Примечания
1. Музей Анны Ахматовой благодарит Литературный музей в лице Л. А. Шилова, С. Н. Филиппова и его съемочной группы за осуществление видеозаписи.
2. Рассказ А. И. Солженицына "Щ-854 (Один день одного зэка)" с прямого разрешения Н. С. Хрущева был опубликован в 11-м номере журнала "Новый мир" за 1962 г. - с некоторыми уступками требованиям цензуры, под названием "Один день Ивана Денисовича". Затем рассказ вышел в издательстве "Советский писатель" (100 тыс. экз.) и в "Роман-газете" (700 тыс.). Однако в 1971-1972 гг. все эти издания были изъяты из библиотек.
"Столбцы" (1929) был встречен резкой критикой со стороны РАПП`а, но высоко оценен знатоками поэзии. Сборник "Стихотворения. 1926-1932", уже набранный в типографии, не был подписан к печати. Поэма "Торжество земледелия" (1929-1930) была воспринята как пасквиль на коллективизацию.
В 1937 г. вышла "Вторая книга" его стихов, куда наряду с натурфилософской лирикой 1930-х гг. вошли стихотворение "Прощание", посвященное памяти С. М. Кирова, и "Горийская симфония" - о Сталине. Несмотря на это, в 1938 г. Заболоцкий был арестован. От смертной казни его спасло то, что, несмотря на пытки, он не признал обвинения в создании контрреволюционной организации, куда якобы входили Н. Тихонов, Б. Корнилов и другие писатели. После пяти лет лагеря Заболоцкий был отправлен в ссылку. За время заключения он закончил начатое в 1937 г. переложение "Слова о полку Игореве". Это помогло ему добиться освобождения и в 1946 г. вернуться в Москву в качестве члена Союза писателей. Печатался редко, занимался переводами. Лишь последняя прижизненная книга Заболоцкого - "Стихотворения" (М., 1957) заново открыла его поэзию для читателей. Полное же признание Заболоцкий получил десятилетием позже, посмертно, когда о нем стали писать как об одном из самых значительных русских поэтов советского периода.
Вспоминая отношение Ахматовой к поэзии Заболоцкого, Н. А. Роскина писала: "Заболоцкого она ценила, но не любила, хотя ценила - некоторые стихи - высоко. О стихотворении "Журавли" она сказала: "Настоящая классика!" <…> К Заболоцкому эпохи "Столбцов" она относилась весьма прохладно…" (Воспоминания, с. 537).
Ахматова обнаруживала в Заболоцком "антифеминистское" начало. Запись Чуковской от 27 января 1957 г.: "Бешеная речь Анны Андреевны против "Старой актрисы" Заболоцкого. <…>
- Над кем он смеется? Над старухой, у которой известь в мозгу? Над болезнью? Он убежден, что женщин нельзя подпускать к искусству - вот в чем идея!" (Чуковская, т. 2, с. 242).
"Я спросила о стихах Заболоцкого в "Литературной Москве" и "Дне поэзии". Анне Андреевне очень понравился "Чертополох" и очень не понравилось "Прощание с друзьями".
- Оскорблено таинство смерти. Разве можно в такой тональности говорить о погибших. <…> Я только теперь узнала, за что меня терпеть не может Заболоцкий. Ему, видите ли, не нравятся мои стихи! Ну и что же? Можно не любить стихи поэта и любить его самого" (там же, с. 237).
14 сентября 1957 г., разговор в связи с выходом книги Заболоцкого:
"Да ведь это страшная книга! - бурно заговорила Анна Андреевна. - Просто страшная. В ней встречаются хорошие стихи, это правда, но нет лица поэта, нет лирического героя, нет эпохи, нет времени… Грузия вся насквозь переводная… Правильно говорит Маршак, что поэзия Заболоцкого выросла на обломках русской классики…" (там же, с. 262).
Наиболее важным соприкосновением двух поэтов нужно считать, вероятно, эпиграф из Заболоцкого, который Ахматова взяла к стихотворению "И вот, наперекор тому…" (1940), написанному тогда, когда Николай Алексеевич был в лагере, а у Ахматовой был в заключении сын. Об этом - Лидия Чуковская: "Читая мне это стихотворение, А. А. произнесла эпиграф, сказав: "В лесу голосуют деревья. Н. Заболоцкий". <…> Оказывается (на что обратил мое внимание Вяч. Вс. Иванов), А. А. вольно или невольно проредактировала для эпиграфа строки из стихотворения Заболоцкого "Ночной сад", из первоначального варианта:
Все голосуя против преступлений".
См. также публикацию стихотворения "И вот, наперекор всему…" в журнале "Даугава" (1987, N9): Ахматова А. Стихи из сожженной тетради. Публ. и вступ. ст. Р. Тименчика.
4. "Глупо прожить на планете Земля и не прочесть Шекспира в подлиннике", - сказала как-то Ахматова Чуковской (Чуковская, т. 2, с. 39). Читать Шекспира в подлиннике Ахматова начала в 1927 г., когда самостоятельно стала учить английский язык. Но еще в 1909 г. ею был написан цикл из двух стихотворений - "Читая "Гамлета"".
Шекспировские мотивы присутствуют во многих произведениях Ахматовой. Так, в 1940 г. в связи с бомбежками Лондона Ахматова написала стихотворение "Лондонцам", начинающееся строками: "Двадцать четвертую драму Шекспира / Пишет время бесстрастной рукой". По словам А. Г. Наймана, ""Реквием" и, шире, реквиемная тема времени террора, захватившего сорок без малого лет ее жизни, пропитаны словом и духом "Макбета"" (Найман, с. 139). Сама Ахматова указывала на макбетовский подтекст в "Поэме без героя". В частности:
"Макбетовские <стихи>:
"Значит хрупки могильные плиты,
Значит мягче воска гранит"
(Явление тени Банко на пиру.)" (Записные книжки, с. 112. Черновик письма Э. Р. Местертону от 24 июля 1962 г.). А в 1940 г. Ахматова сказала Чуковской об одном из своих стихотворений, в подтекст которого была вписана ее собственная судьба: "…моя "Клеопатра" очень близка к шекспировскому тексту" (Чуковская, т. 1, с. 82. 3 марта 1940).
Отголоски шекспировских тем можно найти не только в творчестве, но и в биографии Ахматовой. Так, Л. А. Озеров писал о том, что, лишившись приюта в Фонтанном Доме, Ахматова "разлюбила оседлость", и вспоминал такой диалог:
"Однажды я сказал Анне Ахматовой:
- Вы - король Лир.
Сдержанно-удивленно:
- Откуда вы знаете?!
Это не вопрос, а восклицание. Мол, так и есть, но как догадались?" (Озеров Л. Разрозненные записи // Воспоминания, с. 596).
"Макбета" (МА, ф. 1, оп. 1, д. 140. Б/д. 1 л., оборот. Опубликованный текст и анализ "макбетовского" слоя в творчестве Ахматовой см. в изд.: Ахматова А. Отрывок из перевода "Макбета" / Публикация и подготовка текста Н. Г. Князевой. Предисловие Р. Тименчика. ЛО, 1989, N 5). Существует также черновой автограф ахматовского перевода "Вольных сонетов" Шекспира: "Сонеты как рабы. В них сжато слово…", "Зачем, холоп, в строй рыцарский забрался…" (МА, ф. 1, оп. 1, д. 141. Б/д. 2 лл). В рукописном отделе РНБ хранится не подписанный Ахматовой договор с издательством "Искусство" (5 апреля 1955 г.) на перевод трагедии Шекспира "Тимон Афинский" (ф. 1073, ед. хр. 43).
В поздние годы Ахматова несколько раз включала в планы своих работ так и не написанные ею статьи о Шекспире: об отдельных аспектах пьес "Макбет", "Гамлет", "Ричард IV". Например: "Свита Фальстафа и "Макбет". (Единство метода, т. е. нечто, что знает автор, но чем он не собирается делиться с читателем, что не входит в замысел данного произведения)"; "…по поводу своры Фальстафа (театр<альная> группа)…" (Записные книжки, с. 230, 232. См. также с. 298, 493, 566).
О значении Шекспира для Ахматовой, о шекспировских аллюзиях в ее произведениях, о любимых строках из его пьес см. в издании: Найман, с. 139-154. Об отношении Ахматовой к проблеме перевода Шекспира (сравнение достоинств переводов Б. Л. Пастернака и М. Л. Лозинского), о ее предположении, что прообразом леди Макбет Шекспиру послужила Мария Стюарт см.: Гозенпуд А. А. Неувядшие листья // Об Анне Ахматовой. См. также воспоминания: Рецептер В. "Это для тебя на всю жизнь…" (А. Ахматова и "Шекспировский вопрос")" // Воспоминания. (Подробно о беседах Ахматовой с Рецептором см. в примеч. 6, с. 176.)
"с блокнотами, с Горацием, с Данте" (Воспоминания, с. 596). В 1940 г. Ахматова сказала В. Виленкину: "У вас один Пушкин, а у меня два: у меня еще Гораций есть" (Виленкин В. Я. В сто первом зеркале. М., 1990. С. 27). И. Эренбург писал: "У Анны Андреевны я был в 1947 году. В маленькой комнате, где висел ее портрет работы Модильяни, она сидела, как всегда печальная и величественная; читала Горация" (Люди, годы, жизнь, т. 2, с. 35). Название последней прижизненной книги Ахматовой - "Бег времени", вероятно, следует считать цитатой из "Памятника" Горация, то есть из его оды "Exegi monumentum". Один из переводов этой оды был сделан С. Шервинским, с которым Ахматова дружила. Он перевел "fuga temporum" как "время бегущее". Ахматова могла заимствовать это выражение из его перевода, хотя и читала Горация в подлиннике. (Предположение выдвинуто редакторами трехтомника - Е. Чуковской, Ж. Хавкиной и Е. Ефимовым: Чуковская. Т. 3. Комментарий к разделу "За сценой". С. 381). Тема памятника у Ахматовой, в русле традиции Гораций - Ломоносов - Державин - Пушкин и т. д., освещена в работе: Небольсин С. А. О жанре "Памятника" в наследии Ахматовой // Ахматовские чтения-2.
Два стихотворения Ахматовой имеют эпиграфы из Горация: "В зазеркалье" (1963): "О quae beatam, Diva, tenes / Cyprum et Memphin…" ("О, богиня, которая владычествует над счастливым островом Кипром и Мемфисом…". Ода 26 из III книги Горация. Обращение к богине любви Венере); "Ты, верно, чей-то муж и ты любовник чей-то…": "Rosa moretur" ("Роза медлит умирать". Неточная цитата из 38 оды I книги Горация). В последнем из названных стихотворений есть строки: "Пусть все сказал Шекспир, милее мне Гораций. / Он сладость бытия таинственно постиг…" О Шекспире и Горации в творческом мире Ахматовой см.: Найман, с. 149-154.
В МА, в библиотеке Ахматовой, хранится издание Горация на латинском языке: Оды и эподы Горация. СПб., 1914. Ч. 1 (А-3487). Книга содержит ахматовские пометы. Там же находится кн.: Гораций. Избранные оды. М., 1948, с автографом составителя и автора комментариев Я. Голосовкера (А-3618).
6. "Ему повезло. Ему удалось скрыться", - сказала Ахматова о предполагаемом подлинном авторе пьес, которые традиционно известны как пьесы Шекспира. Это было сказано в 1962 г. В. Э. Рецептеру - молодому поэту и актеру, исполнявшему в театре роль Гамлета. (Рецептер В. "Это для тебя на всю жизнь…" // Воспоминания, с. 649). В разговорах с Рецептером Ахматова настойчиво приводила "антишекспировские" аргументы, известные по существовавшей в то время литературе (см. сб. "Шекспир и русская культура" под ред. акад. М. П. Алексеева. М. -Л., 1965, в котором на с. 766 содержится библиография по этому вопросу). Шекспировский вопрос обсуждался еще в 20-е годы. В 1927 г., П. Н. Лукницкий записал в дневнике, что, по мнению Ахматовой, "Шекспира писал не один человек - кто бы он ни был" (Лукницкий, т. 2, с. 331).
Говоря о "замечательных открытиях, которые вот сейчас были сделаны", В. С. Муравьев имел в виду издание: Гилилов И. Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса. М., 1997.
"Мы оба знали очень много французских стихов: Верлена, Лафорга, Малларме, Бодлера" (Ахматова А. Амедео Модильяни // Ахматова 1996, т. 2, с. 148).
8. Хотя французские поэты оказали большое влияние на русскую поэзию начала ХХ в., Нерваль (наст. имя Жерар Лабрюни, 1808-1855), на первый взгляд, не был в их числе. Однако в 1963 г. вышла статья А. С. Лурье "Детский рай", в которой, вспоминая начало 1920-х гг., он писал о Нервале: "В большом старинном доме на Фонтанке [дом на Фонтанке, 18, где жили Глебова-Судейкина, Лурье и Ахматова - О. Р.] , вблизи Летнего Сада, из окна, выходившего во двор, на соседней глухой стене в сажень толщиной проступала леонардовская плесень; вглядевшись в нее, можно было отчетливо видеть силуэт в цилиндре и плаще, куда-то бегущий. О. А. Глебова-Судейкина говорила, смотря на эту тень: "Вот опять маленький Нерваль бежит по Парижу". Все друзья, бывавшие в доме на Фонтанке, знали и любили призрачного поэта в призрачном Петербурге" (цит. по изд.: Поэма без героя, с. 343).
"Нерваля любила Ахматова и часто его поминала", - писала Н. Я. Мандельштам. (Вторая книга, с. 119). 10 марта того же 1963 г., когда о Нервале писал Лурье, Ахматова создала "Предвесеннюю элегию", в качестве эпиграфа к которой взяла чуть измененную строчку из сонета Нерваля "El Desdichado" - "Отверженный" (исп.): "…toi qui m'as consolé?" - "Ты, который утешил меня". В подлиннике: "Ты, которая меня утешила". В мае 1963 г. Ахматова записала в дневнике еще одну строку из того же сонета, тоже, вероятно, предназначавшуюся для эпиграфа: "Mon front est encore rouge du baiser de la reine" ("Мой лоб еще <горел> от поцелуя королевы"). Незадолго до того, как строка из "El Desdichado" стала эпиграфом к ее стихотворению, Ахматова сказала А. Найману о сонете: "А вот это переведите" (Найман, с. 45).
В статье "Нервалианский слой у Ахматовой и Мандельштама (об одном подтексте акмеизма)" В. Н. Топоров и Т. В. Цивьян показывают особое значение стихотворения "El Desdichado" - "программного для Нерваля сонета", в котором отразились "программные мотивы обоих русских поэтов: бездна, мрак, отчаяние, сошествие в подземный мир, двойничество - перевоплощение в героев своей поэзии; наконец - особая для акмеизма тема - тоска-воспоминание по прошлому и навсегда утраченному…" (см. сб.: Ново-Басманная, 19. М., 1990. С. 427-428). Трагически "программной" можно назвать и биографию Нерваля: несчастливая любовь, безумие и самоубийство.
