-крестьянского".
Есенинско-клюевские стилизации в "русском" духе (иногда удачные, иногда нарочито-вычурные) воспринимались в литературных кругах по-разному: одни приветствовали этот стиль, принимали его за подлинно "народный", другие относились к нему недоверчиво и даже раздраженно. Поэтам акмеистического круга этот "маскарад" был, конечно, чужд, но отчасти и интересен. Память Ахматовой надолго сохранила образ "ряженого" и хлыстовствующего мужика-поэта, каким желал казаться Клюев, особенно в Петрограде в 1915 – 1916 гг. Много лет спустя, в декабре 1959 г., работая над сценарием балета (соответствующего в основных чертах содержанию "Поэмы без героя"), Ахматова – в ряду прочих видений прошлого – упоминает и "новокрестьянских" поэтов: "... Клюев и Есенин пляшут дикую, почти хлыстовскую, русскую" 16.
Однако контакты Клюева с акмеистами не прекращаются и в те годы, когда пути их, казалось бы, далеко разошлись. В сентябре-октябре 1915 г. Клюев часто видится с Городецким. 25 декабря 1915 г. Клюев и Есенин навещают Гумилевых в Царском Селе; дату визита подтверждают надписи Ахматовой и Гумилева на их сочинениях, подаренных Есенину 17. В тот день Ахматова впервые увидела рязанского поэта. В руках у Есенина был рождественский номер газеты "Биржевые ведомости", где были напечатаны стихотворения его и Клюева, а также Бальмонта, Блока, Волошина, 3. Гиппиус, Мережковского, Сологуба и других известных поэтов 18. Ахматова рассказывала:
"Немного застенчивый, беленький, кудрявый, голубоглазый и донельзя наивный, Есенин весь сиял, показывая газету.
Я сперва не понимала, чем было вызвано это "сиянье".
"вечный спутник" Клюев.
– Как же, высОкОчтимая Анна Андреевна, – расплываясь в улыбке и топорща моржовые усы, почему-то потупив глазки, проворковал сей полудьяк. – Мой Сереженька здесь сО всеми знатными прОпечатан, да и я удОстОился" 19.
Как видно, Клюев по своему обыкновенью говорил с сильным оканьем. Потом поэты читали стихи. "Есенин читал великолепно, а Клюев смотрел на него просто влюбленными глазами, чему-то улыбаясь" 20.
В рассказе Ахматовой обращают на себя внимание слова "не очень мною понятый,..". Они вполне перекликаются с ее отзывом о Клюеве в более поздней записи либретто балета, сделанной 6-7 января 1962 г.: "Таинственный деревенский Клюев..." Следует заметить, что загадочность Клюева, его "неуловимость" и многоликость подчеркивали многие его современники. Таким запечатлелся он и в сознании Ахматовой 21.
Клюев прожил в Петрограде до лета 1917 г. и за это время, конечно, мог видеть Ахматову неоднократно. Предполагалось даже их совместное участие в "Вечере свободной поэзии" (13 апреля 1917 г. в Тенишевском зале)". Однако выступление Клюева не состоялось 22.
г. Клюев переселяется в Петроград. Как член Всероссийского Союза поэтов, а стоит в стороне от культурной жизни города: публикует свои стихотворения в ленинградских изданиях, читает их на писательских вечерах. В июне 1924 г. Клюев принимал активное участие в пушкинских торжествах. 6 июня он выступал, например, в Союзе писателей вместе с другими участниками, среди которых была и Ахматова. Заметим, что и Ахматова, и Клюев были страстными поклонниками поэзии Пушкина; в творчестве каждого из них пушкинская тема занимает особое место.
