Ахматовский сборник / Сост. С. Дедюлин и
Г. Суперфин. - Париж, 1989. - C. 53-75.
Пасха 1917 года:
Ахматова и другие в русских газетах
"пасхальном" номере газеты "Русское слово" были напечатаны четыре стихотворения Анны Ахматовой: "Приду сюда и отлетит томленье...", "Все обещало мне его...", "А, это снова ты..." и "Судьба ли так моя переменилась...". В конце года эти стихи с небольшими изменениями вошли в состав сборника "Белая стая". С тех пор они многократно перепечатывались в прижизненных и посмертных изданиях Ахматовой.
Текст газетной публикации:
I.
Приду сюда и отлетит томленье.
Мне ранние приятны холода.
Таинственные темные селенья -
Спокойной и уверенной любови
Не превозмочь мне к этой стороне.
Ведь, капелька новогородской крови
Во мне, как льдинка в пенистом вине.
Не растопил ее великий зной,
И, что бы я ни начинала славить,
Ты, тихая, сияешь предо мной.
II.
Все обещало мне его:
И милый сон под Рождество,
И Пасхи ветер многозвенный,
И прутья красные лозы,
И парковые водопады,
На ржавом чугуне ограды.
И я не верить не могла,
Что будет дружен он со мною,
Когда по горным склонам шла
III.
А, это снова ты! Не отроком влюбленным,
Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным
Ты в этот дом вошел и на меня глядишь,
Страшна моей душе предгрозовая тишь.
Врученным мне любовью и судьбою.
Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,
Так ангел смерти ждет у рокового ложа.
Прости меня теперь. Учил прощать Господь.
А вольный дух уже почиет безмятежно,
Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,
И крики журавлей, и черные поля...
О, как была с тобой мне сладостна земля.
IV.
Или вправду кончена игра?
Где зимы те, когда я спать ложилась
В шестом часу утра?
По-новому, спокойно и сурово,
Ни праздного, ни ласкового слова
Уже промолвить не могу.
Не верится, что скоро будут святки.
Степь ядовито зелена.
Как будто теплая волна.
Когда от счастья томной и усталой
Бывала я, то о такой тиши
С невыразимым трепетом мечтала,
Посмертное блуждание души1.
Современники Ахматовой видели в ее поэзии своего рода лирический дневник, отдельные части которого отражали переживания и эмоциональные отклики поэта. В. Жирмунский писал: "Целый ряд стихотворений Ахматовой может быть назван маленькими повестями, новеллами; обыкновенно каждое стихотворение - это новелла в извлечении, изображенная в самый острый момент своего развития, откуда открывается возможность обозреть все предшествовавшее течение фактов" 2. Четыре текста, о которых идет речь, полностью подпадают под это определение. Героиня - лирическое "я" - упоминает свое новгородское наследство; она прославляет новую любовь и пытается покончить с прежней; она описывает момент в своей новой жизни, протекающей в другой, по сравнению с Петроградом, атмосфере 3.
Раскрывая в интимном плане душу поэта, эти стихотворения имеют и дополнительное, более широкое значение. Печатаясь в данном выпуске "Русского слова" - ведущей русской газеты, тираж которой в течение двух недель после февральской революции превысил 1 миллион экземпляров, - Ахматова не только выступала перед самой широкой публикой, но и включила свои произведения в определенный, маркированный контекст. Этот контекст - традиция литературных публикаций по случаю Рождества и Пасхи, традиция со своими правилами и историей. В прошлом писатели и поэты использовали произведения, созданные в русле этой традиции, чтобы сделать те или иные политические заявления. Этот опыт прошлого оказался особенно важным весной 1917 года.
В данной статье я утверждаю, что, во-первых, Ахматова также учла эту традицию при подготовке своих текстов к печати в газете, и, во-вторых, читатели "Русского слова", у которых определенный "горизонт ожиданий" (термин Р. Яусса), порождаемый опытом чтения предыдущей литературы, должны были воспринять ее стихотворения не просто как типичные примеры "ахматовской лирики", а как более широкое целое, которое интерпретировалось в контексте праздника. Чтобы показать это, я вкратце опишу как саму традицию, так и другие литературные произведения, которые печатались на Пасху 1917 года. Материалы эти мало известны, хотя они представляют собой интересный эпизод в истории русской культуры и литературы.
"Русского слова" от 1 апреля 1917 года следовал многолетней традиции публикации литературных текстов, в основном рассказов, каким-то образом связанных с Рождеством и Пасхой, - так называемых "святочных рассказов" ("рождественских рассказов") и "пасхальных рассказов". Рост и расширение этого жанра тесно связаны с ростом русской прессы, в которой и печаталось большинство из них.
Хотя святочные рассказы имели более широкие сюжетные возможности и создавались в большом количестве, пасхальные тексты тоже сформировались в продуктивный жанр. Пасха, самый значительный христианский праздник, дала не только Тему, но и круг мотивов, которые поддавались разносторонней художественной обработке. Создавались произведения, в которых пересказывались разные моменты страстей Иисуса, описывалось празднование Пасхи в разные времена и исследовалось влияние праздника на современного человека. Победа Иисуса над грехом и смертью стимулировала обращение к духовным сторонам человеческой жизни. При этом для писателей прогрессивного и радикального направлений пасхальные тексты служили орудием обличения общественного порядка, давая им при этом возможность основать свои доводы на идеалах христианства 4.
К началу 1890-х годов особые пасхальные выпуски стали постоянным явлением русской литературной и журналистской практики. В них печатались как литературные светила (напр. Чехов), так и масса сейчас совершенно неизвестных писателей. И само количество текстов, и их зачастую низкое качество быстро вызвали соответствующую реакцию. Многие писатели, ощущая, что языку пасхальной литературы грозит шаблонность и что чувствительность рассказов часто низводится к чрезмерной сентиментальности, стали создавать пародии, которые часто печатались в тех же праздничных номерах.
После 1905 года быстро растет и всеобщее признание модернистской литературы. Символисты становятся сотрудниками столичных газет. Уже через два-три года пасхальные и святочные номера отражают разнообразие русской литературы, внутри которой происходит борьба течений, и свидетельствуют об интересе, который художественная литература представляет для массового читателя. К праздникам ведущие газеты ангажируют крупных писателей, часто печатают иллюстрации, превращая таким образом праздничные номера в значительные литературные события 5.