9. Интерес Ахматовой к Лотреамону в поздние годы подтверждается ее дневниковой записью, сделанной в феврале 1964 г.: ""Les Chants de Maldoror". Le comte de Lautréamont. "Песни Мальдорора" гр<афа> Лотреамона. Издание 1868 г. и 1870, 1873, 1890 г." (Записные книжки, с. 436). Однако восходит этот интерес еще к началу 1910-х гг., к парижским впечатлениям Ахматовой: Модильяни, с которым, по словам Ахматовой, она больше всего говорила о стихах, ""Les Chants de Maldoror" постоянно носил в кармане; тогда эта книга была библиографической редкостью" (Ахматова 1996, т. 2, с. 150).
Дюкас (1846-1850), избравший псевдоним "граф де Лотреамон", в 20 лет написал 1-ю "Песнь Мальдорора". "Песнь" была издана в 1868 г., но не обратила на себя внимание читателей. Затем последовали еще пять "Песен" - исполненных богоборческого пафоса лирических поэм в прозе, а также сборник стихов "Poésies", от которого до наших дней дошло лишь авторское предисловие. Перейдя к уединенному образу жизни, в 24 года Лотреамон умер в одиночестве и безвестности. Впервые внимание на Лотреамона обратил Реми де Гурмон, охарактеризовавший его как "безумного гения". В 1922 г. журнал "Littérature" объявил Лотреамона гениальным поэтом, величайшим предшественником современной французской поэзии.
10. В программной статье "Наследие символизма и акмеизм" Н. Гумилев писал: "В кругах, близких к акмеизму, чаще всего произносятся имена Шекспира, Рабле, Виллона и Теофиля Готье. Подбор этих имен не произволен. Каждое из них - краеугольный камень для здания акмеизма <…>Теофиль Готье для этой жизни нашел в искусстве достойные одежды безупречных форм" (Гумилев, т. 3, с. 19-20). В статье "Теофиль Готье" Н. Гумилев несколько иначе раскрывал значение Готье для акмеистов: Готье захлестывает "волной… безудержного "раблеистического" веселья… безумной радостью мысли"; "секрет Готье не в том, что он совершенен, а в том, что он могуч, заразительно могуч, как Рабле, как Немврод, как большой и смелый лесной зверь" (указ. изд., с. 186). Оценки Гумилева намечают разные ипостаси творчества французского писателя (1811-1872), для которого первоначально была характерна романтическая поэзия всего "необычайного", "чудовищного", "гигантского", впоследствии, в парнасский период, сменившаяся культом мастерства, пластического совершенства, принципом труда в искусстве. По утверждению Гумилева, Готье "познал величественный идеал жизни в искусстве и для искусства" (там же, с. 188; в том же издании см. еще одну, ранее не публиковавшуюся статью Гумилева о Готье, с. 309-313). Ко второму периоду творчества Теофиля Готье относится лучший его сборник - "Эмали и камеи" (1852), в 1914 г. вышедший на русском языке в переводе Н. Гумилева. Лукницкий записал со слов Ахматовой, что Гумилев "хотел, чтобы АА <…> перевела прозаическую вещь Готье: "L'âme de la maison" ["Душа дома" - О. Р.]… АА, конечно, так и не исполнила этого его желания" (Лукницкий, т. 1, с. 96). После гибели Гумилева Ахматова, изучая его творчество в середине 1920-х гг., с обостренным вниманием приглядывалась к влиянию на него Готье: "АА говорила о том, что Николай Степанович, читая Готье, который "открыл" французских поэтов, до этого забытых, стал сам изучать этих поэтов, обратился к ним - вместо того, чтобы воспринять от Готье только прием и, перенеся его на русскую почву, самому обратиться к русской старине - напр. к "Слову о полку Игореве" и т. д. От этого и получился "французский Гумилев". Объясняет это АА исключительной галломанией, до сих пор существующей в России. <…> Но у Николая Степановича есть период и "русских" стихов - период, когда он полюбил Россию, говоря о ней так, как француз о старой Франции" (там же, с. 270-271).
11. Ср. разговор Ахматовой с Липкиным о сборнике Гумилева "Огненный столп": "Это его последняя книга. Он только начал развиваться как поэт. Мысль его стала глубже, от христианства бытового, обрядового он поднимался к постижению высочайшей христианской философии. Неизвестно, как бы сложилась его жизнь, если бы его не расстреляли, в последующие годы, но бесспорно то, что мы бы имели еще одного огромного русского поэта" (Липкин С. И. Беседы с Ахматовой // Липкин, с. 499).
занялся переводами. В годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом, что нашло отражение в его стихах и в книге очерков "Сталинградский корабль" (1943). Официальная литературная деятельность Липкина в течение многих лет сводилась в основном к переводам: обладая редким переводческим даром, Липкин переложил на русский язык калмыцкий эпос "Джангар" (1940), киргизский "Манас" (1941), кабардинский "Нарты" (1951), перевел с персидского поэму Фирдоуси "Шах-намэ", поэмы Навои и др. Сборники его стихов стали выходить уже после смерти Ахматовой. В 1979 г. Липкин и его жена, поэтесса Инна Лиснянская, опубликовали несколько своих стихотворений в неподцензурном альманахе "Метрополь", чем навлекли на себя гнев властей. В знак протеста против исключения из Союза писателей некоторых участников "Метрополя" Липкин и Лиснянская вышли из Союза. Произведения Липкина стали публиковаться на Западе: сборники стихов "Воля" (Аnn Аrbor, 1981), "Кочевой огонь" (Аnn Аrbor, 1984), "Картины и голоса" (Лондон, 1986). Первый роман Липкина "Декада" (Нью-Йорк, 1983) посвящен выселению малого кавказского народа в сталинскую эпоху. На Западе же вышла книга, посвященная другу Липкина Василию Гроссману, рукопись запрещенного романа которого "Жизнь и судьба" он спасал в 1960-1970-е гг.: "Сталинград Василия Гроссмана" (Ann Arbor, 1986). (См. также: Липкин С. И. Жизнь и судьба Василия Гроссмана // Липкин). В 1986 г. Липкин был восстановлен в Союзе писателей. Среди его книг последних лет - "Лира" (М., 1990), "Угль, пылающий огнем" (М., 1991), "Вторая дорога" (М., 1995), "Семь десятилетий: Стихотворения. Поэмы" (М., 2000) и др.
С. И. Липкин - друг Ахматовой. Как сообщил Семен Израилевич комментатору, они знакомились дважды. В первый раз - в 1943 г. в Ташкенте, куда Липкин приехал после Сталинградской битвы навестить родных. Тогда его познакомила с Ахматовой Н. Я. Мандельштам. Во время войны Липкин служил во флоте, и Ахматова, происходившая из морской семьи, расспрашивала его о морских делах. Он хотел почитать ей стихи, но она об этом не попросила. Второй раз - в 1949 г. в Москве - знакомила Липкина с Ахматовой М. С. Петровых - уже как поэта.
"Беседы с Ахматовой. Разрозненные воспоминания" Липкин пишет: "В 1961 году я закончил свою главную стихотворную работу - поэму "Техник-интендант". Анна Андреевна выразила желание послушать поэму. <…> читал долго, больше часа. Я заметил слезы на глазах Анны Андреевны.
Пришло лето. Анна Андреевна подарила мне свою маленькую книжицу в черном переплете, вышедшую в серии "Библиотека советской поэзии". Вот надпись:
"С. Липкину, чьи стихи я всегда слышу, а один раз плакала.
Ахматова
6 июля"
<…> она для меня стала правом на существование в те восьмидесятые годы, когда на родине, в советской печати, я не существовал" (Липкин, с. 505).
"Найти папку - 75 лет [Статья Липк<ина>]" (Записные книжки, с. 404). По словам С. И. Липкина, у него не было статьи о творчестве Ахматовой, но к 75-летию Анны Андреевны он послал ей письмо, где, кроме поздравления, были размышления о ее поэзии.
Липкин - автор статьи "Восточные строки Анны Ахматовой" (В кн.: Классическая поэзия Востока. Пер. А. Ахматовой. М., 1969). Ахматовские переводы высоко оценены в статьях Липкина "Перевод и современность" (Мастерство перевода. М., 1964. С. 38), "Переводчик - это художник" (ЛГ, 14 мая 1959), "Читая Тагора" (ЛГ, 12 июня 1965). В 1991 г. Липкин написал стихотворение "Ахматовские чтения в Бостоне" (см. сб. И в скольких жила зеркалах).
13. Корнилов Владимир Николаевич (р. 1928) - поэт, прозаик, переводчик. Стихи начал публиковать с 1953 г. В 1961 г. его поэма "Шофер" была напечатана в известном сборнике либерального направления "Тарусские страницы". Только в 1964 г. вышла первая книга стихов Корнилова - "Пристань"; в 1967 - вторая: "Возраст". Два небольших сборника прозы вышли в Куйбышеве в 1950-е гг. Написанное позднее ходило в самиздате. В 1966 г. Корнилов был в числе тех, кто выступил в защиту Синявского и Даниэля. Его повесть "Девочки и дамочки" (1968), была запрещена цензурой после того, как редакция журнала "Новый мир" приняла ее к печати. Повесть была опубликована в 1974 г. на Западе (журн. "Грани", Frankfurt/M, 1974, № 94). С тех пор Корнилов публиковался за границей. Из-за этого, а также из-за неоднократного заступничества за незаконно преследуемых, в 1977 г. он был исключен из Союза писателей. (Подробно об этом см.: Чуковская Л. Процесс исключения // Чуковская Л. Сочинения: В 2-х тт. М., 2000, т. 2. С. 136-140). С 1974 г. Корнилов - член международной организации "Amnisty International". В 1988 г. восстановлен в Союзе писателей. Произведения его вновь печатаются в России: это сборники стихов "Надежда" и "Музыка для себя" (1988); "Польза впечатлений" (М., 1989); "Избранное" (М., 1991); "Суета сует" (М., 1999) и др.; роман "Демобилизация" (1990).
С Ахматовой Корнилов познакомился в 1959 г. 29 мая 1962 г. Чуковская отметила в дневнике: "А сейчас придут Корниловы, которых Анна Андреевна любит" (Чуковская, т. 2, с. 496). В 1961 г. Корнилов написал стихотворение "Анне Ахматовой", вошедшее в сборник "Возраст". После выхода книги стихов Корнилова "Пристань" Ахматова рекомендовала его в Союз писателей. Набросок рекомендации сохранился в ее записной книжке: "Дарованье сильное и своеобразное, [и сильное] упорная и живая работа в избранной им области (прямая речь) уже давно делают Вл<адимира> Ник<олаевича> Корнилова <достойным> быть членом Союза (Записные книжки, с. 340. Машинописная копия рекомендации от 15 апреля 1964 г. хранится в рукописном отделе РНБ: ф. 1073, ед. хр. 691). Вяч. Вс. Иванову Ахматова как-то сказала о Корнилове: "Мне нравятся его опыты современной прямой речи; нужно, чтобы кто-нибудь этим занимался" (Воспоминания, с. 491).
"Ближние страны" был издан в 1958 г., после чего книги Самойлова стали выходить достаточно регулярно. Последнее, что было подготовлено к печати им самим, - двухтомник "Избранных произведений" (М., 1989) и сборник "Снегопад" (М., 1990), вышедший уже после его смерти. В 1973 г. была издана, а в 1982 г. переиздана "Книга о русской рифме", в которой Самойлов рассматривал русское стихосложение от истоков народного эпоса до современности. В 1995 г. был опубликован том автобиографической прозы Самойлова "Памятные записки". Часть переводов Самойлова вошла в 1963 г. в его сборник "Поэты-современники" (серия "Мастера поэтического перевода").
Самойлов познакомился с Ахматовой в конце 1950-х гг. Воспоминания Самойлова об Ахматовой см. в кн.: Самойлов Д. С. Памятные записки. М., 1995.
21 июня 1961 г. Л. Чуковская записала слова Ахматовой: "Самойлов вчера был у меня, возил в своей машине в сберкассу. И стихи у него хороши, и сам он хорош" (Чуковская, т. 2., с. 464). Самойлов посвятил Ахматовой стихотворение "Я вышел ночью на Ордынку…", которое Ахматова читала вслух Л. Чуковской (Чуковская, т. 3, с. 94. 20 октября 1963) и включила в папку "В ста зеркалах" (Отдел рукописей РНБ, ф. 1073, стихи Самойлова - ед. хр. 615). После смерти Ахматовой Самойлов написал стихи "Вот и все. Смежили очи гении…" (1966), "Простое величье я видел однажды…" (сб. И в скольких жила зеркалах), "Стансы" (сб. Посвящается Ахматовой) и др. В "Книге о русской рифме" Самойлова есть глава "Традиционная рифма Ахматовой".
"Анне Ахматовой" ("Учусь у вас достоинству и трудной…"), май 1963 г. (ф. 1, оп. 4, д. 6).
"Гудок" и журнале "Прожектор". В 1941-1943 гг., до ранения и ампутации ноги, был военным корреспондентом. С 1930-х гг. занимался переводами, преимущественно с восточных языков. За переводы был удостоен Государственных премий Каракалпакской ССР (1967) и Туркменской ССР (1971). В 1945 г. должна была выйти книга Тарковского "Стихотворения разных лет", однако после постановления 1946 г. "О журналах "Звезда" и "Ленинград"" матрицы книги были уничтожены. Первый сборник стихов Тарковского - "Перед снегом" был издан лишь в 1962 г. В последующие годы вышел ряд сборников поэта; в журнале "Вопросы литературы" появились его статьи, а также интервью с ним ("Я полон надежд на будущее и веры в будущее русской поэзии". 1979. № 6). В 1954 и 1965 г. Тарковский принял участие в работе съездов Союза писателей; в 1966 г. подписался под письмом в защиту Синявского и Даниэля. В 1989 г., посмертно, за книгу стихов "От юности до старости" (М., 1987) Тарковскому была присуждена Государственная премия СССР. В 1991-1993 гг. вышло трехтомное собрание его сочинений.
