Ахматова Анна. Стихотворения, переводы. -
Ереван: Хорурдаин грох, 1989. - С. 416-422.
Великий урок Анны Ахматовой
В начале пятидесятых годов в Москве шел писательских съезд. Председательствовал Александр Фадеев. Вокруг него сидели самые известные писатели. Вдруг зал с одной стороны стал редеть, Фадеев несколько раз встряхнул колокольчик, удивленно глядя в зал - люди поспешно выходили, и я тоже вышла вслед за ними посмотреть - что там такое, куда все заторопились?
И увидела, что все встали вдоль стены просторного фойе, а по центру фойе медленно идет Анна Ахматова. Стройная, с шалью, накинутой на плечи, ни на кого не глядя, одна.
Было ясно, что она явилась на съезд, но увидев, что люди, бросив все, собираются вокруг, в зал так и не вошла и ни на кого не глядя вышла...
Так и шла ее жизнь - и в центре внимания, и наедине с самой собой, а ее поэзия была целым миром и всей жизнью.
Поэзия - это сам поэт и его время, его дух и противоборство с несправедливостью ради благородства и красоты.
Поэт не человек, он только дух -
Будь слеп он, как Гомер, иль, как Бетховен, глух -
Все видит, слышит, всем владеет...
Поэзия - это сам автор и его время. А наше время прошло через резкие переломы, и это был путь великих утрат и потерь.
Только поэт великой силы, глубокой сущности и воли мг выдержать такое и противостоять всему силой своего человечного правдивого искусства.
Анна Ахматова еще в юные годы восхитившая мир своими первыми строками неподдельной, нежной и тонкой лирики, была и твердой, и непреклонной, прямой и величавой в эту грозную переломную эпоху. И на ее долю выпала тяжелейшая из судеб.
Эта женщина больна,
Эта женщина одна,
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
К великой нашей боли, горести и беды рано подступили к Анне Ахматовой. Гибель близких друзей, дежурство у стен тюрьмы и многолетняя тревога за сына, позорное ждановское постановление 1946 года. Кто были наши правители, думаешь... И еще думаешь - все-таки, время - самый справедливый судья. Жаль только, что возмездие порой запаздывает... Именно в год столетия великого русского поэта Анны Ахматовой народ нашей страны потребовал снять отовсюду ненавистное имя Жданова - его имя отказываются носить города и университет...
Это - великий урок немилосердным властителям, и хорошо, что этот урок преподан Анной Ахматовой.
В стихах Анны Ахматовой запечатлелись черты времени со всей его чудовищной жестокостью. Еще никто не сказал о нем правды с такой горькой беспощадностью:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
Беззащитная и прямая, в нечеловеческих условиях, перед узаконенными преступлениями, она не только оплакала эти черные дни, но взяла над ними верх.
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе... Не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
Время от времени вспоминаю далекий случай. 1936 год. я была студенткой и почему-то на летних каникулах не поехала к своим в село, задержалась в Ереване. И вдруг разносится весть, что Егише Чаренц болен, находится под домашним арестом, а его семья уехала в Дом творчества, в Цахкадзор... Тогда моя двоюродная сестра, девушка смелая и отчаянная, сказала:
- Давай сходим к Чаренцу, вдруг ему что-нибудь понадобится.
Так мы оказались у Чаренца дома. Он и впрямь был болен, ему был нужен морфий, без которого он просто погибал. Он отправил нас за ним к знакомому врачу, а когда мы вернулись, расспросил нас - кто мы такие? Узнав, что я пишу стихи, поэтесса такая-то, сказал, что читал их, знает мое имя, и спросил:
- Ты читала Анну Ахматову?
- Нет.
- Э-э-э, как не стыдно! Настоящая невежда, Анну Ахматова не читала! Отсюда же пойдешь, найдешь Ахматову и очень внимательно прочтешь, надо хорошо знать русский, чтобы читать русскую поэзию. А Ахматову тебе надо знать наизусть... В великой русской литературе это самое такое и глубокое, исключительное явление, в эти смутные дни такое чистое и совершенное...
А буквально через несколько месяцев, в зловещий 37-ой, Чаренца не стало...
Прошла Великая Отечественная, прошли беды над землей - и на Ахматову, создавшую удивительные строки гражданской лирики о блокаде, простые, трогающие сердце, обрушилась бессмысленная жестокость постановления 1946 года... А уже были созданы "Мужество", "А вы, мои друзья последнего призыва..."
Щели в саду вырыты,
Питерские сироты,
Детоньки мои!
Под землей не дышится.
Боль сверлит висок,
Сквозь бомбежку слышится
Детский голосок.
и лаконичные, были слиты с горячим течением времени.
"я не переставала писать стихи. Для меня в них - связь моя со временем, с новой жизнь моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных", - писала Ахматова в 1965 году.
Сама она оказалась более связанной с жизнью своего народа, чем те, кто стоял в самом центре литературной жизни. Многие из них, даже очень талантливые, увы, опорочили свое имя данью властителям. Вопреки массовому, повальному подобострастию перо Ахматовой не вывело ни единой строки фальши.