К тому времени рамки возможного в праздничных выпусках расширяются, и в них появляется разнообразный материал. Иногда эстетические соображения преобладают над религиозными, и в номерах помещаются произведения, связанные с праздником самым отдаленным образом или вовсе не связанные. Но последнее - исключение. Сила традиции все еще побуждает авторов выступать в печати с произведениями, отражающими пасхальную или рождественскую тематику.
праздничных текстов для таких целей было положено сразу после революции 1905 года, когда цензурные правила были смягчены. В этот период праздничные номера не ограничивались сентиментальными повествованиями о милосердии и любви к ближнему. Газеты, обычно непосредственно связанные с политическими партиями, пользовались сюжетными ходами святочных и пасхальных текстов для провозглашения определенных взглядов. Обычно общий тон номеру давала передовица, в которой излагался взгляд редакции на праздник в данной социально-политической обстановке в России. После этого в большей части публикуемых в номере рассказов и стихотворений разрабатывалась дальше эта общая тема.
Можно привести много примеров такого соединения политики и литературы. Остановимся на Пасхе 1906 года, которая совпали с выборами в Первую Государственную Думу. В тот момент либеральная пресса была настроена оптимистически, в стране ожидались большие перемены. Проводились прямые параллели между событиями Святой Недели и судьбой России. Мы это видим, например, в статье из появившейся незадолго до того кадетской газеты "Речь":
И ты, Россия, воскресла, как Он.
Бесконечно долгие месяцы безумной и ненасытной злобы.
Карательные экспедиции, военное положение, чрезвычайная охрана. Каторга и ссылка; расстрелы и казни без счета и числа.
за нее, для вас, живых и мертвых, - воскрес Христос.
Под горячими лучами солнца тают снега, бегут весенние ручьи и обнаженные поля облекаются в зеленые одежды.
В перезвоне пасхальных колоколов - разве вы не слышите немолчного трепета жизни, звонких и радостных, перекликающихся голосов: "Да здравствует свободная Россия, да здравствует свободный народ!" 6
Сходные идеи провозглашала и газета "Двадцатый век". Так, автор статьи "Пасха надежды" утверждает, что надежду мучили в прошлом, но, как оказалось, она все еще жива. Статья заканчивается восклицаниями: "Это первая Пасха мужественной надежды. Христос воскресе! Дума приближается!" 7
Как и следовало ожидать, художественные произведения отражали эти настроения. Один из рассказов, помещенных в "Речи", принадлежит сентиментальной писательнице Т. Щепкиной-Куперник (частой участнице праздничных номеров). В рассказе молодая девушка ждет известий от жениха, которому как участнику "освободительного движения" пришлось бежать от ареста и смертной казни за границу. В конце повествования героиня получает из Лондона телеграмму "Христос Воскресе". Это не только сообщение о том, что ее возлюбленный вне опасности, - это радостная весть о всей России 8.
охватили общество, а внимание публики стали привлекать другие интересы. Во время войны снова повышается интерес к серьезным политическим вопросам, особенно при возрастающей возможности военной катастрофы, и авторы пасхальных и святочных произведений опять обращаются к насущным проблемам России. В декабре 1914 года Блок в стихотворении "Два века" (вариант 1-й главы поэмы "Возмездие") призывает к самопожертвованию, а в конце 1916 года Федор Крюков печатает рассказ "Ползком", темой которого является стойкость, живучесть русского народа 9.
Таким образом, в тот момент, когда революционные события весны 1917 года вдруг обрушились на русское общество, как писатели, так и их читатели имели уже большой опыт использования пасхальных и святочных текстов для провозглашения политических сообщений. То, что Пасха праздновалась так скоро после падения старого режима - 2 (15) апреля, - повышало вероятность использования прессой наступающего праздника для выражения отношения к свершившейся революции. Отдельные произведения такого рода, главным образом стихи, уже появились в печати, но наступление праздника было особенно подходящим моментом для коллективных литературных выступлений 10. Ведущие газеты откликнулись по-разному. Одни намеренно отказались от традиции, вторые продолжили "розовую" линию пасхальной литературы, третьи же напечатали подборки текстов, в большинстве которых подчеркивается связь между праздником и революцией 11.
Первый тип представлен позицией "Речи", органа партии кадетов. Одно из лучших повременных изданий России, эта газета в прошлом отличалась высоким качеством публикуемой к праздникам литературы 12. В этом году, однако, "Речь" не выпускает традиционного пасхального номера. В субботу газета помещает передовицу, в которой обсуждается значение Пасхи в данный момент. Статья подчеркивает существование некоторых основных духовных проблем, которые всегда волновали человечество и которые находят себе решение в христианстве, особенно в событиях Святой Недели. Однако, указывает статья, эта Пасха пришла как бы не вовремя: можно ли быть "праздными для праздника", остановить ход событий, когда стране нужны постоянные усилия всех ее граждан, когда положение на фронтах грозит опасностью? Очевидно, по отношению к себе редакция газеты ответила на этот вопрос отрицательно 13.
По-видимому, схожее решение было принято газетой "Русские ведомости", которая также не выпустила особого пасхального номера. Однако надо отметить появление в субботнем номере отрывка "Николай Павлович" из повести Толстого "Хаджи-Мурат", раньше не печатавшегося в России 14. Сам факт напечатания этого текста имеет явный семиотический характер. Это подчеркивается одновременной публикацией того же материала в "Русском слове" (см. ниже).
Второй тип подхода к празднику представлен "Московскими ведомостями". Газета, известная в недавнем прошлом крайне правыми взглядами и связью с черносотенным движением, заняла примирительную позицию после победы революции 15. На Пасху "Московские ведомости" печатают передовицу, в которой подчеркиваются непреходящие ценности праздника, нынешнее положение страны сравнивается с нашествием Батыя и Смутным Временем и выражается уверенность в спасении России от внешних врагов благодаря ее христианской вере 16. За ней следует статья о Пасхе, написанная священником (единственный пример в доступных нам материалах начала апреля 1917 года) 17. Дальше идет ряд стихотворений и рассказов, сочиненных совершенно неизвестными авторами (серьезные писатели в этой газете не печатались из-за ее политической репутации). Все эти тексты разрабатывают традиционные религиозные и моральные темы праздника, большей частью употребляя при этом клишированные образы и высокопарный, архаизированный стиль. Так, например, в одном рассказе умирающая актриса, жаловавшаяся на нравственные испытания театральной жизни своему другу, антрепренеру Амплию Егоровичу Шересперову-Уральскому, вдруг вспоминает о своей детской любви к Пасхе, и ее лицо проясняется от ей только слышных звуков: "Мне слышатся нежные голоса, поющие "Христос Воскресе", за спиной у меня вырастают крылья, и мне становится легко... совсем легко..." 18.
