Вопросы литературы. - 1997. - № 2. - С. 302-323.
Встречи c Ахматовой
(Из дневниковых записей 1959-1966 годов)
Автору дневниковых записей, выдержки из которых предлагаются читателю, - Г. В. Глекину принадлежат также воспоминания на ту же тему - "Что мне дано было..." (РГАЛИ). Частично они были напечатаны в двух выпусках альманаха "День поэзии" (Л., 1988 и 1989). Поэтому перед публикатором настоящих записей стояла задача отобрать только те факты и отдельные высказывания А. А. Ахматовой, которые по разным причинам не вошли в опубликованные уже заметки или в полный текст воспоминаний, что объясняет отсутствие в записях развернутых упоминаний о серьезных литературных разговорах.
Георгий Васильевич Глекин (р. 1915), биолог и биофизик, много лет проработавший в Акустическом институте АН СССР, всю жизнь собирал книги, прежде всего - русскую поэзию. Судьба постоянно сводила его не только с блестящими учеными - Н. К. Кольцовым, Л. А. Орбели, Н. Н. Андреевым, но и с замечательными поэтами и прозаиками нашего времени - он много лет дружил с А. А. Ахматовой, А. А. Тарковским, В. А. Рождественским, переписывался с П. Г. Антокольским, В. С. Шефнером, А. С. Кушнером, А. И. Векслер, В. А. Кавериным, армянским философом К. Свасьяном. Письма А. А. Тарковского к Г. В. Глекину были опубликованы в журнале "Вопросы литературы" (1992, вып. III).
С поэзией Ахматовой Глекин познакомился еще в ранней юности, а позже начал собирать то немногое, что печаталось в скупые на издание ее книг 30-40-е годы. Он был на ее знаменитом вечере в Колонном зале весной 1946 года, когда Ахматова выступала вместе с Пастернаком - "зарабатывала себе постановление", как она горько шутила потом. Конечно, главной Ахматовой, Ахматовой "Реквиема" и "Поэмы без героя", он не знал и не мог знать к лету 1959 года, когда услышал от своей приятельницы по Акустическому институту Варвары Викторовны Шкловской-Корди, что Ахматова приехала в Москву. Тогда Георгий Васильевич написал ей письмо - одно из тех многих, что лежат теперь в фонде Ахматовой в Петербурге и Москве. Через ту же Варвару Викторовну Ахматова передала приглашение навестить ее у Ардовых на Ордынке (один из ее "классических" московских адресов). За первой встречей последовала вторая, третья... Началась дружба, продолжавшаяся вплоть до смерти Анны Андреевны.
Г. В. Глекин, деликатный и чуткий человек, часто боялся утомить поэта, усталую старую женщину, поэтому обычно он приходил ненадолго и не так часто, как ему самому хотелось. Тем не менее он регулярно виделся с Анной Андреевной и в Москве во время ее приездов, и в Ленинграде, и в Комарове. История этих встреч была записана им в дневнике, который он вел в те годы, а отдельные, наиболее поразившие его фразы - сразу же по выходе от Ахматовой на случайных листках, попавшихся под руку, - на станции метро, в скверике около Ордынки, пока еще были свежи в памяти живые слова Ахматовой. Надо отметить, что Глекин, в молодости ученик театральной студии, участник спектаклей Театра имени Вахтангова, по сей день обладает прекрасной актерской памятью, что помогло ему зафиксировать их, сохранив подчас и самую интонацию ахматовского голоса. На основе этих записей позже были написаны воспоминания; то же, что не вошло в них, осталось на страницах дневника, где встречаются короткие, отрывочные высказывания поэта более частного, разговорного характера.
В своем кругу Ахматова всегда очень хорошо говорила о Глекине. Она называла его Читателем, - это было первое, что вспомнила о нем А. Г. Каминская, когда в 1988 году я пришла к И. Н. Пуниной и к ней по поводу сбора материала для юбилейной ахматовской выставки в Литературном музее. Имя это, думается, выражает доверие и уважение поэта к своему собеседнику, читателю.
В записях постоянно упоминаются люди, близкие Ахматовой, - Н. А. Ольшевская, Н. Н. Глен, Л. К. Чуковская, И. А. Бродский. Упоминаются и другие люди из окружения поэта, с которыми автору дневника приходилось сталкиваться на "легендарной Ордынке" или в Комарове. Многих Глекин знал мало, так как прежде всего его интересовала сама Ахматова, поэтому о них он пишет со знаком вопроса - не понял фамилии, не уверен в ее звучании... Тем не менее он сохранил и сегодня Добрую память о них. Мелькают в дневнике и имена совсем неизвестных людей, друзей и знакомых Глекина, через него так или иначе вошедших на минуту в орбиту ахматовской судьбы. И это естественно, так как перед нами живой дневник живого человека, а не очищенные от случайностей мемуары.
Выдержки из дневника публикуются впервые на основании подлинных тетрадей, в настоящее время находящихся у Г. В. Глекина и любезно им предоставленных для этой публикации ее автору.
24. VI. 59. В день рождения великой поэтессы я начинаю эту тетрадь в состоянии некоторой ошеломленности событиями последних недель. Это величайший зов судьбы - в мае месяце я познакомился с великим поэтом современной России, с Анной Андреевной Ахматовой. Это ли не праздник!..
22 июня (написал эту дату и остро вспомнил, что было в этот день 18 лет назад) - Анна Андреевна уехала к себе в Питер и затем в Комарове, в свою "будку". До этого с конца мая я был у нее в квартире В. Е. Ардова шесть раз. Мы много говорили - главным образом о том, что обоим нам всего дороже, - о русской поэзии.
<...> Ясно вижу высокую, очень грузную старую женщину, драпирующуюся в белую шаль. А. А. настояла на том, чтобы я прочел свои стихи. Я неохотно согласился на это, т[ак] к[ак], в общем, цену своим стихам знаю и не хотел бы выглядеть глупее, чем есть, в глазах Ахматовой. Реакция на мое чтение была довольно сдержанная (говорю так, чтобы самого себя не обидеть, вероятно). Но она сказала, что мои стихи - "о самом главном - о душе", в них есть правда и искренность и в этом отношении они счастливое исключение из многих <...> "Как трудно, горько и сложно вы живете, и все это сквозит в ваших стихах".
О стихах, посвященных Гумилеву: "Он был бы рад этому стихотворению. Коля хотел казаться таким, да и был, в общем, похож на эти стихи. Но, конечно, не совсем". Вообще же о моих стихах: "Страшноватые стихи..."