"Арсению Тарковскому, автору чудесных и горьких стихов. Ахматова. 12 ноября 1958. Москва" (Ольшанская Е. М. Поэзии родные имена. Воспоминания. Стихи. Письма. Киев, 1995. С. 237). 23 октября 1960 г. Чуковская записала, что Анна Андреевна прочла ей ""дивные", по ее словам, "божественные" стихи Тарковского" "Давно мои ранние годы прошли…" и сказала: "Я всегда думала <…> что советская поэзия - великое чудо… Тарковский прочел мне свои стихи впервые лет 15 назад. Он был придавлен Мандельштамом, все интонации мандельштамовские. Я, конечно, с такой грубостью ему этого не высказала, но дала понять. И потом видела, как он постепенно выползал из-под Мандельштама. Теперь он самостоятельный дивный поэт. Поражает в его стихах полное отсутствие суетности. Я много об этом думаю. Может быть и хорошо, что его не печатают. Он прочно отделен от читателя, и читатель ничего из него не выдразнивает - как выдразнивал, например, из Пастернака в последние годы. Таким образом, и непечатание идет поэту на пользу" (Чуковская, т. 2., с. 431).
В 1962 г. по просьбе редакции журнала "Новые книги" Ахматова написала на него рецензию на первый сборник стихов Тарковского. Однако опубликована она была только через 15 лет (см.: Ахматова Анна. [Рецензия на сборник А. Тарковского] // День поэзии. М., 1976. См. также: <О стихах А. Тарковского> // Ахматова 1987, т. 2). Позже в ее отношении к Тарковскому произошла временная перемена: "Книжка его стихов вышла слишком поздно. Слава, поздняя, испортила его. Он разучился быть вежливым. Сначала писал мне письма по стилю совершенно любовные… ("Арсений, зачем вы сбиваете с толку Лубянку, стыдно".) Потом начал дерзить. Я уже рассказывала вам, кажется? Сидит целый вечер и бубнит "Не пишите прозу. Не пишите прозу. Не пишите прозу". Можно подумать, я "Клима Самгина" написала" (Чуковская, т. 3, с. 258. 15 ноября 1964). Речь шла о воспоминаниях "Амедео Модильяни". По словам Ахматовой, Тарковский утверждал, что она не умеет писать прозу (там же, с. 229. 31 мая 1964). Ср. воспоминания Тарковского об этом эпизоде: "У Ахматовой такое совершенство формы! Однажды она показала мне кусок своей прозы. Мне не понравилось, и я ей об этом сказал. И ушел. Дома рассказал об этом жене, а она говорит: "Купи цветы и немедленно поезжай к Анне Андреевне, извинись". Но я не поехал. А через неделю раздается звонок. "Здравствуйте. Это говорит Ахматова. Вы знаете, я подумала: нас так мало осталось - мы должны друг друга любить и хвалить"" (Тарковский А. А. Пунктир [Расшифровка магнитофонной записи интервью, взятого у Тарковского журналисткой М. Аристовой, 1982] // Тарковский А. А. Собр. соч.: В 3-х тт. М., 1991-1993, т. 2, с. 243-244).
22 февраля 1964 г. Ахматова сделала запись в дневнике по поводу предполагаемой, но не осуществленной ею книги статей о Пушкине: "Просили книгу о Пушкине в Милан (<…> Пред<исловие> - Тарковский.)" (Записные книжки, с. 438). В план другой неосуществленной книги - посвященной ее 75-летию - Ахматова вписала: "Тарковский (к 50-л<етию> "Четок")" (указ. изд., с. 546). Имелись в виду "Заметки к пятидесятилетию "Четок" Анны Ахматовой", с которыми Тарковский выступил 30 мая 1964 г. на посвященном Ахматовой вечере - она сама на нем не присутствовала (см. изд.: Тарковский А. А. Собр. соч., т. 2). Об Ахматовой говорится также в заметке Тарковского <Об акмеизме> (там же). Тарковский - автор предисловия к книге: Голоса поэтов. Стихи зарубежных поэтов в пер. А. Ахматовой. М., 1965.
"Письмо от Арсения. Удивительное! С каким сильным и блестящим талантом критика родился этот замечательный поэт" (Записные книжки, с. 692). В этом письме от 24 ноября 1965 г. Тарковский писал в связи с выходом "Бега времени": "Об отдельных стихотворениях нет смысла говорить, все уже сошлось, скрепилось воедино, это уже система, "воздушная громада", уже не "Северные элегии", и "Cinque", и "Библейские стихи", это - Ахматова. Ваш подвиг недаром совершаем. Кроме того, каждое стихотворение больше самого себя в соседстве с другими, в этом единстве, в этой системе, в этом мире. Даже этой одной книги без ненапечатанного, без черновиков достаточно для посылки адресату через двести лет. <…> Вы написали за всех, кто мучился на этом свете в наш век, а так еще не мучились до нас ни в какие времена…" ("…Я, ваш поздний ученик…" (Из писем Арс. Тарковского к А. Ахматовой. 1958-1965) // ВЛ, 1994, № 6, с. 337-338. См. также письмо Тарковского Ахматовой от 11 ноября 1958 г. по поводу ее статьи ""Каменный гость" Пушкина" в Собр. соч. Тарковского, т. 2, с. 262-266).
Стихотворение Тарковского "Рукопись" (1960) имеет посвящение: "А. А. Ахматовой". В 1967-1968 гг. Тарковский создал цикл стихотворений "Памяти А. А. Ахматовой", который хотел включить в свой сборник "Вестник" (1969). Однако сделать это не удалось. 9 февраля 1977 г. Тарковский писал Е. М. Ольшанской: "Со страшными волнениями и трудами, ссорой с магазином получил Ахм. в библиотеке поэтов под ред. Жирмунского. Там "Поэма без героя" полностью со всеми готическими пристройками, вариантами и прочими подробностями. Она была великий поэт, и я подумал, что очень многие до своего полного величия не доживали, потому что его возраст где-то между 60 и 80 годами" (Ольшанская, указ. изд., с. 227. См. там же др. письма Тарковского и очерк Ольшанской "…Я был, и есмь, и буду…").
"очень, до слез, вроде старческих, тронули записанные Г. В. Глекиным слова" о нем Ахматовой (указ. изд., с. 211. Письмо от 23 августа 1971): "Из современных поэтов <….> один Тарковский до конца свой, до конца самостоятельный <…> У него есть важнейшее свойство поэта - я бы сказала, первородство…" (Глекин Г. Из записок о встречах с Анной Ахматовой (А. Ахматова - о современниках и о себе) // День поэзии. Л., 1988. С. 217).
Ахматова - о стихах Тарковского, Корнилова, Самойлова, Липкина: "Вот это и будет впоследствии именоваться "русская поэзия шестидесятых годов". И еще, пожалуй, Бродский" (Чуковская, т. 2, с. 524. 28 сентября 1962).
"О трех современных поэтах - Тарковском, Петровых, Липкине - Анна Андреевна сказала, что им очень не повезло: в другое время у них были бы свои школы, их бы переводили. По этому поводу она заговорила о целом поколении - десятилетии, "которому слишком рано сделали кровопускание""; "Анна Андреевна - с небольшими вариантами - нередко повторяла один и тот же набор имен тех, кого считала самыми одаренными: Петровых, Тарковский, Самойлов, Корнилов…" (Иванов Вяч. Вс. Беседы с Анной Ахматовой // Воспоминания, с. 487, 495).
17. Петровых Мария Сергеевна (1908-1979) - поэт, переводчик. Первая публикация стихов - в сборнике "Ярославские понедельники" (1926). С середины 1930-х гг. Петровых выступала как поэт-переводчик: с литовского (С. Нерис, Т. Тильвитис), еврейского (П. Маркиш, С. Галкин), польского (Ю. Тувим, В. Броневский, И. К. Галчинский). Больше всего Петровых переводила с армянского (А. Исаакян, В. Терьян, Н. Зарьян, М. Маркарян, Г. Эмин, С. Капутикян и др.). В 1937 г. был арестован и в 1942 г. умер в лагере ее муж В. Д. Головачев. В 1938-1942 гг. Петровых написала стихотворение, посвященное теме сталинских репрессий "Есть очень много страшного на свете…". Рукопись первого поэтического сборника Петровых, представленная ею в 1940-е гг. в издательство "Советский писатель", была отвергнута из-за "несозвучности эпохе". Единственная прижизненная книга ее стихов "Дальнее дерево" вышла в 1968 г. в Ереване. Лучшее из написанного Петровых включено в сборник "Предназначенье", вышедший в 1983 г. с предисловием А. Тарковского.
М. Петровых - друг Ахматовой. Они познакомились в 1933 г. В талант Петровых Ахматова поверила с первой встречи. Л. Гинзбург записала с ее слов: "…месяц назад к А. А. пришла московская девушка и прочитала, кажется, хорошие стихи. Это оголтелая романтика, какой давно не было - явно талантливая" (Воспоминания, с. 137). Стихотворение Петровых "Назначь мне свиданье на этом свете…" Ахматова считала "одним из шедевров русской любовной лирики ХХ века" (Чуковская, т. 2, с. 240. 9 января 1957). По свидетельству Чуковской, Ахматова "говорила о силе и прелести" стихов Петровых и "о том, как это дурно для поэта и для читателя, когда они насильственно разлучены. Читатель ограблен, поэт изломан" (там же, с. 531. 19 октября 1962). В МА хранится книга: Ахматова Анна. Стихотворения. М., 1958 (инв. № 27). На титульном листе надпись: "Марии Петровых / прекрасному поэту / и / милому другу / Ахматова / 16 дек. 1958 / Москва". Дом Петровых был вторым (после дома Ардовых) домом Ахматовой в Москве. На подаренном Марии Сергеевне сборнике "Из шести книг" Ахматова написала: "Другу в радости и в горе, светлому гостю моей жизни, Марии Петровых. Ахматова с любовью. 9 мая 1959. Москва" (Мкртчян Л. Анна Ахматова. Жизнь и переводы. Егвард, 1992. С. 67). 20 мая 1963 г. Ахматова записала в дневнике: "Вчера была Маруся. Как всегда, чудная, умная и добрая. Я никогда не устану любоваться ею, как она сохранила себя - откуда эта сила в [этом] таком хрупком теле" (Записные книжки, с. 368). Петровых посвятила Ахматовой ряд стихотворений: "День изо дня и год от года…" (1962), "Ты сама себе держава…" (1963), "Болезнь" (1970) и др. (сб. "Посвящается Ахматовой"), опубликованы заметки Петровых об Ахматовой (Петровых М. С. Избранное: Стихотворения. Переводы. Из письменного стола. М., 1991). О Петровых см.: Найман, с. 96-98.
"Листках из дневника (О Мандельштаме)" Ахматова писала: "В 1933-34 гг. Осип Эмильевич был бурно, коротко и безответно влюблен в Марию Сергеевну Петровых. Ей посвящено, вернее, к ней обращено стихотворение "Турчанка" (заглавие мое), на мой взгляд лучшее любовное стихотворение 20 века ("Мастерица виноватых взоров…")" (Ахматова 1996, т. 1, с. 156). О Мандельштаме и Петровых см. также: Вторая книга, с. 222-223; Герштейн Э. Мемуары. СПб, 1998 (глава "Маруся") и др.
"с не очень чистыми побуждениями, заставили прочесть доклад об акмеизме. Не должно быть забыто, что он сказал в 1937 году: "Я не отрекаюсь ни от живых, ни от мертвых"" ("Листки из дневника", с. 169).
Об ахматовской верности "живым" и "мертвым" свидетельствует, в частности, опубликованная в журнале "Вопросы литературы" (1965, № 4) беседа с Евгением Осетровым. После итальянской премии "Этна Таормино" (1964), когда к голосу Ахматовой стали прислушиваться, она воспользовалась ситуацией для того, чтобы напомнить о полузабытых или недооцененных, мало публикуемых поэтах. В интервью Ахматова говорила об И. Анненском: "Убеждена, что Анненский должен занять в нашей поэзии такое же почетное место, как Баратынский, Тютчев и Фет" (указ. изд., с. 186); об О. Мандельштаме: "…сборника его стихов нет до сих пор" (указ. изд., с. 188); о Г. Шенгели, М. Петровых, А. Тарковском, В. Шефнере, С. Липкине, В. Корнилове, А. Гитовиче, Н. Коржавине, А. Ахундовой, Д. Самойлове.
Ср. беседу с Н. Струве в 1965 г. Париже, после получения Ахматовой в Оксфорде почетного звания доктора honoris causa. Во время беседы Ахматова также вспомнила многих, а рассказывая о своем интервью "Таймсу", сказала, что назвала ряд имен, мало известных на Западе: "Многих я думаю этим спасти, ведь некоторые буквально сходят с ума, оттого что их не печатают" (После всего, с. 269).
20. Стихотворение А. Кушнера "Поскольку скульптор не снимал…" (Кушнер А. С. Аполлон в снегу. Л., 1991. С. 387-388).
"Полночные стихи" (с подзаголовком "Семь стихотворений"). Был опубликован в альманахе "День поэзии" (М., 1964); цензура изъяла из этого цикла два стихотворения: "В Зазеркалье" и "Вместо послесловия". Полностью был напечатан в сборнике "Бег времени". В дневнике Ахматовой есть запись 1964 г.: "…по поводу "Полночных стихов" Берковский в Комарово и Анатолий Найман - всюду говорили очень мудрено и таинственно. Это Carmen о любви, но любовь ни разу не названа и соединено [так в тексте - О. Р.] с ужасом запретности, о преодолении которого было бы просто нелепо мечтать. Все диктует смычок из Адажио Вивальди, в "Зове" бьют часы из другого века… Оттого что не названы ни любовь, ни все ее привычные атрибуты, неожиданно все становится гораздо обнаженнее (Вл<адимир> Муравьев). Пример того, как в лирике слова призваны скрывать, а не открывать. Действительно, автор утверждает, что много больше боится проговориться (выдать себя) в драматической ремарке, в полуделовой прозе и вообще где угодно, но не в лирике. Там, по мнению автора, еще никто себя не выдал" (Записные книжки, с. 452). Сarmen (лат.) - песня, стихотворение, пророчество, заклинание, лирическая формула.