"У часовни", в котором к описанию придорожной часовни и мыслям о ее значении для путешественника приложена строфа о России: "О, родина-мать, и в страданиях // Все ж духом не падай, скорбя; // Поддержат в твоих испытаниях // Молитва и вера тебя. // Да, путь твой исполнен тревоги, // Все ж сможешь его ты пройти, // Коль обе стоят при дороге // Часовней на скорбном пути" 19. Второй текст - это приключенческий рассказ "Страшный граф (Польская легенда)". Действие происходит в Польше перед разделом ее, а его героем является французский врач Эмиль, который попадает в дом некоего графа Длуговецкого, отъявленного злодея. Француз влюбляется в молодую жену графа (который принудил ее выйти за него замуж). Когда граф узнает об этом и угрожает им позорной смертью, Эмиль убивает его. До этого момента мы имеем дело с дешевой романтикой, которой особенно были полны провинциальные газеты конца XIX века, но тут вносится дополнительный элемент - возможно, аллюзия на внетекстовую реальность: замок охвачен восстанием крестьян графа, которые отпускают на свободу молодых людей и сжигают гнездо тирана 20.
К типу пасхального выпуска, представленного "Московскими ведомостями", частично примыкает праздничный номер другой газеты из правого лагеря, "Нового времени", хотя в нем гораздо меньше "свято-русского" духа. Пасхальная передовица приветствует революцию, развивая идею о ее национальной уникальности. Статья также подчеркивает, что революция победила без жертв, что делает возможным сейчас празднование "бескровной Пасхи" 21. Сопутствует статье довольно ограниченный литературный материал ("Новому времени" тоже было трудно привлечь к сотрудничеству видных писателей). Рассказ о праздновании прошлой Пасхи в австрийской тюрьме показывает влияние праздника на душу рассказчика, который сумел найти внутреннее спокойствие, несмотря на удручающую обстановку 22. В газете также напечатаны два стихотворения. Одно из них - традиционный тип размышлений о праздновании Пасхи в прошлом. Другой текст непосредственно откликается на революцию, используя при этом пасхальную образность 23.
Последний тип отклика на Пасху представлен в выпусках двух крупных изданий, "Биржевых ведомостей" и "Русского слова". В первой из этих газет помещена восторженная редакционная статья о значении нынешней, "революционной Пасхи", которая противопоставляется "Пасхе самодержавной", а свершившееся в России приравнивается к Воскресению Христа: "Слова о Светлом Воскресении... приобретают характер символической правды, получают содержание такой истины о "воскресшем духе", которая осуществляется в жизни" 24, общему направлению передовицы соответствуют почти все литературные произведения, напечатанные дальше в номере 25.
"В лесу" затронуты общественные истоки теперешнего перелома в русской жизни. Суть текста в объяснении, почему старый лесник сильно избил дворянина, с которым раньше всегда дружил. В конце рассказа жертва избиения, человек жестокого склада, объясняет жене, что был наказан лесником за соблазнение его внучки. "Герой" перечисляет два варианта дальнейших действий: либо он передаст дело полиции, либо он освободит жену от себя, выстрелив себе в лоб. Учитывая момент публикации, эта небольшая картина небрежного обращения с людьми, с одной стороны, и взрыва мстительного гнева - с другой, представляет собой метафору общественных взаимоотношений с ясными политическими последствиями 26.
Другой текст в номере - фельетон А. Альперовича "Казарма накануне революции (капля из моря)", в котором жизнь в армейской казарме, названной современным "мертвым домом", указана как одна из причин народного гнева. Надо также отметить рассказ Ф. Сологуба "Самосожжение Зла", где автор открыто заявляет, что мораль, которая может быть извлечена из его повествования, имеет отношение к современности: "Показалось мне почему-то, что то происшествие, которое я собираюсь пересказать, в отдаленных подобиях прообразует душу века сего" 27.
В "Биржевых ведомостях" также напечатаны два стихотворения: одно - Бальмонта ("Удел крылатых"), а второе - Щепкиной-Куперник ("К Христу"). Второй текст отличается остротой использованных в нем религиозных мотивов 28.
Самый представительный подбор художественных текстов по случаю Пасхи напечатан в "Русском слове", где и была на печатана Ахматова. Литературные произведения занимают видное место в номере: репортаж о внешних и внутренних событиях отодвинут к концу, литературные вещи начинаются сразу после объявлений (1-я страница), и им уделяется свыше трех страниц. Это делается в момент, когда размер "Русского слова" был сокращен редакцией до одного листа, чтобы удовлетворить возросший спрос на газету. Передовицы в номере не было: ясно, что ответственность за объяснение соотношения между всем происходящим и праздником возложена на участвующих в номере литераторов. Большинство из них делает революцию темой своих произведений 29, но подходят они к ней по-разному. В некоторых текстах религиозный элемент сведен к минимуму или выражен в моральных категориях, в других же взаимосвязь политических и религиозных мотивов повторяет опыт литературы 1905-06 гг.
Литературная часть газеты открывается материалом из "Хаджи-Мурата", но здесь он более пространен, чем в "Русских ведомостях": публикуется не только фрагмент "О Николае Павловиче", но и другой кусок о царе, "Отрывок без начала" 30. В небольшом вступлении публикатор текста Толстого В. Чертков замечает, что хотя эти фрагменты не пропустила бы цензура при старом режиме, в конечном итоге они были исключены Толстым из романа по эстетическим соображениям: "Он нашел эти страницы непропорционально обременительными в художественном отношении" (с. 2). Объяснение вполне понятно, так как фрагменты романа содержат убийственный портрет Николая и его предков, начиная с Петра Великого. Текст Толстого - обвинительный акт против династии Романовых, и впечатление от него гораздо сильнее, чем от многих статей о тайнах императорского двора, печатавшихся после победы революции. Ясно, что помещение этого материала на ключевом месте в пасхальном номере было семиотическим актом.