О современных поэтах мы успели очень мало поговорить, но я выяснил, что Багрицкого А. А. не любит и не знает, хотя помнит, что у него есть отдельные сильные стихи. Из Твардовского ценит "Василия Теркина", и то не очень. О Маяковском говорит как о явлении необычайно ярком, сильном и талантливом, как о настоящем поэте, но поздние его вещи ценит меньше, чем "Флейту-позвоночник" и "Облако в штанах".
Говоря о поэтах-друзьях нельзя не упомянуть Осипа Мандельштама, о котором она отзывается с неизменной просветленной улыбкой, и его вдовы, Н. Я. Мандельштам, "с которой мы хорошо дружим", - сказала А. А.
"шарж".
Приведу - почти дословно - еще одно высказывание А. А. обо мне: "Почему я просила вас позвонить? Я ведь три раза в неделю получаю письма, подобные вашему, а в вашем что-то поразило меня, чем-то вы от них отличаетесь..."
7. IX. 59. Сегодня вечером был у А. А. в квартире Ардовых. Воспоминания о Мандельштаме - совершенно потрясающая проза - ни одного литературного слова, но впечатление колоссальное, я чуть было не заплакал. Сказал ей, что, по-моему, у нее нет ни стихов, ни прозы: все ее творчество - что-то совершенно новое, не укладывающееся в обычные понятия "поэзии", "искусства", "литературы".
О Блоке. А. А. как-то сказала ему о молодом поэте, который не может писать, потому что ему мешает Блок. Блок задумался и сказал очень серьезно: "Это я очень понимаю. Мне мешает писать Лев Толстой" 1.
Блок не хотел ехать в "Бродячую собаку" - там Любовь Дмитриевна с кем-то встречалась. А. А. снова подтверждает, что никакого романа с Блоком у нее не было.
О Мандельштаме: "Очень нужный мне поэт. Нужнее, конечно, чем Пастернак". О Зенкевиче - настоящий акмеист ("один из шести") и поэт. "Мы с ним теперь совсем одни остались".
Очень огорчен отзывом А. А. о Роллане и Ремарке.
Шел домой с прекрасной фотографией А. А. (1959) через мосты и Красную площадь. Закат и молодой месяц над Кремлем. Все было так странно - ощущение нездешности.
10. IX. 59. Сегодня снова был у А. А. Она немного нездорова - стенокардия старая плюс легкий грипп. Ночью был приступ. Но дома никого не было, кроме двух пьяных "мальчиков" Ардовых (один из них называет себя "стремянным" 2 А. А. в знак своей преданности). А. А. читала мне стихи В. К. Шилейко, посвященные ей. Очень хорошие стихи. Из разговора - Шилейко был очень серьезным ученым, учеником Тураева 3. Нигде не существует написанной биографии А. А. 4. Очень-хорошо о Паустовском - безупречно порядочный человек.
О пьянстве писателей. Блок страшно пил. Не пили Гумилев, Маяковский, Мандельштам. Остальные пили и пьют страшно.
1. Х. 59. Вчера был у А. А. Познакомился с Львом Николаевичем. Очень странно, когда, пожимая вам руку, говорят: "Гумилев"... Он невысокого роста человек, с приветливыми, но очень грустными глазами. Чертами лица скорее напоминает мать. Он возвращается из экспедиции на Волге, где работал на раскопках становища гуннов. Скоро в Академиздате выйдет его солидная монография 5. Все годы заключения он даже под угрозой смерти работал над любимой темой. Сейчас он полностью реабилитирован 6 и становится одним из ведущих наших ученых.
24. Х. 59. Сегодня простился с Анной Андреевной. Завтра она уезжает домой, и я не увижу ее, вероятно, до 20-х чисел ноября, когда сам поеду в Питер.
А. А. рассказывала, как Л. Д. Менделеева и Лиля Брик умудрились опошлить поэтов, которые окружили их сиянием.
А. А. пишет стихотворение на библейский мотив о дочери Саула и читала мне начало - Мелхола. Сама она недовольна - стихотворение почему-то напоминает ей "Три пальмы". По этому поводу рассказала: "Блок очень не любил Гумилева. А Гумилев был потрясен стихотворением Блока "В дни ваших свадеб, торжеств, похорон". Он сказал об этом Блоку, а тот в ответ: "Да, нечего сказать, хорошие стихи: "Вырыта заступом яма глубокая".
30. XI. 59. Сегодня рано утром вернулся из Питера. Из всей поездки самое существенное для меня - дважды был у А. А. и один раз у Всеволода Александровича 7.
А. А. живет в небольшой коммунальной квартире на втором этаже старого четырехэтажного дома (№ 4) по ул. Красной Конницы. Вдали - туманная громада Смольного монастыря. Лестница - чисто петербургская, захламленная, ведет на площадку второго этажа. Сумрачно. А. А. живет здесь с Ириной Пуниной, ее мужем и Аней. Кроме того, еще какая-то семья 8-9. Комната А. А. маленькая, оклеенная простыми светло-зелеными обоями с золотым узором. На столе у комода - два образа причудливой формы, но старого письма. Над кроватью - лубочное изображение птицы - не то Сирии, не то Гамаюн, в головах (под стеклом) замечательно выразительный рисунок Модильяни, изображающий полулежащую А. А. (еще молодую). Среди вещей на горке - подаренный мною старинный триптих. "Вот тут и ваша иконка!" 10
Книг не очень много, и стоят они в самом фантастическом порядке - "Словарь" Преображенского, I том Ибсена, Фадеев (вероятно, подарок автора) и т[ак] д[алее]. Самые дорогие книги - стихи самой А. А., все книги Гумилева, полный комплект "Гиперборея" 12, книги с дарственными надписями Блока и т[ак] д[алее] отдельно в комоде.
А. А. показала мне надпись на книге Пастернака: "Долгому звуку моей жизни с любовью после примирения". И другие, тоже византийски-витиеватые. "Сумасшедший Борисик всегда так странно гудит", - сказала А. А. Но гордится она только одной надписью на I томе Пушкина: "Лучшему знатоку Пушкина - Анне Ахматовой. Б. Томашевский".
А. А. читала мне дважды свое новое стихотворение, но сама она в нем не уверена и не дала его мне списать - в нем слишком большой подтекст. Подарила мне текст своей великолепной "Поэмы без героя" - на голубой бумаге.
26. II. 60. Н. Я. и А. А. вернулись от Эренбурга очень усталые. А. А. фраппировала м-сье Эренбурга своими стихами (со слов В. В. Шкловской).