22. Эренбург Илья Григорьевич (1891-1967) - прозаик, поэт, мемуарист, публицист, переводчик. В 1908 г. был арестован как член подпольной большевистской гимназической организации, просидел несколько месяцев в тюрьме, после чего эмигрировал во Францию. В июле 1917 г. вернулся в Россию. Октябрьского переворота не принял, откликнулся на него антибольшевистскими статьями и стихами "Молитвы о России" (1918). В 1921 г. Эренбург написал свой первый роман "Необычайные похождения Хулио Хуренито" - сатиру как на западный мир, так и на Россию. В 1921-1940 гг. жил за границей, изредка наезжая в Россию. В 1933 г. написал свой первый советский роман "День второй", изданный в Москве в 1934 г. и превративший автора из сомнительного "попутчика" в ведущего советского писателя. С 1934 по 1967 г. Эренбург избирался в правление Союза писателей СССР. В 1935 г. Эренбург - один из организаторов первого антифашистского конгресса в защиту культуры. В 1936-1939 гг., во время гражданской войны в Испании, находился там в качестве военного корреспондента. В 1939-1940 гг. жил в Париже, в 1940 г. вернулся в Москву, где написал роман "Падение Парижа". Испанской войне и падению Парижа посвящена лирика Эренбурга ("Верность", 1941). В годы Великой Отечественной войны Эренбург стал всенародно известным военным публицистом. С 1943 г. собирал свидетельства о расправе фашистов над евреями для "Черной книги". Книга была запрещена Сталиным. За романы "Падение Парижа"(1942) и "Буря" (1947) Эренбург получил Сталинские премии. В феврале 1953 г. отказался поставить свою подпись под письмом, одобряющим расправу над "врачами-убийцами" и уже подписанным некоторыми видными деятелями культуры - евреями. Письмо должно было подготовить почву для массовой депортации евреев. Объясняя свой отказ подписать письмо, Эренбург написал Сталину (см. журнал "Источник", 1997, № 1, с. 142). После смерти Сталина Эренбург одним из первых выступил за пересмотр политики в области литературы. В 1954 г. вышла его повесть "Оттепель", название которой осталось в языке как обозначение эпохи, наступившей после сталинских "заморозков". Выпустив за свою жизнь множество романов, сборников стихов, литературно-критических эссе и т. д., в 1959 г. Эренбург приступил к работе над своей последней книгой - мемуарами "Люди, годы, жизнь", которые с 1960 г. публиковались в журнале "Новый мир". Создавая произведение, пригодное для печати, Эренбург о многом вынужден был умолчать или писать обиняками. Несмотря на это, книга "Люди, годы, жизнь" стала знаменем либеральной интеллигенции 1960-х гг. В этот период Эренбург многократно подвергался нападкам со стороны консервативных сил. 7 марта 1963 г. на совещании в ЦК КПСС прозвучал доклад секретаря ЦК Л. Ильичева, почти целиком посвященный разоблачению Эренбурга, а 8 марта - разгромная речь Н. Хрущева. Эренбург способствовал возвращению читателю имен И. Бабеля, М. Цветаевой, В. Мейерхольда, О. Мандельштама и др.
23. Ахматова и Эренбург познакомились в 1924 г. в Петрограде. Однако их "литературное" знакомство произошло раньше. В 1913 г. в парижском журнале "Гелиос" , № 2, в статье "Новые поэтессы", Эренбург писал об Ахматовой. В 1916 г. он послал Ахматовой свою книгу "Повесть о жизни некой Наденьки" (Попов В., Фрезинский Б. Илья Эренбург: Хроника жизни и творчества. Т. 1. СПб., 1993. С. 113). В 1922 г. в Берлине вышла книга Эренбурга "Портреты русских поэтов". В 1923 г. под названием "Портреты современных поэтов", без отобранных Эренбургом стихов, она была переиздана в Москве. Книга открывалась очерком "Анна Ахматова": "…У других я был в кабинете и в салоне, в опочивальне и часовне. Она подпустила к сердцу. Я тоже грешен - у костра ее мученической любви грел я тихонько застывшие руки, трижды отрекшись от Бога любви" (Цит. по изд.: Эренбург Илья. Портреты современных поэтов. СПб., 1998). В 1927 г. П. Лукницкий записал в дневнике о своей беседе с Ахматовой: "Говорили <…> об Эренбурге и его отношении к "современности"…" (Лукницкий, т. 2, с. 329). Ахматова упоминала об Эренбурге в очерке "Амедео Модильяни" (1958-1964): "Потом, в тридцатых годах, мне много рассказывал о нем [о Модильяни - О. Р.] Эренбург, который посвятил ему стихи в книге "Стихи о канунах" и знал его в Париже позже, чем я" (Ахматова 1987, с. 199).
Когда между Советским Союзом и фашистской Германией существовал пакт о ненападении, Эренбург, по его словам, "искал людей, хорошо знавших и продолжавших ненавидеть фашистов"; в их числе была Ахматова (Люди, годы, жизнь, т. 2, с. 222). "Когда я вернулся в Москву, ко мне пришла А. А. Ахматова, расспрашивала про Париж. Она была в этом городе давно - до первой мировой войны, не знала подробностей его падения. В представлении некоторых критиков Анна Ахматова - "поэтесса интимных чувств с крохотным мирком". Анна Андреевна прочитала мне стихотворение, написанное ею после того, как она узнала о падении Парижа. <…> В этих стихах поражает не только точность изображения того, чего Ахматова не видела, но и прозрение. Часто теперь я вижу ушедшую эпоху, "труп на весенней реке"" (там же, с. 218-219). Речь идет о стихотворении Ахматовой "Август 1940" ("Когда погребают эпоху…", 1940). Эта встреча Ахматовой и Эренбурга произошла 5 июня 1941 г. В тот день Эренбург записал в дневнике: "Ахматова. "Ничему не удивляться". Поэма-реквием о Гумилеве. Стихи о Париже. О Мандельштаме и Анненском" (там же, комментарий Б. Я. Фрезинского, с. 424). В воспоминаниях Эренбург писал о своей реакции на ждановское постановление (Люди, годы, жизнь, т. 3, с. 34-35). Общение Ахматовой и Эренбурга продолжалось и после августа 1946 г. Эренбург был одним из тех, кто помогал Ахматовой в хлопотах по освобождению сына после смерти Сталина.
"Реквиеме": "Заговорила о "Реквиеме". Восторги и слезы продолжаются. Неблагоприятный отзыв пока единственный: секретарша Эренбурга, Наталья Ивановна Столярова, передала Анне Андреевне суждение Ильи Григорьевича: любовные стихи будто бы удаются ей лучше" (Чуковская, т. 3, с. 36. 22 февраля 1963).
Эренбург не успел. Однако имя Ахматовой упоминалось в его воспоминаниях неоднократно.
Ахматова, читавшая отдельные части воспоминаний по мере публикации, оценивала их неоднозначно. "Ни слова правды - ценное качество для мемуариста. <…> Обо мне: у меня стены не пустые, и я отлично знала, кто такой Модильяни. Обо всех вранье" (Чуковская, т. 2, с. 429. 8 октября 1960). (Ср. фрагмент мемуаров Эренбурга: "Комната, где живет Анна Андреевна Ахматова, в старом доме Ленинграда, маленькая, строгая, голая; только на одной стене висит портрет молодой Ахматовой - рисунок Модильяни. Анна Андреевна рассказывала мне, как она в Париже познакомилась с молодым чрезвычайно скромным итальянским юношей, который попросил разрешения ее нарисовать. Это было в 1911 году. Ахматова еще не была Ахматовой, да и Модильяни еще не был Модильяни. Но в рисунке (хотя по манере он отличается от более поздних рисунков Модильяни) уже видны точность линий, их легкость, поэтическая убедительность" (Люди, годы, жизнь, т. 1, с. 167-168). "Как вам о Мандельштаме? В Москве это наделало шуму, потому что впервые о нем по-человечески"; "А о Марине у Эренбурга ужасно…" (Королева Н. В. Анна Ахматова и ленинградская поэзия 1960-х годов // Ахматовские чтения-3, с. 129. 3 марта 1961).
В 1962 г. Ахматова сделала в дневнике запись "Для Эренбурга": "Считаю не только уместным, но и существенно важным возвращение к 1946 г. и роли Сталина в 14 авг<уста>. Считаю удачной находкой сравнение с Черч<иллем>. [Ср.: "Зощенко и Ахматова изображались главными врагами, о них говорили и писали куда резче, чем о Черчилле, призывавшем показать русским военную мошь англосаксов…" (Люди, годы, жизнь, т. 3, с. 35). - О. Р.] невозможно приводить дословные цитаты из Жданова, что-то вроде: Он позволил себе… <…> Главное показать беспрецедентность такого факта. Можно и о "" Ахматовой. Зощ<енко> и Ахм<атова> были исключены из Союза <писателей> и обречены на голод. Число ругательных статей - четырехзначно на всех языках. Зощ<енко> и Ахм<атова> - антич<ные> маски (ком<ическая> и траг<ическая>" (Записные книжки, с. 203-204).
"Еще для Эренбурга" (конец 1962 г.) содержит в себе рассказ о пережитых ею преследованиях властей (там же, с. 264-265). Вероятно, Эренбург в процессе работы над мемуарами обсуждал с Ахматовой то, что писал о ней. Мемуары Эренбурга, как и статьи, в которых он упоминал об Ахматовой, включены ею в библиографию работ о своем творчестве (там же, с. 240, 578, 631, 656).
"На Парнасе "Серебряного века"", где он писал, характеризуя "предреволюционную эпоху" в России: "…наш век, "Серебряный век" (так называл его Бердяев, противополагая пушкинскому - "Золотому")…" (цит по изд.: Маковский С. На Парнасе "Серебряного века" // Маковский С. Портреты современников. М., 2000. С. 257-258). После выхода книги Маковского термин Серебряный век в применении к русской культуре начала ХХ в. получил широкое распространение. Однако, как показал автор монографии "Серебряный век как умысел и вымысел" (М., 2000) Омри Ронен, ввел его в оборот не Н. Бердяев - Бердяев не употреблял его в своих трудах. О Серебряном веке, не совсем одинаково указывая его хронологические рамки и по-разному его оценивая, до Маковского говорили - в России - Р. Иванов-Разумник в статье "Взгляд и Нечто" (1925), В. Пяст в заметке "Вместо предисловия" к своим воспоминаниям "Встречи" (1929), а затем - за рубежом - В. Вейдле в эссе "Три России" (1937) и др. В 1945 г. в "Ленинградском альманахе", в подборке стихов Ахматовой, включившей в себя отрывок из "Поэмы без героя", были напечатаны строки: "И серебряный месяц ярко / Над серебряным веком стыл". Написаны эти строки были в 1942-1943 гг. в Ташкенте.
25. Эта строка из стихотворения Пастернака была взята Ахматовой в качестве эпиграфа к готовой к 1940 году книге "Тростник", которая никогда не выходила отдельным изданием, а входила в неполном виде в сборники Ахматовой. (В сборник "Из шести книг" книга вошла под названием "Ива").
26. Строки из стихотворения А. Пушкина "В начале жизни школу помню я…" (1830) Ср. слова Мандельштама: "…В последних стихах Ахматовой произошел перелом к гиератической важности, религиозной простоте и торжественности: я бы сказал - после женщины настал черед жены. Помните: "смиренная, одетая убого, но видом величавая жена". (Мандельштам О. О современной поэзии (К выходу "Альманаха муз") // Мандельштам О. Э. Собрание сочинений: В 3-х тт. Т. 3. Мюнхен, 1969. C. 30).
27. Это стихотворение, записанное рукой В. Муравьева, с посвящением "Анне Андреевне Ахматовой" и с датой "29. 04. 63", сохранилось в записной книжке Ахматовой (Записные книжки, с. 319).
"Когда б измена красу губила…" (Од. II, 8), "Астерия плачет даром…" (Од. III, 7), "Давно ль бойца страшились жены…" (Од. III, 26). Они были опубликованы в книге Анненского, вышедшей под псевдонимом: Ник. Т-о. Тихие песни. СПб., 1904.
29. Французский поэт Поль Верлен (1844-1896), автор сборников "Романсы без слов" (1874), "Сатурновские стихотворения" (1866), "Галантные празднества" (1870), "Мудрость" (1881), "Далекое и близкое" (1884), по определению Н. Гумилева, "пленительная фигура": "Он был искренен, влюбчив, свободно-изящен, набожен и развратен" (Гумилев, письмо XV, с. 97). Поэзия "оттенков" (Гумилев, с. 189), жизнь Верлена, в которой были близость и громкий разрыв с А. Рембо, тюрьма, обращение к Богу, попытка вернуться в лоно добропорядочного семейства и падение на самое дно парижской богемы; - все это делало имя Верлена знаковым для русского модернизма. В набросках автобиографии Ахматова отмечала: "1905-1910 гг. (Мнимая юность). Гамсун, Бодлер, Верлен" (Записные книжки, с. 269). Чуковской она рассказывала: "В тринадцать лет я знала уже по-французски и Бодлера, и Верлена, и всех проклятых. Писать стихи я начала рано, но удивительно то, что, когда я еще не написала ни строчки, все кругом были уверены, что я стану поэтессой. А папа даже дразнил меня так: декадентская поэтесса…" (Чуковская, т. 1, с. 151. 25 июня 1940). В очерке "Амедео Модильяни" имя Верлена упомянуто многократно; например: "Мы иногда сидели под этим зонтом на скамейке в Люксембургском саду, шел теплый летний дождь, около дремал le vieux palais à l' Italienne [старый дворец в итальянском стиле - О. Р.], а мы в два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи" (Ахматова 1996, т. 2, с. 146). В 1952 г. Ахматова, сравнивая Гюго и Верлена, сказала, что Верлен "в двадцать раз лучше" (Чуковская, т. 2, с. 47. 13 июня). Вероятно, поэтому она переводила Гюго, а переводить Верлена, как пишет А. Найман, отказалась (см. примеч. 18, с. 208.), хотя в ее дневнике Верлен дважды указан в списке предполагаемых переводов (Записные книжки, с. 682, 685).
30. Верлэн Поль. Стихи, избранные и переведенные Федором Сологубом. СПб., 1908. М. Волошин писал в рецензии на эту книгу, что Сологубу "удалось осуществить то, что казалось невозможным и немыслимым: передать в русском стихе голос Верлена" (цит. по фрагменту рецензии, приведенному в кн.: Анненский И., Сологуб Ф. Созвучия. М., 1979. С. 161). О том же говорил и В. Брюсов: Сологубу "удалось некоторые стихи Верлэна в буквальном смысле слова пересоздать на другом языке, так что они кажутся оригинальными произведениями русского поэта, оставаясь очень близкими к французскому подлиннику" (Верлэн Поль. Собрание стихов в переводе Валерия Брюсова. М., 1911. С. 7-8).
Сологуб Федор (Тетерников Федор Кузьмич) (1863-1927) - поэт, прозаик, драматург символистского направления.