"В 1882-84, в 1905-06 и в 1916-17 гг.", в которой автор, известный революционер-эмигрант, передает свои впечатления от России в разные моменты революционной активности. Всего через месяц после падения царского правительства, в соответствии с духом праздника, Бурцев заключает свои замечания оптимистической картиной дальнейшего хода событий: "Перспективы так широки, что их сейчас трудно даже и охватить. Счастливы те, кто увидят Россию будущего" (с. 3).
В другой части газеты текущая жизнь является темой двух разных произведений. В очерке "Великое и смешное (миниатюры революции)" Н. Тэффи изображает, как реагируют люди на новые условия (с. 4). Со своей стороны, Константин Тренев описывает события в провинциальном городе в первые дни революции, показывая реакцию на них самых разных людей, от губернатора и полицмейстера до простого народа на улице. Целый ряд картинок, в которых подчеркиваются легкость и быстрота свершившейся смены властей, заключается следующим эпизодом. На улице появляются двое рабочих, и один из них вдруг выступает с речью, начиная ее словами "Христос воскрес, товарищи!" В быстро собравшейся толпе начинается смех, так как еще далеко до праздника. Рабочий продолжает:
С девятьсот третьего года не крестился, а теперь: Христос воскрес!.. Воскрес распятый и погребенный самодержавием Христос - Бог земли русской!..
Осеняет себя широким крестом, и среди зачарованной тишины зазвучала горячая стальная речь... 31
Реальная ли эта сцена или нет, но ее появление в конце текста, на маркированном месте, вкладывает в фельетон новый, дополнительный смысл.
"Трижды воскресший". Текст этот довольно типичен и для пасхальной литературы вообще, и для ее политической разновидности в частности. Молодая медсестра, сама испытавшая личное горе, спасает и постепенно выхаживает довольно тяжело раненного мальчика. Ребенок выздоравливает, к нему возвращается речь (утраченная после временного повреждения мозга), а его спасительнице удается отыскать за границей его отца, который оказывается польским аристократом. Молодая женщина боится предстоящего отъезда мальчика, к которому привязалась, но в конце рассказа получает обнадеживающее письмо. Отец Адама, вдовец, пишет о своем приезде и о возможности нового счастья для них всех. В его письме идея Воскресения становится универсальной:
Кто знает, что ждет нас после встречи? Теперь всеобщая Пасха. Воскресают страны, воскресает свобода народов. Воскреснет наша умученная, распятая Польша. Трижды воскрес наш маленький Адам. Может быть, воскреснет и наше с вами большое счастье. На общую Пасху будем ждать и нашу с вами Пасху (с. 7).
Рассмотрим теперь произведения, в которых революционная и религиозная тематика тесно взаимосвязаны. На первом месте среди них статья Д. Мережковского "Ангел революции", посвященная вопросу, можно ли "соединить воскресение России с Воскресением Христовым, красное яичко - с красным знаменем...". Сначала ответ кажется отрицательным. Мережковский прослеживает связь между самодержавием и православной церковью, в лице как Св. Серафима Саровского, так и Распутина. Эта связь, пишет он, создает конфликт между церковью и революцией, которая, начиная с декабристов и по нынешнее время, глубоко религиозная по духу, хотя она все более отрицает веру:
И вся она, от начала до конца, пронизана духом Христовым, духом любви жертвенной. Может быть, с первых времен христианских мучеников не было во всемирной истории более христианского, более Христова, чем русская революция. Дух Христов, религиозное действие пламенеет в ней; но религиозное сознание, исповедание, имя Христово меркнет. Совершая дело Христово, революция от самого Христа отрекается или как будто отрекается.
но его дух с революцией, "в темных толпах человеческих". Конец статьи оптимистичен. Воскресение Иисуса никогда не казалось так близким, как в этом году; хотя Он сам еще не появился, но предзнаменования чуда налицо: "Мы еще не видели Христа воскресшего, но мы уже видели великое землетрясение, и камень от гроба отваленный, и стерегущих, которые стали как мертвые, и ангела, подобного молнии, ангела революции, который нам сказал: "Христос воскрес" 32.
вместе на 3-й странице "Русского слова", - К. Бальмонт, Ю. Балтрушайтис, Вяч. Иванов и Т. Щепкина-Куперник. Под общим заглавием "Пасхальные строки" Бальмонт печатает несколько стихотворений, прославляющих революцию и ее участников ("Христос Воскресе", "Вольный стих", "Слава крестьянину", "Женщина") 33. В том же духе два стихотворения Балтрушайтиса - "Светлая Заутреня" и "Зодчим Нови" (их общее, двусмысленное заглавие - "Красный звон") 34. Вяч. Иванов тоже представлен двумя стихотворениями. Первое, "Тихая жатва", воспевает грядущее пришествие Христа вместе с небесным воинством, готовым встать на защиту России. Другое стихотворение, "Поэт на сходке", состоит из частей "Толпа" и "Поэт" и является еще одним отзвуком пушкинской дихотомии. Толпа считает революцию делом своих рук: "Не видит он, что эта груда // Во прах низверженных твердынь, // Народом проклятых гордынь - // Народной ненависти чудо, // Не дар небесных благостынь". Поэт придерживается противоположного мнения - он считает, что чудо сотворено божественным ребенком, Миром, рожденным Россией: "Его звезда взошла, - и мирно // Распались кольца всех цепей". Однако в конце своего ответа Поэт указывает на опасность, грозящую новорожденному, и призывает всех к защите:
Но подле колыбели вырыт
Могильный ров, - народ, внемли! -
Дитя похитить у Земли!
Замкните в дух огонь знамен -
Последний приговор времен!
В той же группе Щепкина-Куперник выступает с несколькими стихотворениями. Религиозные и политические мотивы присутствуют в разной мере во всех из них 35.
"Русском слове". Что показывает анализ контекстов, в которых эти стихотворения могут быть рассмотрены, - контекста "Русского слова" и других газетных выпусков того времени, контекста пасхальной литературы с выраженной политической позицией (периода двух революций) и самого широкого контекста пасхальной литературы вообще?