О "гофманской" новелле Дудинцева ("Нов[ый] мир", № I) 13 А. А. отзывается крайне неблагосклонно. Еще более резко - о "Не хлебом единым". Она считает книгу художественно неполноценной, вздорной и несправедливой.
О Голлербахе: "Он был сноб<...> Да, он позволил себе написать обо мне стихи. Из-за них он и книжку-то выпустил" 14.
7. III. 60. А. А. прочла мне стихи, которые почти никому не читает, - только первые строчки, "чтобы вас не травмировать":
Не лирою влюбленного
Иду пленять народ -
Трещотка прокаженного
В моих руках поет... (или "вещает мой приход") 15.
12. III. 60. А. А. жаловалась на Льва Николаевича. Он очень мнительный, и А. А. приписывает это "инерции лагерной симуляции". Жизнь ее не из легких с ними со всеми<...>
Рассказала о каком-то своем поклоннике, который, получив Поэму, начал скрываться от нее. "До какой же степени поэма должна была ему не понравиться!" - комически-горестно говорит она.
1. IV. 60. Вчера был на Ордынке. А. А. здорова и в четверг-пятницу собирается в Ленинград - ее торопит Орлов с книгой. Злосчастное предисловие - "Как я люблю природу, море и Херсонес" - написано. А. А. рассказала - у нее вблизи моря теперь начинаются тяжелые приступы астмы, но в 1917 году врачи предполагали ТБЦ. "Мама взяла мне билет из Севастополя. Чуть было вся жизнь моя не пошла по другому пути: билет был на один из последних предреволюционных поездов".
А. А. прочла мне великолепную "Мартовскую элегию" - только последние четыре строки плохие, напоминают Есенина. А. А. сказала, что все уже ругали эти строки.
Много говорили и смеялись. Часть вечера с нами сидела И. Н. Пунина. "На всем земном шаре только три человека говорят мне "ты" - Лева, Ира и Аня. Вас не удивляет, что Ирина говорит мне "ты"? Все почему-то удивляются".
<...> Совершенно неожиданно сегодня снова был у А. А. Вечером поеду ее провожать.
<...> Вот и проводили Анну Андреевну. От дверей вокзала до вагона А. А. шла, опираясь на мою руку <...> Был еще Миша Ардов и две незнакомые девушки. Одну из них звали Ника 16.
3. V. 60. Сегодня был у А. А. - она снова в Москве. Очень плохо выглядит, как-то потускнела и ослабла вдруг. Какие-то пертурбации с ее книгой 17. А. А. говорит: "Удивить меня нельзя. Огорчить можно, но удивить - нет!"
А. А. была (на машине) в Царском Селе. "Там пусто. Ничего. Мне даже не было жаль" 18.
Г. Иванов написал в одной из своих клеветнических статеек, что, когда Гумилев уехал в Африку, к нему (Иванову. - Н. Г.) вышла заплаканная Ахматова. А. А. сказала: "Заплаканную Ахматову не видел не только Г. Иванов, но и Гумилев".
Сообщено: "Стрелецкая луна. Замоскворечье. Ночь" 19.
31. V. 60. Вечером ездил в Боткинскую б[ольни]цу к А. А. 20 с букетом сирени из нашего сада.
А. А. держится спокойно, ровно. "Эта смерть - триумф" 21. Вспомнила смерти Блока, Гумилева, Мандельштама, Цветаевой... Кроме меня, были В. В. Иванов (Кома) и М. С. Петровых.
Говорили о Шилейко, работе Комы, но разговор все время сбивался на Пастернака. "Классика вступает в свои права", - сказала А. А.
10. VI. 60. А. А. застал в комнате для посетителей. Она уже ходит и чувствует себя сносно. Завтра выписывается.
"... Я сама себе напомнила Самуила Яковлевича Маршака. В Ташкенте о нем говорили, что если попросить его достать коробок спичек - он достанет, но по дороге достанет себе океанский пароход".
Рассказала, что приезжал некий иностранец, интересующийся Мандельштамом. "Он узнал, что Мандельштам теперь разрешен, и стал интересоваться". Хотел видеть Надежду Яковлевну, но она постаралась избежать встречи - это был первый иностранец заговоривший о Мандельштаме, и она испугалась. "А я сказала, что уже ничего не боюсь и могу поговорить с поляком". В результате поляк, вернувшись домой, написал большую работу не только о Мандельштаме, но и об А. А. И по дороге обидел какую-то польскую поэтессу, сказав, что Сафо вовсе не она, а Ахматова. "Так я приобрела океанский парохода.
Снова говорили о Борисе Леонидовиче. А. А. не любит его последних стихов и роман, самого же определяет - "огромный поэт". Рассказала, как она была в этой же больнице - на 1-м этаже - у Пастернака. "Он просил меня прийти. Мы сидели с ним в коридоре, и он плакал и рассказывал мне о своей жизни".
25. VI. 60. Я видел сегодня А. А. - вероятно, в последний раз перед ее отъездом в Ленинград и моим в Киев. Говорили о ее болезни, о том, как испорчены ее книги <...> А. А. читала мне последние стихи Мандельштама - "По улицам Киева - Вия" и дала мне прочесть письмо К. И. Чуковского к ней. По моей просьбе читала мне "Все ушли".
13. VIII. 60. Только что, переполненные морем, солнцем, Пушкиным, привольем и несравненной красотой парков и дворцов, вернулись втроем из Петербурга. Нинке-то 22, конечно, больше всего было сродни море и корабли <...>
Были в Келомяках (Комарове) у А. А. Нинушка похвасталась огромным белым грибом, который она нашла перед отъездом в нашем саду, а А. А. рассказала ей, что однажды в детстве она сама нашла такой "царь-гриб"; она несла его домой, за ней бежали мальчики и девочки, и "тогда я вкусила настоящей славы..." 23.
"духа места сего" - вывернутый корень старой сосны недалеко от дома...
19. V. 61. Из Питера вернулся 17-го. Главное, что привез в душе - шум сосен в Комарове, тишина и среди нее - величаво-спокойная старая женщина.
А. А. я застал отдыхающей. Мы разговаривали в жарко натопленной комнате о судьбе ее книжки (я привез ей по просьбе Н. Глен 10 экземпляров в белых и черных переплетах, и один она подарила мне) 24. А. А. читала мне лежа свои новые стихи - "я написала их в болезни - чем сильней я болела, тем ясней была у меня голова" - "Сожженную тетрадь" и законченную наконец "Мелхолу".
Был разговор и о пушкинской книге. А. А. сказала также, что написала "небольшую прозу", но что это такое, загадочно улыбаясь, умолчала. Опять с гордостью говорила о своей "внучке" Ане.