Период 20-х годов был нелегким для многих поэтов сформировавшихся еще до революции. Не каждый из них умел найти себя в новой для него действительно У Ахматовой наступает пора длительного творческого спада: между 1923 и 1935 гг. ею написано не более 20 стихотворений. Резкий перелом наступает и в поэзии Клюева Не желая отречься от своих патриархальных стародедовских идеалов, поэт отходит, однако, от своей прежней стихотворной манеры, все более тяготеет к эпическому жанру. Именно в 20-е годы Клюев создает несколько замечательных по силе поэм – "Плач о Сергее Есенине" (1926), "Деревня" (1927), "Погорельщина" (1928). Теснимый официальными критиками, объявленный "кулацким" поэтом, Клюев то воспевает "русскую красоту", то оплакивает ее неотвратимую гибель. Трагическое восприятие современной жизни бесспорно, сближает его с Ахматовой, которая, как и он, совсем теряет в эти годы широкого читателя.
Связанные своим литературным прошлым и общими для них потерями (Блок, Гумилев), Клюев и Ахматова не раз встречаются в середине 20-х гг., чаще всего – у знакомых. О взаимоотношениях Клюева и Ахматовой в 20-е гг рассказывали нам очевидцы их встреч – поэт В. А. Рождественский, литературовед В. А. Мануйлов и другие. Однажды у Клюева в его комнате на улице Герцена собрались гости, кроме Ахматовой была приглашена и С. А. Толстая – вдова Есенина. ("Вечер двух вдовствующих императриц", – произнес Клюев). В тот вечер Ахматова читала старые стихи, а Софья Толстая рассказывала о настроениях Есенина в конце 1925 г. (перед его отъездом в Ленинград). В другой раз Клюев – в присутствии Ахматовой – читал сочиненную им сказку о коте Евстафии и мышке Степанидке и одновременно демонстрировал свои "сверхъестественные" способности (шептал коту на ухо какие-то слова, и тот ему повиновался). Ахматова реагировала спокойно, хотя слегка отстраненно.
Сохранилась также фотография, сделанная, видимо, в конце 1925 г. на юбилее М. А. Кузмина (в связи с 50-летием). Мы видим здесь многолюдную группу гостей, среди них – Ахматову, Вагинова, Клюева, Кузмина, Лозинского, Тихонова, Хармса, Федина и др. (Существует несколько вариантов этого группового снимка.)
Известно также несколько отзывов Ахматовой и Клюева друг о друге; все они проникнуты глубоким уважением. Так, Ахматова сказала однажды П. Н. Лукницкому, что "Клюев, Мандельштам, Кузмин – люди, о которых не говорить дурное. Дурное надо забыть" 24.
"Она <Ольга Берггольц> рассказывала, как в юности, когда она еще писала слабенькие стихи "под Есенина", у нее знакомый, начинающий поэт, который знал Клюева. Он повел ее к старику 25. Дверь открыл какой-то отрок в поддевке. Борзые собаки. Множество икон и лампад. Клюев говорил: "Читайте, девушка, стихи". Я читала, он слушал. Потом встал и сказал: "Орел Сафо над вами парит. Сами не знаете, кем будете... Идите к Анне, Анне Ахматовой.. Держитесь ее советов". Вот она и пошла..." 26
Вспоминает В. А. Баталин (в то время – студент-филолог, впоследствии – архимандрит Всеволод):
"Однажды я прочел ему <Клюеву> стихи Ахматовой:
Непоправимо белая страница,
В луче луны летит большая птица 27 и т. д.
Растроганно, со слезой, он сказал: "Красота-то какая! Сидит она, красавица наша русская, в тереме за хрустальным оконцем и дозорит Русь... Неповторимо прекрасно!.." Я, не соглашаясь с его, как мне казалось, произвольной "оценкой" стихов Ахматовой ("русская".., "Русь".., "дозорит", а ведь это скорее альтмановская Ахматова на берегу Херсонесской бухты), все же невольно поддался обаянию его слов и "поверил" в его Ахматову. Хотя бы на миг" 28.