"вневременных" публикаций в "Московских ведомостях", по большей части произведения, напечатанные на Пасху 1917 года, особенно поэтические, удивительно схожи и в плане содержания (совершается национальное воскресение России) и в плане выражения (используются религиозные мотивы). Соединением, по словам Мережковского, красного яичка с красным знаменем, увлекаются многие, и эта задача явно отодвигает на второй план различия между литературными школами. Ахматова же выступает перед массовой публикой, ожидающей пасхального материала, с произведениями, в которых она продолжает изучать область индивидуальных переживаний. Ее вклад в пасхальный номер - не риторика, а лирика, и притом лирика, в которой почти отсутствуют эксплицитные пасхальные мотивы (какие мы находим, например, в стихотворении 1914 года "Ответ" ["Какие странные слова..."]). Возможно, что это различие было намеренно подчеркнуто редакцией газеты: тексты Ахматовой напечатаны на той же странице, что и остальные поэтические произведения, но помещены отдельно от них, на противоположной стороне страницы.
Вместе с тем есть причины думать, что Ахматова сама приняла во внимание возможное влияние разных контекстов пасхальной традиции на восприятие ее стихотворений читателем. Свидетельством этому является порядок, в котором ее четыре текста расположены в газете, и общее впечатление от их прочтения в данной последовательности.
Интересно сравнить расположение текстов в номере "Русского слова" и их распределение в "Белой стае". Сборник Ахматовой состоит из четырех разделов, внутри которых группируются ее стихотворения, и пятого раздела, который занимает поэма "У самого моря". Стихотворения из "Русского слова" напечатаны в разных местах в сборнике: они распределены по разным разделам. Порядок их появления связан с ведущими темами каждого раздела - темами, выраженными целым рядом текстов в каждой из частей сборника. Третье стихотворение в газете ("А, это снова ты...") в книге стоит первым, рядом с другими текстами, в которых появляется тема старой любви ("Твой белый дом и тихий сад оставлю...", "Слаб голос мой, но воля не слабеет...", "Был он ревнивым, тревожным и нежным..." и др.). Следующий текст, "Все обещало мне его...", помещен во втором разделе, вместе с целым рядом произведений, в которых развита тема нового возлюбленного ("9 декабря 1913 года", "Под крышей промерзшей пустого жилья...", "Еще веска таинственная тлела..." и др.). Третий раздел "Белой стаи" выдвигает высокую, патриотическую тематику - судьба России, судьба народа во время войны - в таких текстах, как "Пахнет гарью. Четыре недели...", "Можжевельника запах сладкий...", "Утешение", "Молитва" и др. Естественно, что стихотворение "Приду туда и отлетит томленье..." 36 включено в этот раздел. Стихотворение "Судьба ли так моя переменилась...", напечатанное четвертым в газете, попало почти в самый конец сборника, где его сюжет - новая жизнь со значительно суженным диапазоном переживаний - связан с мотивами сна и памяти в четвертом разделе (особенно в стихотворениях "Сон", "Белый дом", "Из памяти твоей...", "Как белый камень в глубине колодца...").
Таким образом, хотя для газетной публикации Ахматова отбирает произведения, характерные для ее следующего сборника, их порядок придает темам другой вес. В "Белой стае" личный элемент на первом месте. Национальная, военная тематика появляется во второй половине книги, создавая фон, на котором воспринимаются изменения в душевном состоянии лирического "я". В "Русском слове" национальная тема выдвигается с самого начала - она на первом плане. "Приду сюда..." прославляет связь между лирическим субъектом и новгородской традицией - и, шире, Россией вообще. После того, как установлены связи между поэтом и страной (народом), допускаются частные мотивы любви и измены и, наконец, душевного спокойствия (хотя и купленного ценой некоторых потерь) 37.
"Русском слове" и шире. Учитывая исторический момент (особенно военную угрозу), а также описанный выше общий литературный фон, подчеркивание поэтом национальной темы вероятно воспринималось как приветствие свершившейся революции. Конечно, своеобразие текста Ахматовой по сравнению с другими очевидно. Она не упоминает революции, но прославляет страну и народ, который эту революцию осуществил.
Выше было указано почти полное отсутствие специфически пасхальных мотивов в четырех произведениях Ахматовой. Однако, несмотря на это, некоторые подробности первого стихотворения позволяют воспринять его в русле пасхальной традиции. Эти подробности вытекают из национальной темы, которая неразрывно связана с религиозностью. Элементы изображенного в стихотворении мира - деревня, где соединены труд и молитва, и "тихий" (в религиозном смысле) угол России, который сияет в воображении поэта, - отвечают требованиям жанра, служат сигналами связи между стихотворением и традицией.
С точки зрения читателя связь ахматовских произведений с широким пасхальным контекстом в какой-то мере поддержана также в двух других стихотворениях. Во втором стихотворении указано, что появлению любимого предшествовали предзнаменования, связанные с Рождеством (сон, следуя давней традиции) и с Пасхой (звон колоколов, постоянный мотив в пасхальной литературе, которому героиня придает особый смысл). Учитывая контекст, здесь возможно дополнительное прочтение текста как указание на прибытие Жениха. В третьем стихотворении выдвигается мотив христианского прощения ("Учил прощать Господь") в обращении героини к обиженному ею человеку.
Стихотворение "А, это снова ты!.." дает нам еще одно свидетельство чуткости Ахматовой к характеру пасхальной литературы. В тексте, напечатанном в "Белой стае", есть две строки, отсутствующие в "Русском слове". Они следуют за 6-м стихом ("Врученным мне любовью и судьбою"): "Я предала тебя. И это повторять // О, если бы ты мог когда-нибудь устать!" 38 Возможно, что отсутствие этих строк в газетной публикации - результат сознательного их изъятия самой Ахматовой. Героиня прямо говорит о том, что она предала адресата своего монолога. Такое признание в предательстве и сам мотив предательства, связанный с центральными событиями Пасхи, - были бы не совсем уместны в контексте установившейся к тому времени традиции Светлого Праздника, не соответствовали бы тональности остального текста, особенно призыву к взаимному прощению.