13. VII. 61. У А. А. застал сегодня даму, которая будет сопровождать ее в Питер, и милую Надежду Яковлевну, которая так уютно примостилась на тахте А. А. и пускала колечками дымок.
Говорили о Шкловских, о судьбе книг О. Э., об Эренбурге, о тарусском рае, о многом другом (напр[имер], о Лысенко, причем Н. Я., смеясь, сказала, что у меня хищно загораются глаза при этом имени. Еще бы! 25).
Затем же Н. Я. ушла к Шкловским, а я остался. А. А. молча дала мне прочесть письмо, закрыв подпись. Там говорится, что А. А. - скрипка Страдивари, что для автора нет большего счастья, чем быть ее современником и т. д. Кто же автор этого выспреннего славословия? Это... Корнелий Зелинский, ни больше ни меньше! 26 Надо же быть такой <...>
А. А. еще раз читала мне стихи из "Сожженной тетради" и еще два отрывка в прозе о Поэме. И еще - 12 строк подлинно гражданской лирики <...> 27
Рассказывала (очень смешно) о стареньком Кнорринге 28, - он отвернулся, когда А. А. надела очки: с его точки зрения, это неприлично. Предположил, что Цветаева покончила с собой, выбросившись из окна крестьянской избы.
18. VII. 61. Сегодня у А. А. узнал поразительную новость о последних находках в Кумране: обнаружена рукопись с отрывками из IV Евангелия на арамейском языке. Это убивает мысль, что Евангелия написаны через 200 лет после событий.
Говорили об Ивановском кружке, в частности, о влиянии Вяч. Иванова на Ал. Толстого, в частности, о его малоизвестных проповедях (на "башне" и в будущем кружке "ревнителей русского слова" 29) на темы древнейшей языческой Руси. Как отклик - "Ярь" Городецкого, "За синими реками" Толстого. Вообще же А. А. считает Толстого "бульварным писателем" и не может примириться с трансформацией трилогии: "Ведь Блок-то там плох из-за "Двенадцати"!" Вспоминала о мучительных последних годах жизни Блока.
16. V. 62. Был снова у А. А. на Ордынке. А. А. прочла мне полный текст "Нас четверо". Мне кажется, она просто физически ощущает рядом с собой всех троих - Мандельштама, Цветаеву и Пастернака.
Рассказал А. А., что Нинушка сразу же узнала в этих строчках полюбившуюся ей фантазию А. А. - "лесного бога". А. А. заметила, что только три человека сразу узнали корягу: К. И. Чуковский, Жирмунский и Нина.
8. VIII. 62. <...> Из Питера ездил в Комаровo. Когда подошел к "будке", увидел А. А., уютно сидящую на задних ступеньках дачи. Мы сидели с ней вместе на крылечке, и А. А. под шум сосен читала мне сонет, в котором Дидона протягивает сквозь огонь руки к Энею, и затем: "О своем я уже не заплачу..."
Передала просьбу для Н. Я. Мандельштам и - через В. В. Шкловскую-Харджиеву: не противиться ошибочному предисловию Бухштаба к книге Мандельштама 30.
Великолепные стихи Бродского. "Надо что-то дня него сделать. Его ругают как "тунеядца", а он очень, очень талантлив".
"Поэмы без героя" - карнавал. Мимоходом сделала замечание: "Почему-то считается хорошим тоном называть меня "старейшей". Нечего сказать, приятно это слышать постоянно!"
25. IX. 62. Вчера посетил А. А. на новом месте ее московского пребывания - в квартире Н. Н. Глен, Садовая-Каретная, 8, квартира 13 ("Конечно, тринадцать! Иначе быть не может", - сказала мне по телефону А. А.).
Она веселая, быстрая. Уже много путешествовала вокруг Москвы, была в своем любимом Коломенском ("Там божественно хорошо! Эти дубы!") и в Голицыне. Сопровождали ее Ф. Раневская и Булгакова, а машину вела "Наташа" 31.
15. Х. 62. Сегодня дикие бураны, звон стекол, град - и вдруг ясное небо и нежные облака. По выражению А. А. - апокалиптический день.
Был сегодня у А. А. с Танюшей 32 - "представлял племянницу ко двору". А. А. удивительно легко находит темы для разговоров - с Таней о Стравинском.
А. А. очень верно говорила о Нобелевской премии - важно не получить, а быть выдвинутым. Премия же дана Стейнбеку.
10. XI. 62. Ох, и трудно же стало застать А. А. одну! Она чувствует себя хорошо и ведет т[ак] называемый] светский образ жизни - у нее все время гости. Сегодня была Татьяна Тэсс и еще некая "Зоя", искусствовед, вернувшаяся откуда-то с Севера 33.
Гослит задумал издать новый сборник А. А., куда вошли бы Поэма и новые стихи. Ее очень торопят с подготовкой рукописи, а она благословила на этот подвиг Нику ("В четыре дня!"). А. А. хочет назвать его "Бег времени". Эпиграф к нему из стихов Татьяны Казанской: "И пала седьмая завеса тумана..."
Литературный музей, устроивший не так давно вечер Цветаевой, готовит вечер Ахматовой. А. А. категорически не хочет на него ехать...
На днях у нее был и читал свои стихи автор повести "День заключенного" 34. "Божественно красивый".
20. XI. 62. Вчера был у А. А. Она не очень здорова. Сама она говорит, что это пустяки: "завтра я буду вполне хорошая".
Вспомнили о Марине Ивановне, о вечере в Литературном музее. А. А. считает, что вечер провалился, и думает, как бы предотвратить свой вечер или дать ему "железную программу". Она хочет, чтобы это взяла на себя Нина Антоновна Баталова, которая прекрасно читает Поэму, а приняли бы участие в вечере Озеров, Тарковский, Корней Иванович, Журавлев. Контроль за всем этим делом должна взять на себя всевыносящая милая Ника Глен.
Ника, кстати, вскоре тоже появилась и предложила выпить по поводу моего сорокасемилетия. Таким образом, я достойно завершил этот высокоторжественный день коньяком. А. А. и Ника подарили мне давно мной вожделенную книгу Тарковского "Перед снегом".
Опять много говорили о Солженицыне. Он сам сказал ей, что больше всего боялся сойти с ума ТAM.
4. XII. 62. Уныние и тревогу в умах посеяло заявление Никиты Сергеевича на выставке в Манеже. Он пошел на поводу у дураков и сволочей из верхов, которые написали в ЦК, что выставка слишком левая. Серов еще и спровоцировал показ абстракционистов, связав их с Фальком, Штеренбергом и Малевичем.