"Вечер": "Федору Кузьмичу Сологубу с глубоким уважением Анна Ахматова. 16 марта 1912 г. Царское Село"; далее идет посвященное Сологубу стихотворение "Твоя свирель над тихим миром пела…" (Тименчик Р. Д., Лавров А. В. Материалы А. А. Ахматовой в Рукописном отделе Пушкинского Дома // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 год. Л., 1976. С. 54. В публикации содержится анализ ахматовских материалов из архива Сологуба в ИРЛИ). "Я хорошо знала Федора Кузьмича и очень дружила с ним. Он был человек замечательный, но трудный", - сказала Ахматова Л. Чуковской (Чуковская, т. 1, с. 77. 8 февраля 1940). По словам А. Наймана, Сологуб был для Ахматовой "одним из немногих старших, кого почитала, с кем поддерживала дружеские отношения до последних его лет…" (Найман, с. 132). Ахматовская оценка творчества Сологуба приведена И. Берлином: "Сологуб был поэтом неровным, но интересным и оригинальным..." (Воспоминания, с. 447). В беседе с М. Будыко о "Процессе" Кафки Ахматова сказала, что книга Кафки "напоминает рассказ Сологуба о маленьком муже высокой жены, который хотел дать ей лекарство для уменьшения роста, но по ошибке выпил его сам. Он становился все меньше, пока его не унесло сквозняком" (Об Анне Ахматовой, с. 473-474). Имелся в виду рассказ "Маленький человек" (Сологуб Ф. К. Собрание сочинений: В 6-ти тт. Т. 1, М., 2000).
"Четки": ""Четки", как я уже говорила, вышли 15 марта 1914, т. е. вскоре после того, как окончилась кампания по уничтожению акмеизма. С необычайным воодушевл<ением> и редкостным единодушием вс? и все ринулись душить новое течение. От суворинского "Нового времени" до футуристов, салоны символистов (Сологубы, Мережковские) <…> без жалости когтили аполлоновские манифесты" (Записные книжки, с. 376. 26 июня 1963).
После выхода "Четок" соотношение сил в литературных кругах и прежде всего положение в них Ахматовой изменилось. "Дм<итрий> Евг<еньевич> Максимов утверждает, что "Четки" сыграли совсем особую роль в истории русской поэзии, что им было суждено стать надгробным камнем на могиле символизма" (там же). "…И в общем был прав Сологуб, когда он (в 1917 г.?) сказал: "Это читатели заставили критику признать Аxм<атову>, критики были ничуть не расположены к этому"" (Записные книжки, с. 453. Заметка 1964 г. "Прод<олжение> портрета". О том же см. на с. 93).
В 1915 г. Ахматова способствовала примирению акмеистов с Сологубом: см. письмо Гумилева Ахматовой от 6 июля 1915 г. и написанное примерно тогда же его письмо Сологубу (Гумилев, с. 240-242). 22 марта 1917 г. Сологуб вписал в альбом Ахматовой посвященное ей стихотворение "Прекрасно все под нашим небом…" (РГАЛИ. Ф. 13. Оп. 1. Ед. хр. 175. Л. 9). Ахматова и Сологуб нередко вместе выступали на вечерах, бывали друг у друга, переписывались.
"Подорожник": "Федору Кузьмичу Сологубу в знак глубокой и нежной благодарности за его доброе ко мне отношение. Анна Ахматова. 1922, 1 сентября. Петербург" (Тименчик Р. Д., Лавров А. В., указ. публикация, с. 54); а также письмо Сологуба Ахматовой от 16 сентября 1926 г.: "Милая Анна Андреевна, вчера я заходил к вам, не застал дома. Я хотел узнать, что в точности происходит в деле с вашим академическим обеспечением и с персональной пенсиею. <…> Вы бесконечно давно у меня не были" (Лукницкая В. Перед тобой земля. Л., 1988. С. 297).
В 1927 г. Ахматова присутствовала на панихиде по Сологубу. В октябре 1928 г. она записала по памяти для Н. Г. Чулковой предсмертное стихотворение Ф. Сологуба "Подыши еще немного…" (Тименчик Р. Д., Лавров А. В., указ. публ., с. 57-58).
"Зачем все эти Ахматовы, Гумилевы, Нарбуты, Сологубы?.. Сейчас нужно не прошлое ворошить, а творчески устремляться в будущее (Лавров В. Предисловие к воспоминаниям М. А. Зенкевича "У камина с Ахматовой" // Воспоминания, с. 91). Ахматову беспокоила утрата Сологубом места в литературе. Ср. слова Ахматовой: "Сологуб несколько лет был знаменит чрезвычайно, самый знаменитый из поэтов" (Чуковская, т. 1, с. 136. 8 июня 1940). "Были поэты знаменитые при жизни (Сологуб), но совершенно забытые после смерти" (Записные книжки, с. 244. 1962 г.). "Умирает уже забытый Сологуб (1927 г.)" (там же, с. 311. Заметка от 15 марта 1963 г. "О 1925 г."). "Но что, о Боже, будет с Сологубом, неужели он останется так прочно забыт" (там же, с. 541).
31. Верхарн Эмиль (1855-1916) - бельгийский поэт, писавший по-французски, о котором Гумилев сказал, что он "чуть ли не пыткой заставил современность заговорить языком, свойственным ей одной" (Гумилев, с. 189). Был в числе авторов, значимых для русской культуры начала ХХ в. В разговоре с И. Берлином, перечисляя современных поэтов, "которых они все знали наизусть", Ахматова, наряду с Бодлером, Верленом и Рембо, назвала и Верхарна (Воспоминания, с. 447).
"В Петербурге осенью 1913 года, в день чествования в каком-то ресторане приехавшего в Россию Верхарна, на Бестужевских курсах был большой закрытый (то есть только для курсисток) вечер. Кому-то из устроительниц пришло в голову пригласить меня. Мне предстояло чествовать Верхарна, которого я нежно любила не за его прославленный урбанизм, а за одно маленькое стихотворение "На деревянном мостике у края света".
Но я представила себе пышное петербургское ресторанное чествование, почему-то всегда похожее на поминки, фраки, хорошее шампанское, и плохой французский язык, и тосты - и предпочла курсисток" (Ахматова Анна. Воспоминания об Александре Блоке // Ахматова 1996, с. 136).
А. Любимова записала в 1947 г. со слов Ахматовой: "Рассказала, как еще в 1910 году Верхарн, приезжавший в Москву и Петербург, восхищался особой интересностью русской жизни. "Какие характеры!" - говорил он" (Любимова А. В. Из дневника // Воспоминания, с. 433).
"Данте современности" (Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7 тт. Т. 6. М., 1975) и др. Брюсовские переводы Верхарна до сих пор считаются классическими. См.: Верхарн Эмиль. Стихи о современности / Пер. Валерия Брюсова. М., 1906; Верхарн Эмиль. Собрание стихов. 1883-1915. Переводы Валерия Брюсова. М., 1915; Верхарн Эмиль. Поэмы. Перевод Валерия Брюсова. Пб. -М., 1923. Творчество Верхарна оказало на Брюсова большое влияние.
В дневниковой заметке о Н. Гумилеве в мае 1963 г. Ахматова писала: "В 1912 в Москве были у Брюсова в "Русской мысли". Это было уже после "Вечера", и Брюсов сказал мне, что мои стихи очень понравились какому-то знаменитому московскому коннозаводчику. Я приняла это, как "сомнительный" комплимент" (Записные книжки, с. 366). О той же встрече - в дневнике П. Лукницкого 31 января 1926 г.: "В июле АА приехала в Москву на несколько дней. Ее встретил Николай Степанович. Вместе были в редакции у Брюсова. АА познакомилась с ним. Это единственный случай, когда АА видела Брюсова" (Лукницкий, т. 2, с. 29).
Воспоминания соученицы Ахматовой по Киево-Фундуклеевской гимназии содержат свидетельство, что уже в 1906-1907 учебном году, в выпускном (седьмом) классе Анна Горенко знала стихи Брюсова: "О Брюсове слышали тогда очень немногие из нас, а знать его стихи так, как Аня Горенко, никто, конечно, не мог" (Беер В. А. Листки из далеких воспоминаний // Воспоминания, с. 30). Именно Брюсову Ахматова послала свои стихотворные опыты в конце 1910 г., сопроводив их письмом: "…Я была бы бесконечно благодарна вам, если бы вы написали мне, надо ли мне заниматься поэзией" (Суперфин Г. Г., Тименчик Р. Д. Письма А. А. Ахматовой к В. Я. Брюсову // Записки отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. Ленина. С. 276. Там же - о литературных отношениях Брюсова и Ахматовой). Брюсов промолчал, но на вопрос Гумилева о стихах жены ответил (20 июня 1911 г.): "Стихи вашей жены, г-жи Ахматовой <…> сколько помню, мне понравились" (Литературное наследство. Т. 98. Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн. 2. М., 1994. С. 504). Впоследствии Брюсов публиковал стихи Ахматовой в "Русской мысли". В статье "Сегодняшний день русской поэзии" ("Русская мысль", 1912, № 7) Брюсов положительно отозвался о сборнике Ахматовой "Вечер"; в статье "Год русской поэзии" (Русская мысль, 1914, № 7) - более сдержанно о сборнике "Четки": "…поэтический горизонт "Четок" почти тот же, что и "Вечера", и теперь уже можно опасаться, что он так и останется довольно ограниченным". В 1920-е гг. отзывы Брюсова о поэзии Ахматовой стали носить отрицательный характер. См., например, статью "Вчера, сегодня и завтра русской поэзии": "…в ранних стихах Ахматовой было некоторое своеобразие психологии, выраженной подходящими к тому ломаными ритмами; в новых ("У самого моря", "Подорожник", "Anno Domini", 1922), - только бессильные потуги на то же, изложенные стихами, которых постыдился бы ученик любой дельной "студии"" (журн. "Печать и революция",1922, № 7. Перепеч. в изд.: Брюсов В. Собр. соч.: В 7 тт. Т. 6. М., 1975. С. 508). Cр. запись Ахматовой: "Стихи Нелли, как брюсовская реакция на успех моих ранних стихов. Когда просиял Пастернак, Б<рюсов>, как известно, стал подражать ему" (Записные книжки, с. 612. 1965. Речь идет о сборнике Брюсова 1913 г. "Стихи Нелли"). "Полное уничтожение меня, начиная с Буренина до Жданова (Бобров, Тальников, Брюсов…)" (там же, с. 518. 1963 г.).
В период зарождения акмеизма изменились отношения Брюсова и Н. Гумилева, до того считавшего себя отчасти брюсовским учеником (См. письма Гумилева к Брюсову: Гумилев Н. С. Неизданные стихи и письма. Париж, 1980. А также отзывы о творчестве Брюсова и многочисленные упоминания о нем в "Письмах о русской поэзии"). В поздние годы Ахматова не раз писала об этом в своих заметках о Гумилеве, например: "С Брюсовым было сложнее. Н<иколай> С<тепанович> надеялся, что тот поддержит акмеизм, [что] как видно из его письма к Б<рюсо>ву. Но как мог человек, который считал себя <…> столпом русского символизма и одним из его создателей, отречься от него во имя чего бы то ни было. Последовал брюсовский разгром акмеизма в "Русской мысли"…" (Записные книжки, с. 82-83. 1959 г.). См. статью Брюсова "Новые течения в русской поэзии. Акмеизм" ("Русская мысль", 1913, № 4): "Акмеизм <…> - тепличное растение, выращенное, под стеклянным колпаком литературного кружка, несколькими молодыми поэтами, непременно пожелавшими сказать новое слово. <…> стихи г-жи Ахматовой весьма дороги нам своей особой остротой. <…> Мы уверены, или по крайней мере надеемся, что и Н. Гумилев, и С. Городецкий, и А. Ахматова останутся и в будущем хорошими поэтами <…> Но мы желали ли бы, чтобы они, все трое, скорее отказались от бесплодного притязания образовывать какую-то школу акмеизма" (с. 134, 141-142).
"Об акмеизме" Ахматова писала:
"В<алерий> Я<ковлевич> принадлежал к тем [поэтам] мыслителям <…> кот<орые> считают, что на страну довольно одного поэта и этот поэт - это сам мыслитель. В данном случае, примеряя маски, Брюсов решил, что ему (т. е. единственно истинному и Первому поэту) больше всего идет личина ученого ему яростью, грубостью и непримиримостью Брюсов бросился на акмеистов" (Записные книжки, с. 611. 1965 г.) "…Не стоит походя называть Гумилева учеником Брюсова и подражателем Леконт де Лиля и Эредиа. Это неверно…" (там же, с. 625).
"В стихах и Гелиоглобал, и Дионис - и притом никакого образа, ничего. Ни образа поэта, ни образа героя. Стихи о разном, а все похожи одно на другое. И какое высокое мнение о себе: культуртрегер, европейская образованность… В действительности никакой образованности <…> Писал статьи о теории поэзии и вдруг в письме проговорился: "собираюсь прочесть "L'art poétique" <Буало>… Да как же смел писать, не прочитав? <…> По дневнику видно, какой дурной был человек. <…> Он полагал, что он гений, и потому личное поведение несущественно. А гениальности не оказалось, и судиться пришлось на общих основаниях. Административные способности действительно были большие. Но и только. Для русской культуры он человек несомненно вредный, потому что все эти рецепты стихосложения - вредны" (Чуковская, т. 1, с. 51-52. 27 сентября 1939).
"Он знал секреты, но он не знал тайны" (Ардов В. Е. Анна Ахматова // Ардов В. Е. Этюды к портретам. М., 1983. С. 63). "…Брюсов хуже, чем забыт" (Записные книжки, с. 625).
"Прокаженный" к своему стихотворению "То, что я делаю, способен делать каждый…" (1941): "Прокаженный молился…".
34. В 1910 г. Ахматова перевела "для себя" стихотворение Райнера Марии Рильке (1875-1926) из сборника "Сочельник" "О святое мое одиночество - ты!". Это был первый ее перевод и единственный перевод с немецкого языка.
Л. Чуковская, после того, как прочла Ахматовой стихотворение Цветаевой "Куст":
"- Великолепно, - сказала Анна Андреевна. - Богато, пышно, полновесная строка. Этому она у Рильке училась. Она и Пастернак" (Чуковская, т. 2, с. 518. 19 сентября 1962. О значении Рильке для этих поэтов см.: Райнер Мария Рильке. Борис Пастернак. Марина Цветаева. Письма 1926 года. М., 1990).
Вяч. Вс. Иванов: "Ахматова, читавшая поэзию Микеланджело по-итальянски, заметила: "Я очень люблю то, что он писал. Густые стихи, как Рильке"" (10 мая 1964 г.); "Ахматова говорила о сходстве блоковской "Испанки" ("Не лукавь же, себе признаваясь…") и "Эвридики" Рильке" (28 ноября 1963 г.) (Иванов Вяч. Вс. Беседы с Анной Ахматовой // Воспоминания, с. 492, 485).