Но, судя по другим отзывам Клюева, его взаимоотношения с Ахматовой не всегда были ровными. В суждениях Клюева о ней появляется порой критический и даже снисходительный оттенок. "Когда я начинаю говорить с Ахматовой, она начинает волноваться, кричать высоким фальцетом, чувствуя, что я попадаю в самую точку, понимая, как никто, всю ее женственность". Это – слова Клюева, записанные в 1925 г. Н. И. Архиповым, близким другом поэта 29.
"Популярность не есть прекрасное, – записывает Архипов рассуждение Клюева. – "Чудный месяц" 30 популярен, но слава его позорит искусство. В квашне Анны Ахматовой – закваска "Чудного месяца", оттого ахматовские бисквиты стали вкусны для чистой публики. Это зловещий признак, и я не радуюсь такой бисквитной популярности" 31.
Широкую известность получили клюевские строки об Ахматовой из стихотворения "Я гневаюсь на вас и горестно браню..." (1932). Полный текст этого стихотворения (оно печаталось и под заголовком "Клеветникам искусства") стал впервые известен в 1969 г. 32. Негодующе-обличительные иносказания Клюева направлены против серых и "бумажных" бездарностей, вершащих судьбами родного искусства, против всех тех, кто в течение десяти лет морил голодом "певучего коня" – русского Пегаса. Среди современных поэтов, которым удалось сохранить в своих стихах "соловьиные раскаты", Клюев, помимо самого себя, называет Клычкова, Ахматову и Павла Васильева. Процитируем отрывок, обращенный к Ахматовой:
Ахматова – жасминный куст,
Обожженный асфальтом серым 33,
Тропу ль утратила к пещерам,
И нимфа лен прядет хрустальный?
Средь русских женщин Анной дальней
Она, как облачко, сквозит
Вечерней проседью ракит! 34
Ахматовой; ей читал его по памяти Осип Мандельштам, не раз встречавшийся с Клюевым в Москве в 1932-1933 гг. "Лучшее, что сказано о моих стихах" – так отозвалась Ахматова об этих клюевских строчках 35. Не случайно она частично использовала их в качестве эпиграфа ко второй части "Поэмы без героя" ("Решка")" 36 В 40-х гг., когда создавалась поэма, имя Клюева, репрессированного в 1934 г. и погибшего в сибирской ссылке, было фактически под запретом, вероятно, поэтому в рукописи, а затем во всех современных печатных изданиях "Поэмы без героя" под эпиграфом стоят лишь инициалы поэта – "Н. К.".
В своих воспоминаниях о Мандельштаме ("Листки из дневника") Ахматова, рассказав о строках стихотворения "Я гневаюсь на вас...", которые читал ей наизусть Мандельштам, сбавляет: "Я своими глазами видела у Варвары Клычковой 37 заявление Клюева (из лагеря о помиловании); "Я осужденный за мое стихотворение "Хулители искусства" и за безумные строки моих черновиков..." 38 на этот раз память явно подвела Ахматову. Сохранилось заявление Клюева во ВЦИК от 12 июля 1934 г. (из поселка Колпашево Нарымского края), начинающееся словами: "После двадцати пяти лет моей поэзии в первых рядах русской литературы я за безумные непродуманные строки из моих черновиков, за прочтение моей поэмы под названием "Погорельщина", основная мысль которой та, что природа выше цивилизации, сослан Московским ОГПУ в Нарым на пять лет" 39. Но важнее другое: Ахматова и после ареста Клюева продолжала интересоваться его судьбой, узнавала о нем от общих московских знакомых (В. Н. Горбачевой, возможно, самого Клычкова, О. Мандельштама и др.).
Не забывал об Ахматовой и сосланный в Сибирь Клюев. В одном из его писем конца 1935 г., адресованном Н. Ф. Христофоровой, жене оперного певца Большого театра А. Н. Садомова, есть следующие замечательные строки:
"Не жалко мне себя как общественной фигуры, но жаль своих песен-пчел, сладких, солнечных и золотых. Шибко жалят они мое сердце. Верю, что когда-нибудь уразумеется, что без русской песенной соли пресна поэзия под нашим вьюжным небом, под шум плакучих новгородских берез. С болью сердца читаю иногда стихи фанерных знаменитостей в газетах; какая серость! Какая неточность! Ни слова, ни образа. Все с чужих вкусов. Краски? Голый анилин, белила да сажа. Бедный Врубель, бедный Пикассо, Матис(с), Серов, Гоген! Верлен, Ахматова, Верхарн! Ваши зори, молнии и перлы нам не впрок! Очень обидно и жалко" 40.