По этому поводу А. А. сказала: "Нет уж, Хрущева вы не трогайте! Как он мог говорить иначе в России, где всегда было неблагополучно с живописью, где даже Достоевский любовался вопиющей пошлостью - картинками Маковского, а во главе искусства стоял этот мазилка Репин, чье имя уже давно никто всерьез не принимает".
"за жизнь". А. А. очень гордится отзывами ученых о книге Л. Н. Гумилева. "Хунну" - действительно прекрасная книга <...>
16. XII. 62. А. А. записала свой Реквием - 14 небольших вещей, написанных в 1935-1940 гг. И это потрясает! Академик Виноградов сказал об этом цикле, что он "народен". Но он и национален: А. А. - великий поэт, в творчестве которого отразилось страшное национальное бедствие - безумный бред "культа Сталина", как теперь принято говорить <...>
Я показал А. А. стихи Германа 35 об Африке и "Мухолова". А. А. сказала, что "стихи напоминают хорошие переводы с чего-то очень хорошего". В разговорен сказал: "... зная вашу доброту..." - А. А.; "И вовсе я не добрая. Совсем. Нет, не то, чтобы я была специально злая..."
А. А. сказала, что постановление 46 года отменять не будут. "Но мне это все равно. Я понимаю. Им это (ее стихи) не нравятся, а они хозяева положения. Мое отношение к Хрущеву это никак не изменит. Я - партии Хрущева".
25. XII. 62. А. А. полна неясных предчувствий. Кто знает, как теперь пойдут дела 36. "Я боюсь, что теперь я снова буду эпицентром землетрясения. Ну, может быть, рядом где-нибудь потрясусь..." "Ведь со мной ничего хорошего не бывает!"
Когда разговор зашел о ленинградском "Дне поэзии", А. А. в первую очередь назвала Шефнера, именно - "Невосстановленный дом". Она очень хорошо говорила о Вадиме Сергеевиче, хотя мельком заметила, что он тоже дружит "с этим поповичем" 37.
24. I. 63. А. А. работает теперь над статьей о Пушкине - "Пушкин и Невское взморье". Она прочла мне оттуда отрывок о могилах Искры и Кочубея и о том, что Пушкин постоянно противопоставлял Николая Петру и сравнивал их.
"Я как в раю. Нет большего счастья, чем работать над пушкинским текстом".
14. II. 63. А. А. поглощена своими пушкинскими изысканиями, связанными с "Уединенным домиком". Голодаем и темой пяти повещенных. Она разыскала письмо кн. Вяземского, в котором рассказывается история пяти щепочек, которые хранил Пушкин, а потом Вяземский.
Затем мы говорили, конечно же, о Солженицыне <...> и вдруг она сказала о себе: "Я та самая старуха из Солженицына, которая говорит, что ей надоело всех провожать на тот свет" 38.
25. V. 63. Вчера был у А. А. - Ордынка. Новые стихи и очередная доделка Поэмы. Переделана статья о Пушкине в 1828 году. А. А. веселая и озорная. Нина Антоновна и Алексей Баталов уговаривали ее подарить мне книгу ее стихов на сербском языке "Растанак", изданную в Белграде, на том основании, что я серб (такой же, впрочем, как она сама - монголка).
30. V. 63. Вчера А. А. ездила на машине к Корнею Ивановичу и Коме в Переделкино.
Она очень встревожена: вчера у нее был Паустовский и подарил ей два томика своих воспоминаний с надписью: "Анне Ахматовой - единственной поэтессе нашего времени". Он же сообщил о выходе в Париже книги "Стихи Ахматовой на машинке" 39. Что такое? "Следите за центральной прессой! - улыбается А. А, - Скоро вы все обо мне услышите!"
29. IX. 63. Только что из Питера - много бродил после работы, но самым главным была, конечно, поездка в Комарове.
<...> Но что за стихи! Как она выжимает из ничего, из воздуха?.. Это целый цикл - "Полночные стихи" (она дала мне их для передачи Надежде Яковлевне).
А. А. - бодрая, веселая, живет полной жизнью. Сообщила, что "Бег времени" (седьмую книгу стихов с очень интересным предисловием Гринберга) ей вернули из издательства. "Не время !" 40
26. XII. 63. Около 4-х часов пробыл сегодня у А. А. Она на несколько дней снова у Ардовых, но не в обычной комнате, а где-то в недрах ардовского логовища.
Открыл мне дверь мне совершенно неизвестный молодой человек - рыжеватый, бледный, с тонким и внутренне как бы мерцающим лицом. А. А. - в черном платье, с высокой прической, в старинных черных бусах - встретила меня вопросом о моей поездке и ее ленинградцах, к которым я заходил. Затем мы сели, и А. А. со словами "а про себя я никак не могу сказать - благополучно" - вынула из сумочки... Реквием, изданный на русском языке в Мюнхене 41 с пометкой, что книга издается без ведома и согласия автора. "Я не книги боюсь. Боюсь, что они там напишут по ее поводу. Вот что страшно".
Разговор как-то сам собой перешел на Иосифа Бродского, и тут выяснилось, что открывший мне дверь юноша и был Бродский. Он перенес много гонений<...> Подлец Прокофьев пытался организовать травлю Бродского и трагикомедию общественного суда над ним.
Когда я распрощался, Бродский вышел проводить меня до дверей. Мне вдруг стало так жалко этого талантливейшего, очень самобытного и такого беззащитного поэта, что, прощаясь, я сжал ему руку и сказал: "Знаете что? Все будет хорошо!" "О, - ответил он. - Со мной и так все хорошо!"
15. I. 64. Ее величество изволят вести весьма светский образ жизни, за что и расплачивались сегодня жесточайшим сердечным приступом, причем ночью и в полном одиночестве.
В Италии Ахматовой присуждена премия за стихи. О ней пишет диссертацию очень милая английская студентка (она пришла сегодня при мне); А. А. переводят, о ней пишут статьи, ей предлагают писать для Италии статью о Мандельштаме<...> А китайцы пишут о ней похабные фельетоны, уверяя, что именно она (а также Чухрай, Сурков и кто-то еще) готовит третью мировую войну ("А я самое большое, что могу убить, - это моль. Муху уже не могу").
Продолжаются хлопоты за несчастного Бродского.
Я спросил А. А. об Андрее Платонове, рассказами которого увлекся на днях. "Он был очень милый, очень хороший человек. И писатель очень хороший. Я видела его несколько раз у Пильняка, один раз он меня даже провожал домой".