В 1936-1957 гг. в СССР не было опубликовано ни одного перевода из Рильке. В 1960-е гг. началось возвращение его поэзии российскому читателю. В это время в разговорах Ахматовой не раз возникала тема перевода. Так, В. Адмони писал в связи с переводами, выполненными его женой Т. Сильман: в 1961 г. "Ахматова не раз просила Тамару почитать ей свои переводы из Рильке. (Это были годы, когда мы с помощью С. Я. Маршака и по его инициативе боролись за "реабилитацию" Рильке и за издание сборника его стихов в Тамарином переводе). В первый раз, послушав переводы, Ахматова сказала: "Словно кислороду глотнула". В середине 60-х годов она как-то сказала нам, что ей нравятся и переводы Рильке, выполненные К. Богатыревым" (Адмони В. Г. Знакомство и дружба // Воспоминания, с. 344). Однако по поводу выхода сборника Рильке "Лирика" (М. -Л., 1965) в переводе Т. Сильман Ахматова сказала Л. Чуковской: "…переводы плохи. Но я очень люблю их обоих, Адмони и Сильман" (Чуковская, т. 3, с. 281. 10 мая 1965). Ахматова подарила К. Богатыреву свою книгу "Стихотворения" (1958) с надписью: "Константину Петровичу Богатыреву за чудесные переводы Рильке. Ахматова. 4 февраля 1961 года. Москва" (там же, с. 340). Когда в 1964 г. Ахматова узнала, что Рильке собирается переводить А. Гелескул, она сказала: "Дай Бог, теперь, может быть, наконец будет русский Рильке" (Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве. М., 1990. С. 287).
"Он неверно описал Россию своего времени. Он был больным человеком и видел все в свете предстоящей гибели своей. А ведь в девяностые годы страна росла и экономически и политически. Чехов не почувствовал предстоящей революции. Его провинция была уже чревата двадцатым веком, но он прошел мимо этого" (Ардов В. Е. Анна Ахматова // Ардов В. Е. Этюды к портретам. М., 1983. С. 56).
36. "Мой дядя, брат моей матери Владимир Игнатьевич Муравьев (1911-1952), окончил Смоленский пединститут и аспирантуру по специальности "история литературы", входил в литературные объединения и был близко знаком с Твардовским, дружен с А. В. Македоновым, напечатал несколько литературоведческих статей, приобрел репутацию блестящего лектора и был арестован в сентябре 1937. Проходил по "делу смоленских писателей", отбыл восьмилетний лагерный срок и умер в сибирской ссылке, в г. Тайшете. Его стихи, чудом сохранившиеся в письмах сестрам, изданы (не полностью) тиражом в 500 экз. под заглавием "Пасынок судьбы" (М., "Скрин", 1996)". (Сообщено В. С. Муравьевым. О "деле" В. Г. Муравьева см. в кн.: (Македонов А. В. Эпохи Твардовского; В. С. Баевский. Смоленский Сократ; Н. Н. Илькевич. "Дело" Македонова. Смоленск, 1996. С. 185).
37. Македонов Адриан Владимирович (1909-1994) - литературовед, геолог. Начал печататься в 1927 г. "Когда в конце 1927 года А. В. вступил в РАПП, в анкете следовало указать любимого поэта. "Мандельштам", - написал А. В.
- Ничего, нам и такие нужны, - сказал один из руководителей РАПП В. Ермилов" (Македонов А. В. Эпохи Твардовского; В. С. Баевский. Смоленский Сократ; Н. Н. Илькевич. "Дело" Македонова. Смоленск, 1996. С. 185).
"русская литература" при Смоленском педагогическом институте (1936), но диссертацию не защитил из-за ареста в 1937 г. Проходил по "делу смоленских писателей". "В моем деле при допросе главным пунктом была защита кулацкого поэта Твардовского…" (Из письма Македонова Баевскому, 1988 г. Там же, с. 189). Был осужден за "контрреволюционную троцкистскую деятельность" на 8 лет лагерей. Находился в концлагере в Воркуте - сначала на общих работах, затем на должности технолога комбината "Воркутуголь". После освобождения работал там же геологом научно-исследовательского отдела. В 1950 г. заочно закончил географический факультет Саратовского университета. В 1954 г. в Москве защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата геолого-минералогических наук. В 1960 г. поселился в Ленинграде, работал старшим научным сотрудником лаборатории угля АН СССР, затем - во Всесоюзном научно-исследовательском геологическом институте. В 1965 г. стал доктором геолого-минералогических наук. По геологической специальности у Македонова вышло пять монографий и около 200 статей. То же - в области истории и теории литературы (пять прижизненных монографий; "Эпохи Твардовского" - шестая). В числе его книг: Очерки советской поэзии. Смоленск, 1960; Николай Заболоцкий: Жизнь. Творчество. Метаморфозы. Л., 1968 (переизд. в 1987); Творческий путь Твардовского: Дома и дороги. М., 1981. Македонов написал предисловие к готовившемуся в 1960-е гг. к печати, но вышедшему гораздо позднее и без его статьи сборнику стихотворений О. Мандельштама в Большой серии "Библиотеки поэта". Ахматова сказала об этой статье: "Вводная статья в книге хороша. Ее написал Македонов" (Латманизов М. В. Беседы с А. А. Ахматовой // Об Анне Ахматовой, с. 517).
В. Баевский: "В 1950-60-е гг. А. В. ценила Ахматова. Она познакомила его с Н. Я. Мандельштам, которая при всей своей строгости к людям - к А. В. относилась с симпатией и охотно с ним общалась" (Эпохи Твардовского, с. 183). Есть дневниковая запись Ахматовой о визите к ней Македонова: "Завтра, 14 марта, в 8 ч. вечера у меня Македонов. (Все обошлось очень мирно.)" (Записные книжки, с. 152. 1962 г.) Из воспоминаний С. Гитович: "А. А. вспомнила, что 12 сентября 1965 г. будет ровно 20 лет нашей дружбы, и потребовала, чтобы в этот день непременно был пир. <…> 12 сентября 1965 г. в дождливый туманный вечер ужинали у нас на веранде. Были Македоновы, Эмма Григорьевна, А. А. и мы с Саней" (Гитович С. В Комарове // Воспоминания, с. 519).
38. О Блоке см. примеч. 15, с. 104-105, о Маяковском см. примеч. 2, c. 204-205.
Ахматова и Сергей Александрович Есенин познакомились в 1915 г.: 25 декабря С. Есенин и Н. Клюев посетили дом Гумилевых в Царском Селе, и Клюев познакомил Ахматову со своим младшим товарищем (Азадовский К. М. Ахматова и Есенин (К истории знакомства) // Ахматовский сборник. Вып. 1. Париж, 1989. С. 78). Воспоминания З. И. Ясинской: "Помню, как волновался Есенин накануне назначенного свидания с Анной Ахматовой: говорил о ее стихах и о том, как он ее себе представляет и как странно и страшно, именно страшно, увидеть женщину-поэта, которая в печати открыла сокровенное своей души.
Он так и не смог объяснить нам, чем же не понравилась ему Анна Ахматова, принявшая его ласково, гостеприимно" (Ясинская З. И. Мои встречи с Сергеем Есениным // С. А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2-х тт. М., 1986, т. 1, с. 252). Несколько раз Ахматова и Есенин вместе выступали на вечерах. Еще раз Есенин побывал у Ахматовой в июле 1924 г. О двух встречах с Есениным Ахматова рассказывала П. Лукницкому. "Она отлично помнит, как С. Есенин был у них в Царском Селе, сидел на кончике стула, робко читал стихи и говорил "мерси-ти"…" (Лукницкий, т. 1, с. 277). "…Есенин с Клюевым, И. Приблудным и еще одним имажинистом пьяные пришли к ней в 1924 году (в июле 1924 г.) на Фонтанку, 2. <…> Есенин же, оставшись наедине с АА (ибо Клюев - спал), стал вести себя гораздо тише, перестал хулиганить, а заговорил просто, по-человечески. В разговоре ругал власть, ругал всех и вся… <…> дня через два АА <…> встретила Есенина, шедшего с несколькими имажинистами. Есенин, увидев АА, нарочито громко сказал своим спутникам что-то нелестное по адресу АА и прошел мимо, поклонившись с вызывающим видом и приложив к цилиндру два пальца" (указ. изд., т. 2, с. 339-340. 28 декабря 1927).
"Сначала, когда он был имажинистом, нельзя было раскусить, потому что это было новаторство. А потом, когда он просто стал писать стихи, сразу стало видно, что он плохой поэт. Он местами совершенно неграмотен. Я не понимаю, почему так раздули его. В нем ничего нет - совсем небольшой поэт. Иногда еще в нем есть задор, но какой пошлый!.." - говорила Ахматову Лукницкому в 1925 г. (Указ. изд, т. 1, с. 37. 27 февраля). А в поздние годы как-то заметила: "Но ведь он не сумел сделать ни одного стихотворения…" (Шервинский С. В. Анна Ахматова в ракурсе быта // Воспоминания, с. 296). "Есенин совсем маленький поэтик и ужасен тем, что подражал Блоку" (Чуковская, т. 2, с. 364. 31 октября 1959). "Клюев был более колоритной личностью и более крупным поэтом, чем Есенин" (Будыко М. И. Рассказы Ахматовой // Об Анне Ахматовой, с. 500).
""Он страшно жил и страшно умер… Как хрупки эти крестьяне, когда их неудачно коснется цивилизация… <…>" <…> А Есенина она не любила, ни как поэта, ни, конечно, как человека. Но он и поэт и человек, и это много. И когда он умирает - страшно. <…> И АА вспомнила его строки:
Я в этот мир пришел,
…" (Лукницкий, т. 1, с. 312).
В составе рукописного сборника Ахматовой "Нечет" (РНБ) есть стихотворение "Памяти Сергея Есенина" ("Так просто можно жизнь покинуть эту…"), написанное в 1925 г. См. также "Записные книжки", с. 118: ""Памяти Есенина" (1925)". Однако из дневниковой записи Лукницкого от 25 февраля 1925 г. следует, что Ахматова в тот день читала эти стихи на вечере в Академической Капелле, т. е. они написаны до гибели Есенина (Лукницкий, т. 1, с. 35). Ср. комментарий Л. Чуковской: "Долгие годы принято было считать, что стихотворение это вызвано самоубийством Есенина и к нему обращены строчки "Но не дано российскому поэту / Такою светлой смертью умереть" <…> Ахматова никогда общего убеждения не опровергала…" (Чуковская, т. 2, с. 246).
"Оттого что мы все пойдем / По Таганцевке, по Есененке / Иль большим Маяковским путем". (Автограф воспроизведен в изд.: Ахматовские чтения-3, с. 208.)
Имя Есенина названо Ахматовой в набросках либретто балета по "Поэме без героя": "Гости Клюев и Есенин пляшут дикую, почти хлыстовскую, русскую" (Записные книжки, с. 87. 1959 г. См также с. 174). Звучит оно и в прозе к "Поэме": "А постигло нас разное: Стравинский, Шаляпин, Павлова - слава, Нижинский - безумие, Маяков<ский>, Есен<ин>, Цвет<аева> - самоубийство, Мейерхольд, Гумилев, Пильняк - казнь, Зощенко и Мандельштам - смерть от голода на почве безумия и т. д., и т. д." (там же, с. 191. См. также с. 311).
См. также воспоминания Ахматовой о Есенине, записанные А. П. Ломаном в 1964-1966 гг. после разговоров с Ахматовой, однако не представляющиеся в полной мере достоверными. Опубликованы в статье М. Кралина "Анна Ахматова и Есенин" // Кралин М. М. Победившее смерть слово. Томск, 2000).
"Пусть Д. и С. потеснятся - мое место с ними" (Воспоминания, с. 305.)
литературы и преподавал в МГУ и Школе-студии МХАТ. Выступал со статьями о И. Бабеле, Э. Багрицком, Б. Пастернаке и др. В 1956 г. им написана, а в 1959 г. опубликована во Франции под псевдонимом Абрам Терц статья "Что такое социалистический реализм", в которой анализировался феномен соцреализма. С 1959 г. публиковал за границей (под тем же псевдонимом) и свою художественную прозу: рассказ "В цирке" (1955), повесть "Суд идет" (1956) и др. (См.: Терц А. Фантастические повести. Нью-Йорк, 1967). В 1965 г. создал книгу записей "Мысли врасплох" (Нью-Йорк, 1966). В 1965 г. Синявский был арестован и предан суду (вместе с Ю. Даниэлем, печатавшимся за рубежом под псевдонимом Николай Аржак) по обвинению в антисоветской пропаганде и распространении антисоветской литературы. Несмотря на многочисленные протесты советской и мировой общественности, в 1966 г. был приговорен к семи годам заключения в лагере строгого режима. В лагере написал книгу "Прогулки с Пушкиным" (Лондон, 1975). Был освобожден в 1971 г., в 1973 г. эмигрировал во Францию. С 1973 г. - профессор Сорбонны. Почетный доктор Гарвардского университета (1991). Вместе с женой М. Розановой с 1978 г. издавал журнал "Синтаксис". Выпустил книги: "Голос из хора" (Лондон, 1973), "В тени Гоголя" (Лондон, 1975), "Крошка Цорес" (Париж, 1980), ""Опавшие листья" В. В. Розанова" (Париж, 1982), "Спокойной ночи" (о годах заключения) (Париж, 1984) и др. См. также: Терц А. (Синявский А.). Сочинения: В 2-х тт. М., 1992.
В записной книжке Ахматовой есть помета:
"Воскресенье
В 4 ч. - Синявский. Будет читать свою статью для "Нового мира" № 6…
Дать ему: 1) Кузмин. Пред<исловие>
2) Ходасевич о "Чет<ках>"
<ниг>)
5) Мандельштам" (Записные книжки, с. 459). Речь идет о послесловии Синявского "Раскованный голос" к публикации отрывка "Из трагедии "Пролог, или Сон во сне"" и стихотворения "При непосылке поэмы". Публикация появилась в 6 номере "Нового мира" за 1964 г., к 75-летию Ахматовой. 9 июля того же года Ахматова записала:
"Статья Синявского, кот<орую> я наконец сподобилась прочесть, вовсе не такая плохая, - как я думала. В ней я поэт, подающий надежды. (Sic!)
…
Поручения в город:
"Нового мира" с Син<явским> и без…" (там же, с. 471).
В записи от 14 сентября 1964 г. Ахматова сравнивала статью Синявского и написанную в 1914 г. статью Н. Недоброво "Анна Ахматова" (см.: Поэма без героя, с. 250-272): "Он (Н. В. Н<едоброво>) пишет об авторе Requiem'a, Триптиха, "Полночных стихов", а у него в руках только "Четки" и "У самого моря". Вот что называется настоящей критикой. Синявский поступил наоборот. Имея все эти вещи, он пишет (1964), как будто у него перед глазами только "Четки" (и ждановская пресса)" (там же, с. 489).
