Широко известный в узких кругах...
Про кого это: “... Идет он, маленький, словно великое / герцогство Люксембург”, – не про Самойлова ли? Значит, “узкие круги” – это про нас. Вот мы вчетвером и сидим у Дэзика, если по алфавиту, то: Бобышев, Бродский, Найман, Рейн; если по старшинству, то: Рейн, Бобышев, Найман, Бродский, а если по литературному значению в будущих веках, то пусть эти будущие века нас и рассадят. Мы выпили по рюмке золотистого, оживлены, читаем стихи. Бродский – “Сонеты”, написанные... верлибром. Самойлов смеется:
– Иосиф, прочитайте нам еще сонет строчек на сорок!
Это он – в точку! Защищать тут Иосифа трудно. И мы усмехаемся тоже. Жозеф бледнеет.
– Вот вы в “Тарусских страницах” напечатали “Памяти А. Р.” Это ведь, очевидно, про Алека Ривина: “Стихи, наверное, сгорели, / не много было в них тепла...”?
– Да, а как вы узнали? Что-то сохранилось?
Тут уже встреваю я:
– Сохранилось, и немало... Даже целая поэма под названием “Рыбки вечные”. Вот из нее наудачу:
Плавниками колыхая,
разевая влажный рот...
А жизнь проходит, штанами махая,
и в лицо мое плюет.
Теперь бледнеет Дэзик, в глазах у него замешательство, чуть ли не испуг:
– Я и не знал! Да я завтра же обязательно выброшу это стихотворение из готовящейся книги.
– Если поэт был, – веско говорит Иосиф, – то он и остался. Кто был, тот и есть.
“Памяти А. Р.” в ней как было, так и осталось. Да. Как оно было, так и осталось.