25. I. 64. "бедуинский", но и светский образ жизни. Вчера она была на банкете у проф[ессора] Рожанского 43 ("такой убежденный пастернаковец") и вечером - в полпервого ночи, когда лифт бездействовал, поднялась пешком на 8-й этаж. И сегодня весь день работала с Л. К. Чуковской - готовила свою книгу, куда войдет все от "предвечерней поры" до великолепного стихотворения - "Шестой песенки" 44, написанной только вчера:
... Но вкус вчерашних слез
Мне не дано забыть.
"Ольга 45 написала обо мне в Ленинграде, о том, как я выступала по радио в квартире Зощенко. Она все время порывалась это напечатать, но ей говорили: "Нельзя. Нельзя допустить, чтобы Ахматова защищала Ленинград".
7. II. 64. <...> Неохотно и несмело А. А. защищала Кафку. Она говорит: "Надо читать "Процесс", хотя и очень противно, и тоща все сразу будет ясно. Эта вещь создала всю последующую литературу".
22. III. 64. А. А., приютившаяся у М. И. Алигер, встретила меня вчера, горделиво задрапировалась в роскошное японское кимоно - черное, с черным тканым узором и ритуальным значком на спине. На алой подкладке. Подарок брата, Виктора Андреевича 46 - из Нью-Йорка, но кимоно подлинное, японское.
Арест Бродского - больная тема для всех.
"Если бы только кто знал, как мне грустно, как мне скучно жить!" - сказала вдруг сегодня А. А.
Сознание величия этой женщины, остаток трагической жизни которой проходит у меня на глазах, потрясает. Как же я люблю это широкоскулое, грузное лицо, этот нос с горбинкой, этот дряблый старушечий рот, эти серые, такие добрые, такие печальные глаза… Я долго не мог нащупать дальнейшую нить разговора, подавленный этими скорбными словами.
А. А. просила меня написать ей письмо: "Я так давно не получала ваших писем".
Мы поговорили еще о том, что "по углам старых домов накапливаются такие воспоминания, что жить в них становится невозможно". Так у меня с нашим домом в Лосинке 48, так у А. А. с "будкой", куда она в мае приедет прямо от Алигер. Там с ней будет Ханна Вульфовна 49.
27-го был у А. А. - сегодня она уезжает в Италию. Меня поразило ее стремительное одряхление - она засыпает в середине разговора. Читала мне отрывки из "Пролога" (мне не очень понравилось) и превосходные стихи. Очень рассердилась на меня за то, что мне не нравится "Пролог".
6. III. 65. Вчера был в гостинице "Москва" (№ 508) у А. А. - впервые признанной нашей официальной критикой. А. А. в сопровождении Ани собирается в Оксфорд - за тогой и шапочкой 50. Мечтает заехать в Париж ("В апреле там совсем неплохо!"). Она весела, бодра, тех страшных признаков одряхления, что испугали меня осенью в гостиной Западовых, нет и в помине. Мы пили с ней водку - я пришел, когда А. А. и Любовь Давидовна 51 были уже несколько на взводе.
О съезде А. А. говорит мало. Она сидела в президиуме и исподволь разглядывала Правительство. Они ее - тоже. Об Италии А. А. говорит много, с любовью, глубоким знанием и пониманием Италии.
Вчера снова, после 4-месячного перерыва, видел А. А. - у Ардовых. Она была нездорова - грипп, но бодра, и я незаметно просидел у нее около часа.
<…> Разговаривали и смеялись, как всегда. А. А. прочла мне кусочек своих воспоминаний о Блоке. Там есть одна превосходная сцена - А. А. едет через Москву с Курского вокзала на Николаевский. И затем поезд и на платформе Подсолнечная - Блок, задающий ей нелепый вопрос - "С кем вы едете?"
Домой шел, прижимая к груди изящно изданную книжку А. А. - "Бег времени", которую она мне подарила. Надпись обещала сделать потом.
18. X. 65. "Сероглазый король", "Да, я любила их, те сборища ночные" и несколько других ее стихотворений. В ссылке, в ужасе после расстрела мужа, женщина записала на бересте 10-12 стихотворений Ахматовой. И заключение газеты: "Счастлив поэт, чьи стихи приносят облегчение человеку в трудную для него минуту".
А затем А. А. достала жестяную коробочку из-под монпансье, в которой на вате бережно хранилось это берестяное чудо, - его привез А. А. племянник той, погибшей в ссылке женщины.
А. А. надписала мне "Бег времени": "Георгию Васильевичу Глекину, который почему-то знает о моих стихах больше, чем я сама. Анна Ахматова".
И еще она сказала: "Вы особенный. По вас равняться нельзя".
"Без изменений, состояние удовлетворительное, ночь прошла спокойно, диагноз подтвердился (инфаркт).
Она лежит на спине, много спит.
21. XII. 65. "Что же вы не идете? я вас жду, жду, а вы не появляетесь?" - такими словами меня встретила сегодня в 11-й палате 6-корпуса А. А. Она лежит на спине около двери маленькой - на 4-х человек - палаты. В ней появилась какая-то дряблость, чего раньше при ее полноте не было. Трогательная седая косичка. Сегодня ее сажали. Завтра разрешат спускать ноги. В общем, чувствует она себя неплохо, только ничего не ест.
Мы говорили, как всегда, на литературные темы. А. А. очень ругает книжку Раевского 52, которую автор ей прислал. А. А. считает, что в ней нет ни слова правды.
"Но я не пустила его. Он слишком гениален, я не знала бы, что с ним делать".
12. I. 66. А. А. сидела - легко и свободно - в большом кресле, а я примостился рядом на стуле, и мы минут 20 говорили, что называется, "за жизнь", о том, что гонорары платят не очень-то аккуратно, о том, что рабочие в Ленинграде отказались рассыпать набор "Бега времени" и сейчас выйдет второе издание, где буцут портреты А. А. с Гумилевым и Левой, с Осипом Эмильевичем, с Пастернаком 53...
10. II. 66. Вчера у А. А. был в гостях (все там же, в Боткинской) болгарский поэт, а ночью у нее был тяжелый приступ стенокардии. Но она лежит спокойная, улыбающаяся и шутит: "Вот скоро приедет Анька выгребать меня отсюда лопатой".
А. А. показала мне I том ее американского издания - хорошо оформленный, но безобразно подобранный. Много ошибок ("Шаг времени"). Приписано ей два чужих стихотворения<...> И обязательный анненковский портрет - "Это уже так скучно! Как гербовая марка на каждой книге".
А. А. рассказала об одном немецком журналисте, который был в Италии и "понял, что Ахматова - это гроза, но только непонятно - удаляющаяся или надвигающаяся".