"Не переставая быть собою, Ахматова опровергает себя, точнее сказать - расшатывает и расширяет устоявшееся представление о себе как о поэте дореволюционной лишь поры, замкнутом в тесных пределах, в одном неизменном русле. Об этом гласит прежде всего ее гражданская лирика тридцатых годов и военного времени, исполненная трагической силы и мужества. <…> Сошлемся на ее строки о ежовщине, обернувшейся для самой Ахматовой большой личной трагедией:
Нет, и не под чуждым небосводом <…>
Литературные имена, эпиграфы, посвящения, встречи и прощания с минувшим ("Как будто прощаюсь снова с тем, с чем давно простилась…"), сведения старых счетов с собою и своею памятью - все это не сковывает, а скорее облегчает задачу: вызвать на небольшом участке стихотворного текста ощущение большого пространства и свободно двигаться в нем, аукаться, перекликаться с голосами других эпох, других сфер бытия. Благодаря широте охвата целый мир может стать посредником в разговоре автора с его мысленным собеседником…" (НМ, 1964, № 6, с. 174-175).
"Книгу", которую предполагала увидеть в печати в связи со своим юбилеем (там же, с. 546. Июль 1964). В беседе с Н. Струве Ахматова сказала: "Он знал всю мою поэзию, но так меня и не понял. <…> с Синявским я встречалась в Москве, говорила ему, но как его ругать, ведь он такой хороший, его так молодежь любит…" (После всего, с. 254).
"Последний раз, после долгого перерыва, я видел А. Д. в начале декабря 1996 года. <…> в ответ на мои реляции с ахматовского фронта со смаком рассказал, как она придиралась к каждому слову писавшейся им хвалебной статьи о ней, величественно поворачивалась в профиль и довела его до того, что он ушел со словами: "Пусть о вас пишет Ермилов!.."" (Жолковский А. Мемуарные виньетки и другие non-fictions. СПб., 2000). (См. выступление Ермилова в 1946 г., после ждановского постановления: "Рассказы пошляка Зощенко, появившиеся в последние годы, стихи салонно-аристократической поэтессы Ахматовой объединены между собой тем, что там и здесь присутствует все тот же неизменный и не меняющийся во все эпохи обыватель". Ермилов В. Из выступления на общемосковском собрании писателей // Requiem, с. 249.)
Отрицательный отзыв Ахматовой на книгу Синявского "Город Любимов" см. в изд.: Найман, с. 209. После ареста Синявского, когда Л. Чуковская выразила сомнение в том, что из-за такой слабой книжки, как "Фантастические повести", стоит "идти на каторгу", Ахматова ответила: "Да, мне тоже приносили… Мне это не надо… Ах, при чем тут хорошая проза, плохая проза… Надо одно: чтобы эти люди не попали на каторгу" (Чуковская, т. 3, с. 304. 12 ноября 1965).
40. Рожанский Иван Дмитриевич (1913-1994) - специалист по истории античной науки и философии, физик, сотрудник Института истории естествознания и техники АН СССР, переводчик. В числе его книг: Развитие естествознания в эпоху античности: Ранняя греческая наука о "природе". М., 1979; Античная наука. М., 1980); Анаксагор. М., 1983. В 1971 г. с предисловием Рожанского вышла книга Р. М. Рильке "Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи" (переизд. в 1994).
С И. Д. Рожанским и Натальей Владимировной Рожанской (Кинд), в то время его женой, Ахматова познакомилась и подружилась в Москве в начале 1960-х гг. (Первое упоминание о Рожанском в записных книжках Ахматовой относится к 1962 г.) Н. Мандельштам вспоминала: "Однажды утром, не спрашиваясь, я привела к ней Рожанского. Она упорно называла его академиком, не веря мне, что он просто служит в Академии, и с восторгом ездила к нему на званые обеды" (Воспоминания, с. 320). "Дом Рожанских был в ту пору местом постоянных встреч литераторов и ученых, привлекаемых туда не только гостеприимством хозяев, но и редкостным собранием книг и магнитофонных записей, - писала Л. Чуковская. - Рожанские записали на магнитофон отрывки из "Поэмы без героя", поэму "Реквием", отрывок из воспоминаний о Модильяни, а также гневный монолог Ахматовой в разговоре о Карамзиных и Наталии Николаевне Пушкиной. Кроме того - отдельные стихотворения, из которых многие еще не были тогда опубликованы: "Привольем пахнет дикий мед", "Наследница", "Ты напрасно мне под ноги мечешь", "Запад клеветал и сам же верил", "Поздний ответ", "Из тюремных ворот" и др." (Чуковская, т. 3, с. 407). Вяч. Вс Иванов характеризует Рожанского как "универсально образованного человека, которому мы все обязаны лучшими по качеству записями ахматовского чтения стихов" (Воспоминания, с. 489). В ахматовских дневниках, кроме многочисленных записей о визитах Рожанских и к Рожанским, есть помета 1963 г.: "[Рожанский (магнитофон)]" (Записные книжки, с. 408). Рожанские принимали участие в хлопотах по освобождению И. Бродского.
"Она говорила о себе: "Я хрущевка", - из-за освобождения сталинских зэков и официального разоблачения террора" (Найман, с. 284).
42. "Царскосельская ода" (1961) впервые была опубликована в журнале "Новый мир" (1963, № 1).
43. В газете "Литература и жизнь" 5 апреля 1959 г. были опубликованы стихи Ахматовой "Летний сонет" ("Приморский сонет"), "Музыка"; 26 октября 1962 г. - стихи из цикла "Шиповник цветет".
44. Подробнее о газете "Литература и жизнь" и о публикациях Ахматовой в этой газете см. примеч. 25, с. 158-159.
"Однажды, когда зашел при ней разговор о нравственной порядочности одного журнала и старательном лакействе другого, в котором и публиковаться постыдно, Анна Андреевна сказала:
Это было произнесено с той долей иронии, которую в равной степени можно было назвать и горькой и гордой" (Меттер И. Седой венец достался ей недаром // Об Анне Ахматовой, с. 380).
46. О. Мандельштам. "Царское Село".
"Путешествие странника".
"Однажды странствуя среди долины дикой…" (1835) под обозначением "Из Bunyan'a" вошло в составленный Пушкиным в 1836 г. список стихов, предназначенных к изданию, однако при его жизни опубликовано не было. Известно под заглавием "Странник", которое было дано Анненковым в выпущенном им собрании сочинений Пушкина (т. III, 1855, с. 39).
Городецкого "Ярь" (1907), отразившая его интерес к народному творчеству в сочетании с мифотворчеством, принесла автору большой успех. В последующие годы Городецкий, под влиянием идей Г. Чулкова, проповедовал "мистический анархизм", затем - "мифотворчество" в духе Вяч. Иванова. Его новые книги вызвали упреки в фальши и расхождение с символистами. В 1911 г. Городецкий совместно с Гумилевым стал основателем "Цеха поэтов". (Организации с тем же названием будут созданы им еще дважды: на Кавказе - в 1918 г. и в Москве - в 1920-е гг.) В 1913 г. вышла программная статья Городецкого "Некоторые течения в современной русской поэзии", в 1914 г. - сборник восьмистиший "Цветущий посох". Однако вскоре Городецкий отошел от акмеизма. В годы первой мировой войны Городецкий писал ультрамонархические стихи (см. его сб. "Четырнадцатый год" (П., 1915), публикации в журнале "Лукоморье"). В 1915 г. он познакомился с Есениным и стал инициатором создания кружка народных писателей "Краса" и "общества содействия развитию народной литературы" "Страда", вскоре распавшихся. В 1916 г. уехал на Кавказ, где помогал пострадавшим от турецкой резни армянам. На Кавказе выпустил книгу стихов "Ангел Армении" (1918), выполнял культурно-просветительскую работу. Был одной из самых видных фигур в русской литературной жизни Закавказья (Тифлис и Баку). В 1920 г. началось его сотрудничество с большевиками. В 1921 г. перебрался в Москву. Работал в Театре революции, в литературном отделе газеты "Известия" и т. д. С 1924 г. в большом количестве писал оперные либретто. Автор нового текста оперы М. Глинки "Жизнь за царя", получившей название "Иван Сусанин". Романы Городецкого отклика не нашли, его драматические произведения частично затерялись, частично не опубликованы. Во время войны Городецкий был в эвакуации в Ташкенте. Позже занимался в основном переводами и преподавал в Литературном институте имени Горького. Городецкий писал политические стихи: в период гражданской войны - агитки, потом - приветствия пролетарским поэтам (1921), партийным съездам (1931, 1958), космонавтам (1962), текст кантаты "Песнь о партии" и т. п. В числе наиболее представительных изданий поэта: Городецкий С. М. Избранные произведения: В 2-х тт. М., 1987.
"Городецкий сблизился с Николаем Степановичем осенью 1911 - перед Цехом незадолго", - записал Лукницкий со слов Ахматовой 29 января 1926 (Лукницкий, т. 2, с. 26). Вероятно, тогда же Городецкий познакомился с Ахматовой. По свидетельству Ахматовой, первое заседание "Цеха поэтов" состоялось 20 октября 1911 г. в квартире Городецкого (Фонтанка, 143, кв. 5) (Лукницкая В. Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам архива семьи Лукницких. Л., 1990. С. 123). 30 января 1912 г. в газете "Речь" напечатана рецензия Городецкого на альманах "Аполлон", где он упоминал о "прелестных стихотворениях Анны Ахматовой, полных такой близости к интимному переживанию, такого острого аромата женской жизни". 30 апреля 1912 г. в той же газете вышла рецензия Городецкого "Женское рукоделие", где, наряду со сборниками Е. Кузьминой-Караваевой, М. Цветаевой и др., он анализировал сборник Ахматовой "Вечер", который вышел в марте 1912 г. с обложкой работы самого Городецкого. В феврале 1913 г. в журнале "Гиперборей" № 5 были напечатаны стихи Ахматовой и посвященное ей стихотворение Городецкого "В начале века профиль странный…". 13 ноября 1913 г. Городецкий сделал рисунок: Ахматова и А. Городецкая (Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь: В 3-х тт. М., 1989-1994, т. 1, с. 126. См. также: Каталог). Ахматова вспоминала: "…в зиму 1913/14 (после разгрома акмеизма) мы стали тяготиться "Цехом" и даже дали Городецкому и Гумилеву составленное Осипом и мною Прошение о закрытии "Цеха"" (Ахматова А. Листки из дневника // Ахматова 1996, т. 2, с. 158). Ср. записи Лукницкого: Лукницкий, т. 1, с. 192; т. 2, с. 32. 14 апреля 1914 г., после выхода сборника Ахматовой "Четки", была напечатана рецензия Городецкого в газете "Речь": "Безукоризненные по форме ее стихи являются все-таки фрагментами, отрывками. <…> Ахматова должна расширить очень и очень свои горизонты". В середине апреля 1914 г. произошел раскол "Цеха", обнаружились разногласия Городецкого и Гумилева во взглядах на акмеизм. В результате - разрыв отношений (Лукницкая, с. 166). В 1925 г. Лукницкий записал со слов Ахматовой: "С. Городецкий? - во-первых, это очень плохой поэт. Во-вторых, он был сначала мистическим анархистом, потом теории В. Иванова, потом - акмеист, потом - "Лукоморье" и "патриотические" стихи, а теперь - коммунист. У него своей индивидуальности нет. В 13-14 гг. уже нам было странно - что синдик Цеха - Городецкий" (Лукницкий, т. 1, с. 204-205). Ср. запись Ахматовой от 27 сентября 1962 г. "К "Судьбе акмеизма"": "…Городецкий, вкусив мис<тического> анархизма и соборности, в 1911-12 г. вступил в союз с Гум<илевым>, но, немного поклевав , убедился в полной его непитательности (и даже ядовитости), отряс прах и устремился дальше.
<…> Рецепт же С<ергея> М<итрофановича> был довольно прост: немного мифотворчества (Вяч<еслав> Ив<анов>) и stile russ'a и снова чулковского мис<тического> анарх<изма>, но "Не тем в то время сердце полно было" у элиты, за бывшим "солнечным мальчиком Сережей Городецким" уже никто не пошел, а он сам через несколько месяцев писал - "Что думает державный Он". (сб. "1914 г.") Дальнейшая судьба этого персонажа, вероятно, любопытна с многих точек зренья, но к истории русской поэзии никакого отношения не имеет" (Записные книжки, с. 245). "Главн<ое>: Несостоявшийся поэт (Городецкий)" (там же, с. 336). "Городеций хуже, чем мертв" (там же, с. 612. Из записи "Об акмеизме" от 25 февраля 1965).
К. Маркса, 7; Городецкий даже расписал стены ее комнаты (См.: Чуковская, т. 1. Из "Ташкентских тетрадей". Приложение). Однако и о Городецком этого времени Ахматова отзывалась негативно: "Потоки клеветы, которую извергало это чудовище на обоих погибших товарищей (Гумилева и Мандельштама), не имеют себе равных (Ташкент, эвакуация)" (Ахматова А. Дополнения к "Листкам из дневника" // Requiem, с. 146).
"Поэме без героя": "…видно, как Городецкий, Есенин, Клюев, Клычков пляшут "русскую"…" (Записные книжки, с. 174. 7 декабря 1961); "Языческая Русь (Городецкий, Стравинский "Весна священная", Толстой, ранний Хлебников). Они на улице. Таврический сад в снегу, вьюга. Призраки в вьюге. (М. б., даже - двенадцать Блока, но вдалеке и не реально" (там же, с. 87. 1959 г.).
49. Зенкевич Михаил Александрович (1891-1973) - поэт, переводчик. Публиковаться начал в 1906 г. В 1909 г. познакомился с Гумилевым, в 1911 г. вошел в первый "Цех поэтов". Был в числе акмеистов. В 1912 г. издательство "Цех поэтов" опубликовало его первый сборник "Дикая порфира", вызвавший около двадцати рецензий, в частности, рецензию Гумилева: "…переходим к М. Зенкевичу, вольному охотнику, не желающему знать ничего, кроме земли. <…> Когда он обращается во втором лице к водам, камням и металлам, мы чувствуем, что он купил это право великим знанием, рожденным великой любовью. И герои его стихотворений - Коммод, Агура-Мазда или Александр Македонский - они еще не люди, а так: "гранитные боги, иссеченные медью в горах" (Гумилев, письмо XVI, с. 100). В 1917 г. Зенкевич вернулся из Петербурга на родину, в Саратов. Участвовал в Гражданской войне, в 1922 г. возглавлял Саратовский отдел РОСТА. В 1923 г. переехал в Москву и стал сотрудником издательства "Земля и фабрика". До 1937 г. вышло восемь сборников его стихотворений, что было возможно благодаря стихам о партийных съездах, поэме о величии Сталина и т. п. В 1940 г. Зенкевич написал стихотворение "Памяти Владимира Нарбута" ("Жизнь моя, как летопись, загублена…"). Большое место в его литературной деятельности занимал перевод. Значительными для русской поэзии стали его переводы американских поэтов.