Так, связанные общим поэтическим делом, Ахматова и Клюев на протяжении почти четверти века сохраняли друг о друге высокое уважительное мнение. Каждый из них признавал талант и незаурядность другого, умел отдать ему должное. Пути их то сближались, то расходились, но поэты не теряли друг друга из виду, даже в труднейшие для них обоих 1934-1937 гг. Думается, что и после смерти Клюева (ее обстоятельства до сих пор не выяснены) Ахматова не раз вспоминала его среди тех, о которых она впоследствии скажет:
– я хоронила их,
Я всех оплакала, а кто меня оплачет? 41
Коснемся еще вопроса, затронутого нами в начале статьи: о творческих взаимовлияниях. Не слишком углубляясь в эту особую литературоведческую тему, ограничимся лишь одним примером.
В 40-е гг., живя в Ташкенте, Ахматова делилась своими воспоминаниями с Э. Г. Бабаевым. О Клюеве она сказала: "Николай Клюев был ловец душ. Он каждому хотел подсказать его призвание. Блоку объяснял, что Россия его "Жена". Меня назвал "Китежанкой" 42. Это свидетельство Ахматовой чрезвычайно любопытно. Дело в том, что начатая Ахматовой в 1940 г. поэма "Путем всея земли" (впервые напечатана полностью в книге "Бег времени", 1965) имела параллельное название "Китежанка" 43. Ахматова уподобляет себя "китежанке", которая, "расталкивая года" и "прямо под ноги пулям", возвращается "домой" – в град Китеж, сокрытый, по народной легенде, водами озера Светлояр от татарской орды. По своей внутренней структуре (возвращение памятью в незабываемое, лелеемое прошлое) "Китежанка" родственна "Поэме без героя".
поэта самые заветные его представления о древней, таинственной, "поддонной" Руси, которая, как хотелось Клюеву верить, еще однажды воскреснет во всей своей ослепительной красоте. "Моя слеза, мой вздох о Китеже родном", – восклицал Клюев в одном из своих стихотворений (1917) 44. "Мой же мир: Китеж подводный, там все по-другому", – признавался Клюев Н. И. Архипову 45. Своеобразной вариацией на тему Китежа можно считать и "повесть о Лидде, городе белых цветов", сметенном с лица земли сарацинами. Этой горькой "повестью" завершается клюевская "Погорельщина" – реквием по исчезнувшей, поруганной, "погорелой" родине.
"невидимой" России, к ее прошлому, ее религиозной "душе", Клюев и сам, особенно в 20-е гг., по праву мог бы назвать себя "китежанином". Поэтому слова Ахматовой в данном случае не вызывают ни малейшего сомнения: встречаясь с ней в послереволюционную пору, Клюев именовал ее "китежанкой", как бы желая подчеркнуть этим словом общность их судеб и духовное родство. Должно быть, память о Клюеве, о встречах и беседах с ним в 20-е гг. и подтолкнула затем Ахматову к созданию "Путем всея земли" ("Китежанка").
Примечания
1. См.: В. К. Лукницкая. Материалы к биографии Н. Гумилева. – В кн.: Н. Гумилев. Стихи. Поэмы. Тбилиси, 1988, с. 48.
2. См. подробнее: Письма Н. А. Клюева к Блоку. Вступительная статья, публикация, комментарии К. М. Азадовского. – В кн.: Александр Блок. Новые материалы и исследования. (Литературное наследство, т. 92, кн. 4). М., 1987, с. 427-523.
3. См.: К. М. Азадовский. Н. А. Клюев и "Цех поэтов". – Вопросы литературы, 1987, № 4, с. 269-278.