6. III. 66. Анна Андреевна умерла вчера утром в санатории "Домодедово", где она жила с Ниной Антоновной Баталовой-Ардовой, после того как, выписавшись из больницы, она пожила обычной ардово-ахматовской жизнью на Ордынке - с потоком гостей, с шумом и бестолочью, даже с выпивкой<...>
Тело великого русского поэта сейчас спрятано в морге ин[ститу]та Склифосовского. Здесь оно пролежит до утра 9 марта, когда будет разрешено в продолжение часа прощание. Затем - самолетом в Ленинград, и там в 12-13 часов похороны в Комарове. Скрытно, с боязнью великой, воровски. Как сто тридцать лет назад везли другого великого поэта в снежную февральскую ночь - чтобы спрятать в стенах Святогорского монастыря. Вот судьба великих поэтов земли Русской!
Могилы Цветаевой и Мандельштама потеряны, Пастернак покоится под тремя соснами, а сейчас вот нет и Ахматовой.
Она умерла день в день, ровно через тринадцать лет после смерти Сталина...
<…> Не будет больше этого волшебного голоса, этой горькой и живой улыбки, никогда не услышу я больше ничего нового о Блоке, об акмеизме <...> Но это еще до сознания не дошло.
Сейчас, когда я пишу эти строки, там, в темном и глухом Комарове, совершается погребение тела великого русского поэт <…>
Вот что было в Москве:
Мы с В. В. Шкловской приехали прямо из ин[ститу]та часам к 10. 30. Доступ к телу в маленьком зальце морга ин[ститу]та Склифосовского уже прекратился. Как говорят очевидцы - прошли тысячи. В Грохольском переулке, на дворе морга, стояла молчаливая, какая-то, я бы сказал, даже тихая толпа. Мужчины с обнаженными головами. Говорил не то Адмони, не то Эткинд. Затем - с каким-то паясничаньем - Ардов. Он закончу так: "А теперь, друзья мои, до свиданья. Расходитесь побыстрее".
Мы с присоединившимся к нам Панченко 55 пошли внутрь, в тот залец, где уже почти никого не было. Гроб забрали наверх - запаивать. Возле себя увидел старого, седого Слуцкого. Все молчали, и в этом молчанье была, кроме скорби, какая-то подавленность нелепостью, непривычностью всего происходящего.
Как потом мне сказала Н. Я. - "Как хорошо, что Аня была таким заботливым ангелом для бабушки в последние ее 10 дней". Для меня Аня - м[ожет] б[ыть], под впечатлением слов А. А. - всегда была "светлой".
Те десять дней, которые прошли с момента выписки из Боткинской до трагического утра в санатории "Домодедово", А. А. провела в сумасшедшем доме Ардовых. Ни о каком режиме, разумеется, тут думать было нечего, несмотря на все старания Ани уберечь А. А. И к этому еще - Лев Николаевич так и не повидал мать, хотя был в Москве, - он не в ладах с Ниной Антоновной и не желал, видите ли, с ней встречаться. Видимо, и это сыграло свою роль.
Пожалуй, после полуторачасового ожидания вынесли т[ак] наз[ываемый] "свинцовый" гроб. Это просто жестянка, зачем-то запаянная свинцом и надетая сверху на простой крашеный сосновый гроб. В жестянке прорезано отверстие над лицом, затянутое плексигласом.
Я вновь увидел это лицо, это спокойное, все еще красивое лицо с закрытыми спокойными глазами и таким же спокойным ртом<...> Я как-то совсем все забыл, все потерял из виду, видел лишь одно это лицо<...>
гроб не на чем. По приказу находчивого Панченко мы быстро сняли ремни с брюк и, зацепив ими за ручки гроба, попробовали опустить. Гроб не лез. Я попробовал отогнуть руками крышку - стал сыпаться свинец. Распорядитель похорон стал кричать, что этого делать нельзя, т[ак] к[ак] "Аэрофлот" может отказаться везти гроб с поломанным свинцом. Я ясно представил, что сказала бы по этому поводу А. А.: "Это так страшно, так страшно... Вот у меня всегда так!"
Ничего не оставалось, как ломать заднюю стенку ящика.
Кто-то, чуть ли не Евтушенко, принес молоток, и Николай Васильевич сбил доски. Наконец, на 4-й раз, гроб закрыли крышкой и положили верхнюю доску, причем Николай Васильевич подкрутил ящик еще какой-то проволокой.
Затем мы подняли ящик с гробом и понесли его к машине - в грязном замусоренном дворе морга. Нас было человек 12-15, но несли мы его по лестнице с трудом. Кто-то нас фотографировал, где-то сейчас проявляют эту страшную пленку 56 - как полтора десятка мужчин несут безобразный, полуразвалившийся ящик и с трудом устанавливают его в автобусе. Я снова подошел к Ане и, попрощавшись с ней, пожал и поцеловал ей руку.
И вот мы снова обнажили головы - медленно тронулся автобус. Анна Андреевна навсегда покидала Москву.
1. Эпизод, вошедший в текст "Воспоминаний об Александре Блоке". Очевидно, существовал некоторое время в виде "пластинки", как Ахматова называла свои. устные рассказы, затем был записан и почти неизменившимся вошел в текст воспоминаний, составленных именно из таких, устных и закрепленных на бумаге, эпизодов.
2. М. В. и Б. В. Ардовы - сыновья писателя В. Е. Ардова. "Стремянным" называл себя М. В. Ардов (см. его воспоминания "Легендарная Ордынка" - "Новый мир", 1994, № 4, 5).
3. Б. А. Тураев (1868-1920) - русский востоковед, основатель российской школы истории и филологии Древнего Востока, автор многих фундаментальных трудов по востоковедению.
4. Первая и по сей день единственная биография А. Ахматовой написана англо-австралийской исследовательницей ее творчества Амандой Хейт, часто бывавшей в доме Ахматовой ( А. Хейт, Анна Ахматова. Поэтическое странствие, М., 1991).
7. В. А. Рождественский. С ним и его семьей много лет дружил Г. В. Глекин.
8-9. Соседкой Пуниных и Ахматовой по коммунальной квартире на улице Красной Конницы была педагог А. К. Анаксагорова.
10. В один из своих визитов Г. В. Глекин подарил Ахматовой доставшийся ему от покойной двоюродной сестры В. С. Большаковой складень XVII века.
"Поэме без героя" и набросках либретто балета на темы поэмы.
12. "Гиперборей" - журнал акмеистов. Вышло всего несколько номеров (1912-1913), ставших вскоре библиографической редкостью.