"Приду сюда и отлетит томленье...". Качества, которые лирическое "я" видит в новгородской "стороне" и в людях, проецируются также и на ее реакцию: ее любовь - спокойная и уверенная, и эти эпитеты могли бы быть применены к земле и к народу. К стихотворению подходят часто цитируемые строки Мандельштама в статье 1916 года: "... В последних стихах Ахматовой произошел перелом к гиератической важности, религиозной простоте и торжественности: я бы сказал - после женщины настал черед жены... Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России" 39. Произведения Ахматовой в "Русском слове", ответившие на ожидания читателей газеты, но сохранившие свою лирическую специфику, занимают особое место в истории русской пасхальной литературы.
Благодарю С. Лубенскую за замечания при обсуждении статьи и за помощь в редактировании текста.
1. "Русское слово", № 73, суббота, 1 (14) апреля 1917 г., с. 3. В издании под редакцией В. М. Жирмунского в Большой серии "Библиотеки поэта" (БП) указано, что в этом номере также напечатано другое стихотворение Ахматовой - "Здравствуй! Легкий шелест слышишь...", ранее опубликованное в сборнике "Четки" (Анна Ахматова. Стихотворения и поэмы. Л., 1976, с. 457). Такого стихотворения в газете нет. Эта ошибка не повторяется в ахматовской библиографии в кн. "Русские советские писатели. Поэты". Библиографический указатель. Том 2. М., 1978, с. 133-195.
3. Биографический контекст стихотворений указан редакторами разных изданий Ахматовой и/или прокомментирован в научной литературе. Упоминание "капельки новогородской крови" в первом тексте - это ссылка на семью матери Ахматовой, которая вела свое происхождение от древнего рода новгородских бояр (Анна Ахматова. Сочинения в двух томах. Том 1. М., 1986, с. 401). Второе стихотворение в автографе посвящено "Б. А.", т. е. художнику Борису Анрепу, с которым Ахматова встретилась весной 1915 г. в Царском Селе и которому, по словам самой Ахматовой, она посвятила 17 стихотворений в "Белой стае" и 14 - в "Подорожнике" (БП, с. 463). В третьем стихотворении, датированном летом 1916 г. в "Черной тетради", по-видимому, имеется в виду Н. Гумилев, чей брак с Ахматовой распадался. Рональд Хингли определяет стихотворение как "one of the earliest among many stinging poetic rebukes that she was to direct, over the years, at various unspecified husbands and lovers who had fallen short of the high standards expected of her consorts" (Nightingale Fever: Russian Poets in Revolution. N. Y., 1981, p. 58). Четвертое стихотворение написано в декабре 1916 г., под Севастополем, в доме первой жены Анрепа, Юнии, у которой Ахматова жила некоторое время (ей оно и посвящается в "Белой стае"). Стихотворение отражает "changes that had taken place in her life since the beginning of the war two and a half years ago" ( Amanda Haight. Anna Akhmatova: A Poetic Pilgrimage. N. Y. and London, 1976, p. 45).
"The Tradition of Religious Holiday Literature and Russian Modernism", помещенной в томе докладов конференции "Роль христианства в истории русской культуры" (Беркли, май 1988 г.), а также в моей монографии на эту тему, подготавливаемой к печати.
5. Напр., на Пасху 1913 г. "Русское слово" напечатало отрывки из дневников Л. Толстого, а также следующие рассказы: "Слобода Толмачиха" М. Горького, "Псальма и сказка" И. Бунина, "На пути в Эммаус" Д. Мережковского, "Венчанная" Ф. Сологуба и "Маори" К. Бальмонта (№ 87, воскресенье, 14 [271 апреля 1913 г., с. 3-8).
"Речь", № 38, воскресенье, 2 (15) апреля 1906 г., с. 1.
7. "Двадцатый век", № 9, воскресенье, 2 (15) апреля 1906 г., с. 2. Лозунг "Христос Воскресе! Дума приближается!" также напечатан огромным шрифтом как заголовок поперек этой страницы. Резкий контраст с такими настроениями мы находим в передовице П. А. Крушевана, издателя-редактора черносотенной газеты "Друг" в Кишиневе; он оповещает читателей о своем отчаянии по поводу состояния русского общества, которое уже полтора года страдает от анархии и насилия со стороны явных преступников, и заявляет: "Общество, среди которого такие утратившие душу человеческую выродки могут быть терпимы - не имеет права называться христианским обществом! Вот почему я не могу сегодня обратиться к вам с обычным христианским приветом, не могу сказать вам "Христос воскресе!"" ("Глумленье над жизнью". - "Друг", № 86, воскресенье, 2 (15) апреля 1906 г., с. 2). Схожий прием был использован годом раньше в одном стихотворении в либеральном "Русском слове". Перечислив страдания человечества, особенно в России ("По-прежнему на каждом шагу // Встречаю здесь предателя Иуду, // Насилия слугу, // Гонителя свободы, света, братства"), поэт заключает текст строками "Нет, я молчу пред радостным приветом // И не могу послать ему ответом: // "Воистину воскрес!"" П. Вейнберг. ""Христос воскрес!" Торжественным приветом...". - "Русское слово", № 104, воскресенье, 17 (30) апреля 1905 г., c. 2).
8. "В пасхальную ночь". - "Речь", № 38, воскресенье 2 (15) апреля 1906 г., с. 2. Внедрение политической тематики в святочные и пасхальные выпуски было настолько велико, что оно тоже стало объектом пародий. В своем фельетоне "Как писать святочные рассказы" известный критик и юморист А. Измайлов дает два образца политических текстов: "Рассказ истинно-русский" и "Рассказ либеральный". Героем первого из них является некий Сила Трифоныч, "человек добрых старых устоев, высокий патриот и член союза русского народа", который в ночь перед Рождеством находит покинутого ребенка и решает его спасти ("Воспитаю отечеству хоть одного союзника!"). Во время крещения акушерка обнаруживает, что ребенок обрезан. Среди общего ужаса присутствующих гостей, Сила Трифоныч проявляет силу характера: "Тяжелое испытание послал мне Бог. Но побеждаю искушение! Усыновляю его, хотя он и жид. Пусть весь мир видит красоту истинно-русской души!.." (А. А. Измайлов. Кривое зеркало: пародии и шаржи. Изд. 2-е. СПб, 1910, с. 157-159). Возможно, что пародия навеяна сюжетом пасхального рассказа в правой газете "Россия", где акушерка в родильном доме подменяет христианского ребенка еврейским, в результате чего христианскому ребенку было сделано обрезание, а еврейского мальчика крестили. Несколько месяцев спустя, на Пасху, подмена детей обнаруживается, и сначала приводит в ярость обе пары родителей. В конце рассказа страсти утихают, и мать-еврейка, умиленная зрелищем обоих детей, спокойно спящих рядом, выражает готовность креститься. См.: М. М. Миклашевский. Злая шутка. - "Россия", № 732, воскресенье, 13 апреля 1908, с. 4.