5. Л. Швецова. Николай Клюев и Анна Ахматова. – Вопросы литературы, 1980, № 5, с. 303-305. Там же см. названия четырех стихотворений, сведения о их первопубликациях и текст одного из них.
6. Там же, с. 304.
7. Александр Блок. Новые материалы и исследования. (Литературное наследство, т. 92, кн. 4), с. 494.
8. Л. Швецова. Николай Клюев и Анна Ахматова. – Вопросы литературы, 1980, № 5, с. 304.
10. См.: Александр Блок. Новые материалы и исследования. (Литературное наследство, т. 92, кн. 3). М., 1982, с. 433.
11. С. Любош. О футуристах. – Современное слово, 1913, № 2109, 21 ноября/4 декабря, с. 3.
12. Из заметки Ахматовой "К истории акмеизма" (Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ф. 1073, ед. хр. 73). Подробнее о данном эпизоде, а также о причинах и обстоятельствах разрыва Клюева с акмеистами см.: К. Азадовский. Клюев и "Цех поэтов". – Вопросы литературы, 1987, № 4, с. 274-277. (Заметка "К истории акмеизма" публикуется в этом номере "ЛО". – Ред.)
13. Экземпляр книги хранится в Государственном Литературном музее (Москва). Андома – река в Вытегорском уезде Олонецкой губернии (ныне – Вытегорский район Вологодской области); в одной из деревень на берегу этой реки жил тогда Клюев. В том же уезде находилось и село Андома.
"Лесные были" появились в феврале 1913 г. (они были изданы К. Ф. Некрасовым), а Клюев покинул Петербург в середине марта.
14. Заключительные строки из стихотворения Ахматовой "Уединение", впервые напечатанного в "Ежемесячном журнале" (1914, № 12, с. 3, без заглавия).
15. Литературное обозрение, 1987, № 8, с. 107-108 (публикация К. М. Азадовского). Впервые этот фрагмент из клюевского письма был использован А. К. Грунтовым в статье "Материалы к биографии Н. А. Клюева" (Русская литература, 1973, № 1, с. 123).
16. Вдохновение, мастерство, труд. (Записные книжки А. А. Ахматовой). Обзор Е. И. Лямкиной. – В кн.: Встречи с прошлым. Вып. 3. М., 1978, с. 400. В несколько ином варианте ту же фразу приводит В. М. Жирмунский в своей книге "Творчество Анны Ахматовой" (Л., 1973, с. 172).
17. См.: С. А. Есенин в воспоминаниях современников. Т. 1. М., 1986, с. 480 (примечания А. А. Козловского).
"Биржевых ведомостях" было напечатано стихотворение Ахматовой "Воспоминания" ("Тот август, как желтое пламя...").
19. Встречи и расставанья. (Беседы с А. А. Ахматовой, записанные А. П. Ломаном в 1964-1966 г.). Машинопись. – Частное собрание.
21. Вдохновение, мастерство, труд. (Записные книжки А. А. Ахматовой). Обзор Е. И. Лямкиной. – В кн.: Встречи с прошлым. Вып. 3, с. 402.
22. Программы вечеров, бесед, лекций, диспутов и т. д. с участием Ф. К. Сологуба. 1909-1925 гг. – Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (далее – ИРЛИ, ф. 289, оп. 6, ед. хр. 56, л. 140.
"новокрестьянской".
В начале 1918 г. левоэсеровским издательством "Революционная мысль" был выпущен сборник "Красный звон", составлен" из произведений четырех поэтов – Есенина, Клюева, Орешина и Ширяевца. Это была первая (и единственная) попытка "новокрестьянских" поэтов сорганизоваться и выступить под общей обложкой. Сравнивая этот сборник с книгой Ахматовой "Белая стая" (первое издание 1917 г., второе – 1918 г.), публицист А. А. Гизетти писал: "Классицизм и романтизм – вот та вечная противоположность, которая воплотилась в этих сборниках<…> Из такой характеристики сам собою напрашивается и вывод. Для Ахматовой эта опасность – в застылости и холоде одиночества для группы "Красного звона" – в разгуле эмоций, порабощении всей души непросветленным бунтом "Диониса" (А. Гизетти, Два русла поэзии. "Белая Стая" и "Красный Звон". – Дело народа, 1918, № 13, 7 апреля (25 марта), с. 4)
24. См. В. Лукницкая. "Из двух тысяч встреч". М., 1987, с. 50.