Когда в залах Союза писателей графоманы и писатели разных национальностей устраивали пышные вечера чествований, проходившие в немыслимых дифирамбах, Анна Ахматова, великий русский классик, официально отвергнутая, жила добровольной затворницей под сенью друзей и близких.
Удивительная жизнь. С одной стороны - официальной - тупая злоба, чуть ли не всю жизнь преследовавшая Ахматову, с другой - самоотверженная дружба и поклонение, любовь и признание читателей. Даже в самые горькие минуты у Ахматовой были преданные друзья и верные читатели - вопреки всем запретам на ее стихи и "постановлениям" времени.
Лидия Чуковская, Маргарита Алигер, Лидия Гинзбург, Виталий Виленкин, Сергей Шервинский, Анатолий Найман...
Я помню, с каким благоговением произносила ее имя и принимала у себя дома Анну Ахматову сердечная и тонкая Мария Петровых - она говорила об Ахматовой как о божестве, восхищая меня своей способностью так любить, быть больше, чем человек может мечтать о человеке. Помню, какой заботой была окружена Ахматова в доме Ардовых, помню беспримерную преданной Ники Глен.. И еще - как дорожили люди - не то что дружбой - знакомством с Ахматовой!
Мое знакомство с Анной Ахматовой, ее переводы моих стихов для меня одна их самых светлых страниц моей жизни. В 1950 году в Москве Мария Петровых, которая тогда переводила и редактировала мою книгу, сказала мне: "У меня есть радостная новость для тебя. Твои стихи выбрала и перевела Анна Ахматова". От счастья я не могла выговорить ни слова.. Мария посоветовала мне отнести несколько переводов в "Новый мир" Твардовскому. Я так и сделала, Твардовский там же, в коридоре редакции, прочел их, просиял и тотчас же велел сотрудникам редакции послать телеграмму Ахматовой - "Новый мир" печатает ее переводы. В эту минуту я с горечью улыбнулась, она заметил мое выражение лица и спросил: "А что так?" Я ответила: "Мне больно, что так приходится радовать так у ю поэтессу..." Он развел руками: "Что же, пока так. Придут, наверно, хорошие дни. Жаль только, поздно".
Спустя год или два Мария Петровых сказала, что Ахматова хочет перевести мои новые стихи. Тогда мне показалось, что она предпочтет стихи о любви, и я передала их ей через Марию. Когда же мы встретились с Анной Ахматовой, она сказала: "Стихи хорошие, я перевела их с удовольствием, но где же Ваши образные стихи, в которых дышит ваша природа, ваша земля? Не нужно Вам выбирать, принесите мне все, я выберу сама. Принесите, пока я есть, пока работаю". Что мне тогда помешало принести стихи - требовательность к себе? рассеянность? Может быть, и то, и другое... Как бы то ни было, новых стихов я послать ей уже не успела...
"Поразительно не то, что она умерла после всех этих испытаний, а то, что она упрямо жила среди нас, величавая, гордая, светлая и уже при жизни бессмертная", - это слова Чуковского, потрясенного смертью Ахматовой.
"... После сравнительного долгого перерыва я встретилась с М/андельштама/ми, после их последнего крымского лета в 1933 г., когда О. Э. приехал выступить в Ленинграде. Они остановились в Евр/опейской/ гост/инице/. Осип весь горел Дантом: он только что выучил итал/ьянский/ яз/ык/. Читал "Бож/ественную/ Ком/едию/" днем и ночью. Показал мне что-то из "Чистилища". Тогда я стала читать наизусть: "Donna m'apparve sopra candido vel cinta d'oliva sotto verde manto, vestita di color di fiamma viva..."* Он заплакал. я испугалась: "Что?" - "Нет, ничего - только эти слова и вашим голосом..." Потом мы часто читали вместе Данта". Еще в 1916 году Осис Мандельштам предсказал: "Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России".
И никогда Ахматова не ответила горечью своей стране и народу. Напротив, ее высокая суть диктовала ей еще большую, горшую любовь и веру. Глубоко сознавая силу искусства, Ахматова избрала путь высокой классики и создала неповторимый поэтический мир,так обогативший русскую и мировую литературу. Над своей самой глубокой и значительной "Поэмой без героя" Ахматова работала 22 года, и, наверно, понадобятся многие годы, чтобы разгадать эту поэму со всей глубиной ее символов.
Когда Италия наградила ее высокой литературной премией, а Англия избрала ее в свою Академию, то это была дань прекрасной поэзии Ахматовой и, конечно же, этой удивительно достойной, честной жизни.
Неколебимая вера Ахматовой в силу слова, единственность слова воздалась ей сторицей.
Ржавеет золото и истлевает сталь,
Всего прочнее на земле - печаль
_____________________
* "В венке олив, под белым покрывалом. / Предстала женщина, облачена / В зеленый плащ и в платье огне-алом" (итал.). - Данте Алигьери. "Божественная комедия", перевод М. Лозинского.