13. Упомянута "Новогодняя сказка" В. Дудинцева.
14. Э. Ф. Голлербах. Образ Ахматовой, Л., 1925.
15. Стихотворение "Не лирою влюбленного...", пролог к циклу "Трещотка прокаженного" (I960).
17. Речь идет о книге Ахматовой "стихотворения", М., 1961. Сборник был задуман как большая итоговая книга "Полвека. Из семи книг" и должен был включить в себя наиболее значимые произведения поэта, написанные за десятилетия творческой жизни. Однако в силу цензурных ограничений вышел сборник, представлявший собой лишь бледную тень изначальной рукописи (см. мою публикацию "... Но все-таки услышат голос мой..." (Планы несостоявшихся сборников Анны Ахматовой)" - "Вопросы литературы", 1993, вып. VI).
18. Ср.: "Людям моего поколения не грозит печальное возвращение - Нам возвращаться некуда… Иногда мне кажется, что можно взять машину и поехать в дни открытия Павловского Вокзала... на те места, "где тень безутешная ищет меня", но потом я начинаю понимать, что это невозможно, что не надо врываться (да еще в бензинной жестянке) в хоромы памяти..." (Анна Ахматова, Сочинения в 2-х томах, т. 2, М., "Художественная литература", 1990, с. 272).
19. Стихотворение "Стансы" (1940).
20. В конце весны - начале лета I960 года Ахматова лежала в Боткинской больнице в Москве по поводу аппендицита.
22. Н. Глекина, девятилетняя дочь Г. В. Глекина, в настоящий момент публикатор данных записей.
23. Сюжет о "царь-грибе" появляется и в планах автобиографической прозы Ахматовой в начале 1960-х годов, однако записан не был, и, возможно, этот рассказ остался единственным раскрывающим смысл помет "Царь-гриб".
24. Сборник "Стихотворения" был выпущен издательством в ярко-зеленой обложке, что возмутило автора. По ее просьбе было отпечатано сто экземпляров в белых и черных переплетах, которые Ахматова дарила Друзьям; остальной же тираж заслужил у нее прозвище "лягушки".
25. Разговор коснулся Т. Д. Лысенко, при непосредственном участии которого были отлучены от науки или уничтожены физически многие ученые, в том числе Н. К. Кольцов, в лаборатории которого Глекин начинал свой путь в науку. В лаборатории Кольцова он видел первое появление Лысенко, тогда молодого аспиранта, в Москве, а в конце 1960-х годов, уже будучи ученым секретарем Акустического института АН СССР, наблюдал его падение. Диссертация самого Глекина была уничтожена за "вейсманизм-морганизм" лично Лысенко.
"Избранное", Ташкент, 1943), в результате чего в книгу не вошли все включенные в рукопись фрагменты "Поэмы без героя" и многие стихи последних лет.
27. Имеется в виду отрывок из "Реквиема".
29. Литературное "Общество ревнителей русского слова", основанное Вячеславом Ивановым в 1909 году.
30. Книга Мандельштама в Большой серии "Библиотеки поэта" после долгих мытарств вышла с предисловием А. Л. Дымшица.
32. Т. Н. Барановская - музыкант, в 1962 году студентка музыкального училища при Московской консерватории.
33. З. Б. Томашевская - искусствовед, дочь друзей Ахматовой, пушкиниста Б. В. Томашевского и его жены И. Н. Томашевской.
34. Речь идет об А. И. Солженицыне и его повести "Один день Ивана Денисовича".
35. Г. Г. Гвенцадзе - переводчик, дипломат, старый друг семьи Глекиных.
37. Подразумевается В. А. Рождественский, отец которого был священником. Ахматова не принимала Рождественского и как поэта, и как человека.
38. Имеется в виду персонаж рассказа Солженицына "Матренин двор", старуха, стоящая над гробом Матрены.
39. А. Ахматова, 50 стихотворений, Париж, 1963.
40. Сборник "Бег времени" был задуман Ахматовой как итоговая книга. Необходимость ее особенно остро чувствовалась поэтом после неудачи с книгой 1961 года. Она разработала особую структуру сборника, исключив из него много раз переиздававшиеся ранние стихи и составив его целиком из того, что и представляет, собственно, "позднюю Ахматову". Однако после резко отрицательной внутренней рецензии Е. Ф. Книпович рукопись была возвращена автору для переделки, причем рекомендовалось "переделать" именно все то, что сделало бы "Бег времени" подлинно авторской, неповторимой книгой (см. "Вопросы литературы", 1993, вып. VI).
42. Речь идет о вдове Г. А. Шенгели Н. Л. Манухиной-Шенгели; Ахматова бывала у нее в Москве на проспекте Мира.
43. И. Д. Рожанский - физик-атомщик, близкий знакомый Ахматовой. Сделал прекрасные по качеству магнитофонные записи ее голоса.
44. Г. В. Глекин пишет о возобновившейся работе над видоизменившимся сборником "Бег времени", строившимся во втором варианте по хронологическому принципу, как того требовал рецензент, и по книгам, то есть повторявшим композицию предыдущих сборников Ахматовой 50-60-х годов, и включавшим в себя снова раннее творчество. В составлении сборника активное участие принимала Л. К. Чуковская.
45. То есть О. Ф. Берггольц.
47. Первая часть "Поэмы без героя" была опубликована с большими купюрами в сб. "День поэзии" (М., 1963).
48. До 1967 года Г. В. Глекин с семьей жил на окраине Москвы (станция Лосиноостровская по Ярославской железной дороге).
50. В 1965 году Ахматовой была присвоена ученая степень доктора Оксфордского университета. Существует посмертный портрет Ахматовой в докторской мантии работы М. Тиме (1980). А. Г. Каминская сказала публикатору этих записей, что мантию Ахматова надевала иногда в холодные и сырые дни в Комарове, однако присуждение степени, как и итальянская премия Этна-Таормина, были восприняты ею как всемирное признание ее поэтической миссии, подтверждение ее конечной правоты в споре с властями, веком, судьбой.
52. Николай Раевский, Если заговорят портреты, Алма-Ата, 1965.
53. Второе издание "Бега времени" с портретами автора к каждой книге, вошедшей в сборник, и дополнительными фотографиями, замысел которого был дорог Ахматовой, не осуществилось.
54. А. А. Лебедев, Чаадаев, М., 1965.
55. Н. В. Панченко - поэт, муж В. В. Шкловской, с которым Глекина также связывали многолетние дружеские отношения.
"Письма А. А. Тарковского к Г; В. Глекину (1966-1971)" - "Вопросы литературы", 1992, вып. III).