Неделя. - 1989. - № 25 (1525)
Новый Фауст
Из моего дневника военных лет: "21. 05. 1944. Ахматова приехала и уезжает. Очень бодрая. Говорит о Пастернаке... Охотно слушала мои и читала свои стихи. Пригласила к себе в Ленинград".
Встретил я Ахматову в квартире Ардовых на Ордынке. Она возвращалась из эвакуации. Я расспрашивал ее о ташкентских друзьях, но Анна Андреевна была полна впечатлений от встречи с Пастернаком.
"Фауста", "Фауста" XX века, Фауста из той Германии, которая попала под власть Гитлера. Фауста, который в отличие от гётевского героя знает теорию относительности и пользуется современной техникой. Пастернак ответил: "Хорошо, Анна Андреевна, я непременно переведу "Фауста". "Вы меня не так поняли!" — и Ахматова снова принялась пояснять, каким стал бы Фауст в середине XX века. "Я вас прекрасно понял, Анна Андреевна! — возразил Пастернак. — Непременно переведу!"
Это означало, что, по мнению Пастернака, "Фауст" Гёте охватывал и все современные проблемы, необходимости в каком-то новом "Фаусте" нет. Кто знает, может, не будь этого разговора с Ахматовой, у нас не было бы и пастернаковского перевода. Очень возможно, что в самом переводе, в его лексике, остались следы этого спора двух поэтов, желание доказать полнейшую актуальность гётевского "Фауста" для нашего века и нашей страны.
Ахматова в своей мечте о новом "Фаусте", возможно, опиралась еще на Пушкина, который несколько раз принимался набрасывать сцены из собственного "Фауста". Впрочем, следы этого замысла ощущаются и в ее стихах, и в прозе тех лет. Недаром в эпилоге "Поэмы без героя" она, изображая свой перелет из осажденного Ленинграда в Среднюю Азию, ощущает себя гётевской колдуньей, которая "как на Брокен ночной неслась", но только в самолете, откуда она как бы увидела жизнь страны и мира. А среди персонажей "Поэмы без героя" на карнавале, объединившем знаменитейших героев поэзии и фольклора с реальными людьми начала нашего века, можно встретить кого-то из них и в маске Фауста:
Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном,
А какой-то еще с тимпаном
В поэме чувствуется дыхание обеих Вальпургиевых ночей, колдовской и "классической". Намечается новый "Фауст" и в лирике Ахматовой. Есть даже какой-то живой прототип, добрый знакомый поэтессы, и опять он сказывается в компании с Дон-Жуаном:
"... ты пьян,
И все равно пора нах хауз..."
Состарившийся Дон Жуан
Столкнулись у моих дверей —
Из кабака и со свиданья!..
Нужно думать, что на сей paз со свидания шел Фауст, а из кабака — Дон-Жуан. Впрочем, кто знает:
Иль это было лишь ветвей
Зеленой магией лучей,
Kaк ядом, залитых, и все же —
До отвращения похожих?
"Фаусте" могла быть не белой, не черной, а зеленой. А сатана, раз уж Фауст так дружен с Дон-Жуаном, мог на сей раз обернуться не Мефистофелем:
Хвост запрятал за фалды фрака...
Как он хром и изящен...
Разглядим поближе этого беса XX вена:
Маска это, череп, лицо ли —
Что лишь Гойя мог передать.
Общий баловень и насмешник.
Перед ним самый смрадный грешник —
Воплощенная благодать.
... Кто над мертвым со мной не плачет,
Кто не знает, что совесть значит
И зачем существует она.
Итак, вот одна из проблем нового "Фауста": что значит в мире совесть и зачем она существует.
"Каменного гостя" Пушкина, Ахматова снова вспомнила рядом с Дон-Жуаном Фауста, и опять не только гетевского: "Пушкин в "Каменном госте" сделал для своего героя то же, что Гёте сделал для народного мифа - "Фауста" и Байрон для своего Фауста - "Манфреда". Во всех трех случаях миф (комплекс моральных черт) получает некую реальную биографию, кроме контрастного слуги, который находится во всех мифах". По мнению Ахматовой "Гёте уступил своему герою боьшую часть своей души и биографии". Это же, видимо, требовалось и от Пастернака, прими он замысел Ахматовой.
И кто знает, может, именно в самолёте, на сей раз летящем из Средней Азии в Москву, Ахматовой вновь пришла мысль о "Фаусте": "Мог ли Лессинг, заставляя своего Фауста выбирать из семи бесов самого "скоростного", думать, что примерно через 150 лет скорость станет идолом человечества". Но тут Ахматова добавляет: "Очевидно, она всегда ею была (см. миф о Фаусте, его постоянные полеты и мгновенные возвращения)". Идол скорости — одна из проблем нового "Фауста".
Давая Пастернаку этот замысел, Ахматова перебрала в своем coзнании всех Фаустов. И если уж речь шла о новом "Фаусте", то там должно быть то, чего ещё не было ни у одного из поэтов.
... Но еще ни один не сказал поэт,
Что мудрости нет, и старости нет,
"Фаусте".
В ту майскую встречу я много рассказывал Ахматовой о молодых поэтах, с которыми ужe успел подружиться в Москве. И может быть, рассказав о великом замысле, который Пастернак понял так по своему, Ахматова решила передать этот замысел через меня кому-нибудь еще. Ведь в сущности поэзия не может жить без великих замыслов, а дело, начатое великими, отнюдь не кончено, и его надо продолжать. "Haше было не кончено дело", как сказала сама Ахматова.