"Русском слове", № 297, 25 декабря 1914 г., с. 3. Эта публикация отличается от окончательного текста. Особенно значительно добавление после строк "Какие огненные дали // Открылись взору твоему!" следующего текста: "Как день твой величав и пышен, // Как светел твой чертог, жених! // Нет, то не рог Роланда слышен, // То звук громовый труб иных! // Так, очевидно, не случайно // В сомненьях закалял ты дух, // Участник дней необычайных! // Открой твой взор, отверзи слух // И причастись от жизни смысла, // И жизни смысл благослови, // Чтоб в тайные проникнуть числа // И храм воздвигнуть - на крови". См. также: А. Блок. Собрание сочинений в восьми томах. Том 3. М. -Л., 1960, с. 605-606. Сюжет рассказа Крюкова - попытка группы людей переправиться через реку зимой, в тяжелых условиях. В конце рассказа всем приходится ползти по льду, чтобы добраться до другого берега. Один из организаторов переправы, Пахом, поощряет всех восклицанием "Доползем!", что наводит повествователя на следующую мысль: "В этом "доползем" ухо мое уловило какую-то знакомую ноту неунывающей российской склонности к упованию. И, невольно поддаваясь ее зову, я повторял мысленно: - Доползем!.." ("Русские ведомости", № 298, воскресенье, 25 декабря 1916 г., с. 4). Развязка рассказа - несомненно отклик на положение России в конце 1916 г.
"Русском слове" падение царской власти приветствовали Ю. Балтрушайтис (стихотворения "1-е марта" и "Привет родины", № 57, воскресенье, 12 марта 1917 г., с. 1) и К. Бальмонт (стихотворение "Благовестие", № 68, суббота, 25 марта 1917 г., с. 2). Газета "Биржевые ведомости" напечатала статью Ф. Сологуба "Литургия", в которой Февральская революция обсуждалась в терминах священнодействия (№ 16124, среда, 8 (21) марта 1917 г., утр. вып., с. 3). Ф. Сологуб, который часто печатался в "Биржевых ведомостях", откликнулся целым рядом статей и стихотворений на развивающиеся события.
11. В основу приведенных ниже соображений положены газетные материалы 1917 г. из библиотек Колумбийского университета и Университета штата Иллинойс (г. Урбана), Нью-Йоркской публичной библиотеки и Библиотеки Конгресса. Почти все пасхальные выпуски в этом году появились в субботу, а не в воскресенье, как того требовала традиция. По-видимому, это объясняется новыми договорами с рабочими о выходных днях в праздники.
12. См., напр., пасхальный номер предыдущего года, в котором публиковались А. Ремизов ("Днесь весна благоухает", "Царь Соломон (Отреченная повесть]"), Евг. Замятин ("Кряжи"), Г. Гребенщиков ("Якуня-Ваня") и др. ("Речь", № 99, воскресенье, 10 (23) апреля 1916 г.).
13. "Среди великих событий". - "Речь", № 77, суббота, 1 апреля 1917 г., с. 2.
"Русские ведомости", № 73, суббота, 1 апреля 1917 г., с. 1.
15. См. статью "Новая жизнь", в которой редакция заявляет: "Что свершилось, то свершилось бесповоротно. Пусть же наши взоры будут обращены не к прошлому, а к грядущему" и призывает к победе в войне, сохранению внутреннего порядка и восстановлению законности ("Московские ведомости", № 49, суббота, 11 (24) марта 1917 г., с. 1).
16. "И в этой глубокой вере ручательство именно того, что тьма погибели не обымет нас, как не объяла в конец тьма смерти Самого Богочеловека. И в нынешний Светлый день крепко верится, что эта тьма отходит от земли свято-русской и ее народа..." - "Христос воскресе!" ("Московские ведомости", № 66, суббота, 1 (14) апреля 1917 г., с. 1).
17. Протоиерей И. Восторгов. Радость всемирная (К Пасхе). - "Московские ведомости", № 66, с. 1.
"Московские ведомости", № 66, с. 1. В центре другого рассказа этого автора ("Великий грешник") исповедь старого человека, который считает себя грешником, хотя на самом деле его "преступления" были или просто ребяческими проказами или результатами его желания помочь другим. Рассказ заключается утешительными словами повествователя, у которого совершенно отсутствует чувство меры: "Полно, великий грешник! Не бойся. Кто много любил, тому много будет прощено" (с. 2).
"Святая Русь"). - "Московские ведомости", № 66, с. 2.
20. Н. Кареянов. Страшный граф. - "Московские ведомости", № 66, с. 2-3.
21. "Новое время", № 14742, воскресенье, 1 (15) апреля 1917 г., с. 2.
"Новое время", № 14742, с. 2-3.
23. Последние два четверостишия этого низкокачественного текста характерны для жанра: "Низвергнув гнет лжецов тупых и лицемерных, // Во имя "малых сих" борясь за мир и свет, // Она попрала смерть душою милосердной // И палачам рекла что казней больше нет // Путь к братству всех людей от городов до весей, // - Вот истый путь Руси, отысканный опять. // И ей ли в эту ночь достойно не предстать, // И не ответствовать - "Воистину воскресе!"" (Сергей Копыткин. Великая суббота. - "Новое время", № 14742, с. 2). Упоминание о казнях - ссылка на русскую действительность в период 1905-08 гг., когда полевые суды выносили многочисленные смертные приговоры.
"Воскресение". - "Биржевые ведомости", № 16164, воскресенье, 2 апреля 1917 г., утр. вып., с. 2. В статье упоминаются "розни" внутри революции, "анархические отклонения", она призывает к слиянию народа и армии.
