На этой стороне (Письмо Я. 3. Черняка в защиту Анны Ахматовой)

Вопросы литературы. - 2003. - № 2. - С. 287-294.

На этой стороне

Письмо Я. 3. Черняка в защиту Анны Ахматовой

Постановление ЦК ВКП (б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград", принятое 14-го и опубликованное 20 августа 1946 года, ошеломило современников. Своей неожиданностью1. Очевидной неуместностью в обескровленной стране. Незначительностью повода. Неоправданной грубостью. Странным выбором персонажей.

"Скажите, Фаина, - недоумевала Ахматова в разговоре с Ф. Г. Раневской, - зачем понадобилось всем танкам проехать по грудной клетке старой женщины?"2

Патриотическая репутация Ахматовой в годы войны и недолго после была высока и общеизвестна. Анна Ахматова оставалась символом героического Ленинграда. Ее стихи широко печатались в журналах, газетах, в том числе дважды (в 1942-м и 1945-м) в самой "Правде". Она была награждена медалями "За оборону Ленинграда" и "За доблестный труд в Великой Отечественной войне". Избрана членом правления Ленинградской писательской организации. Сразу две ее книги ожидали разрешения на выход в свет. "В этом самом 46 г., по-видимому, должно было состояться мое полное усыновление", - с иронией вспоминала Ахматова позднее3.

Вместо "усыновления" ее и М. Зощенко исключили из Союза писателей, лишили рабочих хлебных карточек. Уже давняя слежка за Ахматовой усилилась. "Некто" предложил ей месяц не выходить на улицу, но подходить к окну. "Таким образом, - заключала Ахматова, - мне была предоставлена возможность присутствовать не только при собственной гражданской казни, но даже как бы и при смерти физической"4.

Вскоре в Ленинград из Москвы приехала актриса Н. А. Ольшевская, жена писателя-сатирика В. Е. Ардова, заботливый и преданный друг Ахматовой, и увезла Анну Андреевну к себе. "И когда мы шли по Клементовскому переулку, встречали писателей, они переходили на другую сторону", - вспоминала через годы Нина Антоновна (в беседе с Э. Г. Герштейн)5.

Но были и такие люди, пусть немного, которые остались на этой стороне. Или перешли на эту сторону. Невзирая на возможные последствия. Которые делали все посильное, чтобы облегчить жизнь Ахматовой. Одни это делали открыто, как Ольга Берггольц, Ирина Томашевская, семья Ардовых, Эмма Герштейн или Борис Пастернак. Другие неявно.

В Российском государственном архиве литературы и искусства6 хранится любопытный документ - черновик письма к И. В. Сталину в защиту Ахматовой.

Его автор - Яков Захарович Черняк (1898-1955), весьма известный в свое время критик, историк литературы и общественной мысли. Участник революции и гражданской войны. В юности - поэт, чьи зажигательные стихи и речи привлекали сочувственное внимание завсегдатаев киевского ХЛАМа7. Затем (уже в Москве) - секретарь ведущего литературного журнала "Печать и революция" (1922-1929)8, сотрудник Института В. И. Ленина при ЦК РКП(б), издательства "Земля и фабрика", Государственной Академии искусствоведения, Коммунистической академии, ученый секретарь издательства "Academia", с 1938-го по 1943-й - старший редактор сценарного отдела и главный редактор Бакинской студии Комитета по делам кинематографии при СНК СССР. Книга Я. Черняка "Огарев, Некрасов, Герцен, Чернышевский в споре об огаревском наследстве" (1933)9 до сих пор сохраняет большую фактологическую ценность. А подготовленный им в первой половине 1950-х двухтомник избранных социально-политических и философских сочинений Н. П. Огарева и сегодня самый полный и авторитетный. Лидия Чуковская, подружившаяся с Я. Черняком в редакции "Литературного наследства" в пору подготовки герцено-огаревских томов, была удивлена богатством, глубиной и уникальностью его познаний. "Я. 3. Черняк был на редкость чуток к стихам; знал русскую поэзию от Пушкина до наших дней"10.

Отношение "человека революции" Якова Черняка к Ахматовой не всегда было одинаковым. В юности он бредил Маяковским, горой стоял за пролетарскую литературу, поэзия Ахматовой казалась ему прошлым, "темным царством страстной и по-церковному сжатой печали"11. Черняк признавал ее "прекрасный талант", однако предупреждал некую В. Соколову, работавшую в 1922 году над статьей об Ахматовой: "Ни свободы здесь ни на грош, ни сильного, - от избытка, от полноты творчества. Все ущерб, все печаль, и печаль, повитая таким "плющом древности", что рядом с гудящею жизнью она ужасает чернотой своей"12.

Изменить этот взгляд, увидеть в поэзии Ахматовой не только печаль, но и силу, духовную и нравственную крепость Черняку, возможно, помог, прямо или косвенно, Борис Пастернак. С начала 1920-х годов Черняк тесно сотрудничал и пылко дружил с Борисом Леонидовичем и его первой семьей13. "Мне трудно выразить и рассказать, - вспоминала жена Черняка Елизавета Борисовна, - кем был для Яши Борис Леонидович. Сколько было у него к нему любви, нежности. Не было такого периода в жизни, самого сложного, самого трудного, когда он не думал о Б. Л."14.