В 1964 г. Зенкевич и С. Шкловская (вдова В. Нарбута) помогали Л. Черткову собирать материалы для книги избранных стихов Нарбута (Париж, 1983). Собственные стихи Зенкевича появлялись в печати редко: "Сквозь грозы лет" (1962), "Избранное" (1973). Полноценный том сочинений Зенкевича, включающий его прозу "На стрежень" и "Мужицкий сфинкс", вышел в России только в 1994 г. (Зенкевич М. А. Сказочная эра. Стихотворения. Повесть. Беллетристические мемуары. М., 1994).
Общение Ахматовой и Зенкевича началось в 1911 г. "Зенкевич вспоминал, что, когда он в те дни впервые повстречался с Ахматовой, его поразила независимость ее суждений и ее убежденность в том, что стихи есть нечто органичное. Мысль о Валерии Брюсове, ежедневно торжественно садящемся писать заданную порцию стихов, ее просто смешила" (Хейт, с. 36). В 1912 г. одновременно вышли два сборника: "Вечер" Ахматовой и "Дикая порфира" Зенкевича. Зенкевич рассказывал: "В тот мартовский вечер, когда я забрал из типографии наши книги и отвез их в книжный магазин "Товарищество М. О. Вольф", состоялось собрание Цеха. Чествовали нас, дебютантов. Сергей Митрофанович Городецкий сплел лавровые венки и возложил на наши головы. Первой читала свои стихи Анна Андреевна…" (Лавров В. Предисловие к воспоминаниям М. А. Зенкевича "У камина с Ахматовой" // Воспоминания, с. 91. Ср. запись Ахматовой в изд.: Летопись, ч. 1, с. 51-52.) В сборнике "Дикая порфира" стихотворение "Мясные ряды" (1910) вышло с посвящением "А. Ахматовой". На подаренной Ахматовой своей книге "Пашня танков" (Саратов, 1921) Зенкевич написал: "Анне Андреевне / Ахматовой, когда-то / освятившей своим / именем мои "мясные / ряды" / Мих. Зенкевич / 1921 г. / 30/XI / СПб". (МА, инв. № Л-1603. Опубл. в изд.: Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. М., 1989. С. 101). Сборник был подарен Ахматовой в тот день, когда Зенкевич посетил ее в Агрономическом институте, где она в 1921 г. служила библиотекарем и жила. Эта встреча описана Зенкевичем в беллетризированных мемуарах "Мужицкий сфинкс" (1928), в главе "У камина с Анной Ахматовой". Впоследствии Зенкевич ознакомил Ахматову с рукописью "Мужицкого сфинкса". "Анна Андреевна тогда сказала: "Какая это неправдоподобная правда!" (Озеров Л. Михаил Зенкевич. Тайна молчания // Зенкевич М. А. Сказочная эра. С. 33). 8 декабря 1962 г., даря Ахматовой свой сборник "Грозы лет", Зенкевич написал: "Анне Ахматовой - поэту с абсолютным музыкально-поэтическим слухом"; далее шло обращенное к Ахматовой стихотворение "Надпись на книге" ("Тот день запечатлелся четко…"). В 1965 г. в серии "Мастера поэтического перевода" вышла книга Ахматовой "Голоса поэтов" под ред. Зенкевича.
верным акмеистическому братству, не изменившего ему и в те годы, когда погибли Гумилев, Мандельштам и Нарбут и сама память об акмеизме была почти уничтожена. В дневнике, в записи для своего биографа А. Хейт, отмечая, к кому нужно обратиться за сведениями, Ахматова указала: "М. А. Зенкевич. (Друг Н<иколая> С<тепановича>.)" (Записные книжки, с. 444. Март 1964). В поздние годы Зенкевич был для Ахматовой одним из немногих подлинных свидетелей эпохи акмеизма и шире - Серебряного века. В дневнике Ахматова дважды записала его отзыв на "Поэму без героя": "Поэма - трагическая симфония. Каждое слово прошло через автора. В поэме никаких личных счетов и даже никакой политики. Это поверх политики (М. З<енкевич>). Очень похоже (отзыв современника) (1961)" (Записные книжки, с. 134); "Сегодня М. А. З<енкевич> долго и подробно говорил о "Триптихе" <…> Автор говорит, как Судьба (Ананке), подымаясь надо всем - людьми, временем, событиями. Сделано очень крепко. Слово акмеистическое с твердо очерченными границами. По фантастике близко к "Заблудившемуся трамваю". По простоте сюжета, который можно пересказать в двух словах - к Мед<ному> вс<аднику>" (там же, с. 108. 2 января 1961). 26 июня 1963 г. Ахматова в заметке "Четки" записала: "Дм<итрий> Евг<еньевич> Максимов утверждает, что "Четки" сыграли совсем особую роль в истории русской поэзии <…> Он в какой-то мере повторяет то, что недавно говорили мне и Виктор Максимович Ж<ирмунский> и М. Зенкевич, один как исследователь, другой как свидетель" (там же, с. 376. О Зенкевиче см. также на с. 612, 730 и др.)
50. Нарбут Владимир Иванович (1888-1938) - поэт, прозаик, критик. Первое стихотворение опубликовал в 1908 г., первый сборник "Стихи" - в 1910. С начала 1911 г. Нарбут активно сотрудничал в студенческом журнале Петербургского университета "Gaudeamus", где руководил отделом поэзии. В октябре-ноябре 1911 г. вошел в "Цех поэтов". Стал акмеистом. Подлинный стиль Нарбута сложился ко второму его сборнику "Аллилуйя", выпущенному "Цехом поэтов" в 1912 г. В рецензии на сборник Н. Гумилев писал: "М. Зенкевич и еще больше Владимир Нарбут возненавидели не только бессодержательные красивые слова, но и все красивые слова, не только шаблонное изящество, но и всякое вообще. Их внимание привлекло все подлинно отверженное, слизь, грязь и копоть мира. Но там, где Зенкевич смягчает бесстыдную реальность своих образов дымкой отдаленных времен или отдаленных стран, Владимир Нарбут последователен до конца, хотя, может быть, и не без озорства. <…> Показался бы простой кунсткамерой весь этот подбор сильного, земляного, кряжистого словаря, эти малороссийские словечки, неожиданные, иногда нелепые рифмы, грубоватые истории, - если бы не было стихотворения "Гадалка". В нем объяснение мечты поэта, зачарованной и покоренной обступившей ее материей <…> И в каждом стихотворении мы чувствуем различные проявления того же земляного злого ведовства, стихийные и чарующие новой и подлинной пленительностью безобразия" (Гумилев, письмо XVIII, с. 107-108). Цензура обвинила Нарбута в кощунстве и порнографии. Большая часть тиража книги была конфискована, а сам Нарбут покинул Россию и отправился в путешествие по Африке. Вернулся после всеобщей амнистии в 1913 г. Писал Зенкевичу: "Мы ведь как братья, по крови литературной, мы такие. Знаешь, я уверен, что акмеистов только два - я да ты". Нарбут предлагал Зенкевичу совместно печататься: "Это будет наш блок - "Зенкевич и Нарбут""; "…Хотя голодно, хотя плохо и трудно, но все-таки я бы хотел, чтобы ты был рядом со мной" (Озеров Л. Михаил Зенкевич. Тайна молчания // Зенкевич М. А. Сказочная эра. С. 29). В 1913 г. Нарбут стал редактором-издателем "Нового журнала для всех", но, запутавшись в финансовых делах, уехал на родину, в город Глухов. В 1917 г. сотрудничал с левыми эсерами. После Февральской революции вошел в глуховский Совет, склоняясь к большевикам. Под новый 1918 г. семья Нарбута подверглась нападению банды, Нарбут был ранен, вследствие чего ему пришлось ампутировать кисть левой руки. В 1918 - 1919 гг. в Воронеже издавал журнал "Сирена". В Киеве в 1919 г. участвовал в создании журнала "Солнце труда" и "Красный офицер". Попав в занятый белыми Ростов-на-Дону, был как "коммунистический редактор" и член Воронежского губисполкома арестован контрразведкой. Освобожденный из тюрьмы при налете красной конницы, официально вступил в РКП (б). В 1920 г. возглавил Одесское отделение РОСТА, организовал выпуск журналов "Лава" и "Облава", подружился с литературной молодежью - Э. Багрицким, Ю. Олешей, В. Катаевым. С 1921 г. заведовал Укроста в Харькове, преобразовал его в Радио-телеграфное агентство Украины. В 1922 г. издал последнюю прижизненную книгу - сборник стихов 1910-х гг. "Александра Павловна". В 1922 г. переселился в Москву в качестве ответственного работника отдела печати ЦК РКП (б), основал и возглавил издательство "Земля и Фабрика", редактировал журналы "30 дней" и "Вокруг света". В 1928 г., после рассмотрения вопроса о скрытии Нарбутом показаний белой контрразведке в Ростове, он был исключен из партии. С этого времени зарабатывал литературной поденщиной. Его сборник "Казненный серафим" при жизни автора издан не был, уже отданная в набор книга избранного "Спираль" не вышла из-за ареста Нарбута в 1936 г. Его последнее письмо жене из лагеря датировано 9 марта 1938 г. Точные обстоятельства гибели Нарбута неизвестны. (См.: Нарбут В. И. Стихотворения. М., 1990).
Ахматова и Нарбут познакомились в 1911 г. Составляя в 1961 г. список своих публикаций в периодике, Ахматова записала: "Gaudeаmus. Студ<енческий > журн<ал>. 10-е годы (ред<актор> Нарбут)" (Записные книжки, с. 187. Стихи Ахматовой печатались в № 8 и 10 журнала "Gaudeаmus" за 1911 г.). В 1926 г. Лукницкий записал со слов Ахматовой: "Стремление Николая Степановича к серьезной работе нашло почву в Цехе. Там были серьезные, ищущие знаний товарищи-поэты - Мандельштам, Нарбут - которые все отдавали настоящей работе, самоусовершенствованию…" (Лукницкий, т. 2, с. 26).
Н. Мандельштам утверждала: "Кроме краткого периода сидения в сановниках, Нарбут всегда мечтал воскресить акмеизм - в обновленном, конечно, виде. В 22 году он часто приходил к Мандельштаму с рукописями Бабеля и Багрицкого и умоляюще твердил: "Ведь они же настоящие акмеисты…" <…> Нарбут упорно прочил Бабеля в неоакмеистическую группу во главе с Мандельштамом, но без Ахматовой" (Вторая книга, с. 61-62).
"Это - выжимки бессонниц…" с названием "Про стихи Нарбута" (Варианты: "Про стихи. Памяти Вл. Нарбута" и др.). В 1960 г. Ахматова хотела опубликовать это стихотворение в подборке, включающей посвящения О. Мандельштаму, Б. Пастернаку, Б. Пильняку, без указания их имен (Чуковская, т. 2, с. 372. 20 февраля 1960). Стихотворение было опубликовано ("Наш современник", 1960, № 3) под заглавием "Про стихи", без посвящения и в ином окружении. В книге "Бег времени" и в дальнейших изданиях стихотворение публиковалось в цикле "Тайны ремесла".
"Ратау" Нарбут записал строки из стихотворения Ахматовой "Широко распахнуты ворота…" (1921): "Так тяжелый колокол Мазепы / Над Софийской площадью гудит" (ф. 5, оп. 1, д. 9. Б/д). Об Ахматовой и Нарбуте см.: Тименчик Р. Храм Премудрости Бога: стихотворение Анны Ахматовой "Широко распахнуты ворота…" // Slavica Hierosolymitana. Vol. V-VI. Jerusalem. 1981.
51. Сборник "Anno Domini MCMXXI" ("В лето Господне 1921") вышел в Петрограде в 1921 г. В 1923 г. он был переиздан в Берлине под названием "Anno Domini", что было связано, вероятно, с появлением в нем раздела "Новые стихи". Название "Anno Domini MCMXXI" сохранилось за вторым его разделом.
52. См.: Ерофеев В. В. Москва-Петушки / Предисл. и текстол. ред. В. С. Муравьева; послесл. А. Величанского. М., 1989.
"ВАГРИУС": "В последние два года В. С. Муравьев занимался текстологией произведений Вен. Ерофеева. Благодаря ему издательство "ВАГРИУС" сумело выпустить максимально выверенные по нескольким черновикам ерофеевские тексты. Благодаря ему впервые увидела свет юношеская повесть Венички - "Записки психопата", своего рода пролог к гениальной поэме "Москва-Петушки".
В. С. Муравьев работал над составлением двухтомника произведений Ерофеева, писал к нему предисловие. Работа прервана" ("Переводил Толкина, дружил с Ерофеевым…" // газ. "Книжное обозрение", 18 июня 2001, № 25-26, с. 2).
"Мы жили с ним вместе в общежитии университета на Стромынке - больше полутора лет наши койки стояли рядом", - вспоминал он (Несколько монологов о Венедикте Ерофееве: Нина Фролова, Лидия Любчикова, Галина Ерофеева, Владимир Муравьев и др. // Театр. 1991. № 9. С. 90). В одном из интервью В. Ерофеев сообщил: "Если говорить об учителе нелитературном, то - Владимир Муравьев. Наставничество это длилось всего полтора года, но все равно оно было более или менее неизгладимым. С этого все, как говорится, началось" (там же). Вдова писателя Галина Ерофеева рассказывала: "Муравьев, я думаю, даже не подозревал, до какой степени Ерофееву важно было общение с ним, а уж как он дорожил этой дружбой! Конечно, они совершенно разные: академический Муравьев, москвич, библиотеки, книги и т. д. и Ерофеев с его образом жизни, буквально "вышедший из леса". Но в какое бы время они ни встречались, их разговор был таким, как будто они только вчера расстались. Трудно себе представить, что было бы с Ерофеевым, если бы не было Муравьева на его пути. Он буквально Веньку родил.
Ерофеев все время говорил, что если креститься, то только в католичество - из-за Муравьева <…> Муравьев и ксендза привел причастить его перед смертью" (там же, с. 89).
"Молитва" в сборнике "Белая стая" (Пг., 1917).
54. Стихотворение "Когда в тоске самоубийства…" (1917) было опубликовано в сборнике "Подорожник" (Пг., 1921).
55. Стихотворение "Мелхола", впервые напечатанное в журнале "Звезда" (1962, № 7). В сборнике "Бег времени" (М., 1965) опубликовано с датой 1922-1961 (вероятнее, однако, существующие в черновиках стихотворения даты 1959-1961), в составе цикла "Библейские стихи", в который вошли также стихотворения "Рахиль" (1921) и "Лотова жена" (1922-1924).