25. Единственное исключение - рассказ Льва Пасынкова "Сахарный баран" - о крестинах в доме бедного чиновника. Показано влияние самого обряда не только на измученного жизнью отца ребенка, но и на крестную мать - молодую неверующую девушку, которая вдруг ощущает смысл крещения и обязуется в будущем помогать ребенку. Прозрение происходит в реалистической обстановке, и рассказ далек от религиозной сентиментальности текстов из "Московских ведомостей".
"Биржевые ведомости", № 16164, с. 5-6.
27. Действие рассказа происходит в Испании. Его героиня, молоденькая девушка Лаура, терпит притеснения со стороны отца и брата, которые собираются принудить ее уйти в монастырь. Она влюблена, но не хочет ослушаться отца и бежать из родительского дома. Преодолев серьезные препятствия, Лаура выходит замуж за своего возлюбленного, в то время как ее преследователи погибают (ее брат казнен за попытку убить ее). Когда ее муж замечает, что все кончилось бы лучше, если б не ее покорность и повиновение отцу, дуэнья Лауры отвечает: "Если бы Лаура самовольно ушла из родительского дома, то и отец, и брат искали бы причинить ей зло. Смирение же и покорность Лауры их зло обратило на них самих, - и так вы увидели, что зло само себя сгубило". Можно предположить, что этот сюжет - аллегория отношений между самодержавием и народом, чье христианское смирение в конечном счете привело к его победе.
28. См. первые три строфы: "Не только слово "всепрощенье" // На землю людям Ты принес, // Но и святое возмущенье // Людской неправдой, о Христос! // Не Ты ль, как праха горсть рассеяв, // Из храма торгашей изгнал? // Не Ты ли гордых фарисеев // Своим презреньем запятнал? // Явись, явись на землю снова! // Пролей в пустыню свежий дождь! // Нам нужен грозный пламень слова, // Нам нужен светозарный Вождь" ("Биржевые ведомости", № 16164, с. 5).
"Миша", в котором описана попытка мальчика вести дневник. Этот текст не приурочен к празднику и мог бы быть напечатан в любое время (правда, его легкая, веселая атмосфера вполне соответствует оптимистическому тону обычной пасхальной литературы). Второе произведение - "Из повести" И. Бунина - состоит из двух частей: в первой описано начало путешествия на Ближний Восток молодого немца Штейна, а во второй показаны картины из древней истории Цейлона. Эта часть придает тексту возможную тематическую связь с праздником. Сам Цейлон описан как земной рай, а печальная участь его первоначальных обитателей, т. н. Лучников, большей частью уничтоженных завоевателями-сингалами и во многом потерявших человеческий облик, приравнена к судьбе Авеля. Следует отметить дальнейшую судьбу этого текста, озаглавленного в рукописи "Жизнь". Первая часть была в переработанном виде напечатана в 1920 г. под заглавием "Отто Штейн". Вторая стала основой очерка "Город Царя Царей", посвященного Цейлону. См.: И. Бунин. Полное собрание сочинений в девяти томах. Том 4. М., 1966, с. 406-411, 495-496; том 5, с. 130-138, 517. См. также: Л. В. Крутикова. В мире художественных исканий Бунина (как создавались рассказы 1911-1916 гг.). - В кн.: "Литературное наследство", том 84. Иван Бунин. Кн. 2-я. М., 1973, с. 90-120.
"Свободного Слова" В. и А. Чертковых, 1912, с. 150-155.
31. К. Тренев. В провинции. - "Русское слово", № 73, с. 7.
32. "Ангел революции". - "Русское слово", № 73, с. 2.
33. Все четыре текста включены в сборник К. Бальмонта "Революционер я или нет". М., 1918 (благодарю Р. Паттерсона за проверку библиографии К. Бальмонта). Последние три перепечатаны В. Н. Орловым в издании Большой серии "Библиотеки поэта" (К. Бальмонт. Стихотворения. Л., 1969, с. 430-431); революционные мотивы в них не связаны специфически с христианством (напр., в стих. "Вольный стих": "Цепи звенели веками. Цепи изношены. Прочь их! // Чашу пьянящего счастья, братья, осушим до дна!"). Стих. "Христос Воскресе" довольно банально, но характерно: "И в диком лесе, // И в чистом поле, // Душа на воле, // Нет рабства боле. // Христос Воскресе..."
"Светлой Заутрени" типично для обоих текстов: "Расторгла сумрак жизни тесной // Русь, вся распятая в былом, // И в час Заутрени Воскресной // Поет вселенский свой псалом!"
35. Интересно стихотворение "Победившим", призывающее проявить милосердие к представителям старого режима: "Победы светлой, победы славной // Не запятнайте родною кровью!" Ясно, что это был злободневный вопрос. Раньше такой же призыв не казнить побежденных был сделан Ф. Сологубом в небольшом стихотворении "Оставим святость смертных казней..." ("Биржевые ведомости", № 16126, четверг, 9 (22) марта 1917 г., утр. вып., с. 3).
36. Текст, напечатанный в "Белой стае", отличается от газетной редакции. "Сюда" в 1-й строке заменено на "туда", "хранилища" в 4-й строке заменено формой в единственном числе (форма множественного числа восстановлена в более поздних изданиях сборника), и в ряде мест изменены знаки препинания. Следует отметить ошибку в примечании к этому стихотворению в издании под ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова, где первая строка текста в "Русском слове" дана как "Приду сюда и отлетит сомненье" (Анна Ахматова. Сочинения. Том 1, изд. 2-е. "Международное литературное содружество", 1967, с. 393).
37. В тексте есть ряд мотивов с двойным смыслом. Героиня стала спокойной; она живет по-новому; "игра" ее прежнего существования кажется оконченной. При этом она частично потеряла способность языкового общения; зелень степи кажется "ядовитой" (10-я строка позже переделана на "Степь трогательно зелена"), а причиной усталости в прежней жизни было счастье.
"Другие редакции и варианты" (как и включения "навек" после "мне" в 6-м стихе в "Белой стае"). Возможно, что информация об этом включена в ошибочное примечание к стих. "Здравствуй! Легкий шелест слышишь..." (см. выше, прим. 1), так как упоминается публикация в "Русском слове" "без ст. 7-8" (БП, с. 457).
"О современной поэзии". - В кн.: Осип Мандельштам. Собрание сочинений. Том 3. Нью-Йорк, 1969, с. 30.