25. Речь идет о второй половине 20-х гг.; "старику" было в время не более 45 лет.
26. Д. Молдавский. Притяжение сказки. – Звезда, 1979, № 1, с. 170. Откликом на эту публикацию Молдавского была заметка Н. Стафеев. О. Берггольц, Н. Клюев и А. Ахматова. – Красное знамя (Вытегра), 1980, № 2, 3 января, с. 4.
"Четки".
28. Воспоминания В. А. Баталина хранятся в собрании М. С. Лесмана (Ленинград). Впервые они были записаны в начале 1960-х гг. по просьбе Ахматовой, затем восстановлены для коллекции М. С. Лесмана. "А<нна> А<ндреевна> сказала Любовь Вас<ильевне Шапориной>, что ей это понравилось <...> Увы, у меня не осталось (по обычной "лагерной" привычке) черновика <...> Поэтому мне хотелось бы в первую очередь заново вспомнить о бедном Н. А. Клюеве и еще о много пережитом", – писал Баталин Лесману, 22 октября 1976 г. из Ялты (Л. В. Шапорина (1877-1967) – художница, писательница; жена композитора Ю. А. Шапорина). Пользуюсь случаем выразить искреннюю благодарность Н. Г. Князевой, вдове М. С. Лесмана, за разностороннюю помощь в работе.
29. Записи Н. И. Архипова хранятся в ИРЛИ (материал не обработан).
30. Имеется в виду известный городской романс конца XIX – начала XX века "Чудный месяц плывет над рекою...". См.: Песни русских поэтов. В двух томах. Л., 1988. Т. 2, с. 418, 498.
31. ИРЛИ.
33. "Серый асфальт" – метонимическое обозначение Города, губительного, по убеждению Клюева, для подлинной поэзии.
34. День поэзии-1981. М., 1981, с. 189.
35. Цит. по: Анна Ахматова. Стихотворения и поэмы. Л., 1977, с. 518 (примечания В. М. Жирмунского).
36. Неточность цитаты у Ахматовой ("... жасминный куст, где Данте шел и воздух пуст") вполне объяснима: клюевские строки приведены ею по памяти и, вероятно, в том виде, в каком их сообщил ей О. Мандельштам.
38. Вопросы литературы, 1989, № 2, с. 203-204. (публикация В. Виленкина).
39. Новый мир, 1988, № 8, с. 171 (публикация Г. С. Клычива и С. И. Субботина).
40. ИРЛИ, р. 1, оп. 12, ед. хр. 534, л. 20 об.
41. Анна Ахматова. Стихотворения и поэмы, с. 300.
"На улице Жуковской...". – Литературное обозрение, 1985. № 7, с. 102.
43. См.: Анна Ахматова. Стихотворения и поэмы, с. 511 (примечания В. М. Жирмунского).
44. Н. Клюев. Песнослов. Книга вторая. Пг., 1919, с. 197.
45. ИРЛИ. Ср. также отрывок из письма Клюева к Н. Ф. Христофоровой (из Томска, август 1936 г.), где поэт описывает свою болезнь и невыносимые условия жизни: "За косым оконцем моей комнатушки серый сибирский ливень со свистящим ветром. <...> Остро, но вместе нежно хотелось бы увидеть сверкающую чистотой комнату, напоенную музыкой "Китежа" с "Укрощением бури" не на стене..." (ИРЛИ, р. 1, оп. 12 ед. хр. 534, л. 27-27 о6.).