Но возможно, что Ахматова "открылась" для Черняка, как и для многих своих соотечественников, лишь в 1940-м, когда из печати вышел ее сборник "Из шести книг".

Лично познакомились они только в военном Ташкенте. В дневнике Якова Захаровича есть записи о двух встречах с Анной Андреевной15. Среди прочего в них говорится: "Ахматова человек исключительной духовности, строгости, чистоты. От всех благ и преимуществ, щедро предлагаемых ей местным руководством, отказывается. "Как я возьму это, когда все мои близкие погибли в Ленинграде". От квартиры отказалась. Живет намеренно трудно. Поза? - Нет, схима" (14. VI. 42). "Читала лирику. Стихи о Ленинграде. О погибшем ребенке, о закопанных в землю статуях Летнего сада. О дальнобойном ленинградском - громе орудая. Удивительные восьмистишия. Лаконизм потрясающий. И сила поэтическая необыкновенная. Слово - как молния, как меч, как старинная важная дверь, закрывающаяся тяжко, как бы навсегда... Как я счастлив, что жизнь подарила мне в душном и знойном городе, переполненном скрежетом войны и бедствий, эту чистую, прекрасную встречу. Еще один высокий взлет души, уже, кажется, разучившейся летать" (14. VII. 42).

Об этих страничках Ахматова узнала от Л. К. Чуковской после смерти Якова Захаровича и оценила их. Но едва ли она знала о том, что Я. 3. Черняк пытался сделать для нее в августе-сентябре 1946 года.

[И. В. Сталину]

Обращаюсь к Вам по литературному вопросу, важность которого подчеркнута только что опубликованным постановлением Центрального Комитета Партии об ошибках ленинградских журналов.

В постановлении наряду с автором уродливых пасквилей на советскую действительность Михаилом Зощенко названа Анна Ахматова, и это, необходимо прямо сказать, вызывает недоуменье.

Мы, советские литераторы, да и довольно широкие круги советских читателей с громадным удовлетворением следим за тем, как шаг за шагом приближается к нам поэт несомненный, превосходно владеющий поэтической формой, пишущий на чистейшем русском языке, в точном смысле слова взыскательный художник.

"пустых и безыдейных", но преобладают произведения, свидетельствующие об искреннем стремлении поэта понять советскую действительность, выразить и воплотить мироотношение советского народа, а это стремление никак нельзя назвать аполитичным.

Было бы несправедливо требовать от поэта, сложившегося в удушливой обстановке буржуазно-эстетского индивидуализма еще накануне войны 1914-1918 гг., чтобы в его творчестве вовсе не сказывались порочные черты, если только он в своем движении вперед стремится освободиться и преодолеть их.

Задача критики - помочь этому движенью, анализируя ошибки и обнажая и отсекая рецидивы дурного прошлого, - в данном случае не была выполнена нами.

Ни мягкой, ни жесткой критике не были подвергнуты ни цикл стихотворений, посвященных обороне Ленинграда, ни лирические стихотворения Ахматовой. Ее произведения печатались не только в дурно руководимых ленинградских журналах, но и в органах, в которых любая фальшивая нота не прошла бы незамеченной.

казня[щего] себя за то, что она живет вдалеке от испытывающего великие бедствия города-подвижника (мы бы сказали: города-героя!), отказывая себе во всем, даже необходимом, лишь бы не обременять родной страны. Живя в крошечной раскаленной ташкентским солнцем комнатке на верхушке писательского дома, Ахматова дышала одной мыслью - мыслью о победе, о страдании, долге и миссии советского народа.

Я знаю, впрочем, что это - не аргумент. Но и в постановлении ЦК не аргументирована оценка деятельности Ахматовой. Не названо ни одно ее стихотворение, которое можно было бы квалифицировать так, как квалифицируется вся ее деятельность в целом.

Лет 8 назад, когда снова зазвучал голос Ахматовой, не было секретом, что Вашему пристальному благотворному вниманию к судьбам советской литературы обязаны мы глубочайшей благодарностью за возрожденье поэта. Вы позвали поэта. И он пошел Вам навстречу, и каждый честный литератор радовался: еще один ценный человек отвоеван у "свинцовых мерзостей" прошлого.

Пусть - колеблющимися шагами шел еще поэт. Чего же можно было ждать - после периода петербургского эстетства, после пятнадцатилетнего молчания и уединения. Не сразу и костер разгорается. Мы отлично понимали, что идет он издалека и что вокруг него не только сочувственное внимание людей советских, но и скрежет и шепоток всякого рода остатков враждебной нам "внутренней эмигрантщины".

Возникал вопрос - что возьмет верх. Влияние нашего молодого растущего общества, способного влить свежие силы в любого честно пошедшего к нему интеллигента, или мракобесные силы мертвого и отмирающего мира.

сомнительных и прямо антисоветских элементов. Она отвечает за свое окружение.

Так ли это? Может ли быть, чтобы поэт, в деятельности которого всегда имеется некая степень непроизвольности, отвечал за попытки какой-нибудь швали навязать ему реакционные или антисоветские цели? Цели Ахматовой видны в напечатанном ею. Они не аполитичны и не реакционны. Все, что известно мне, говорит о том, что поэт идет по пути постижения советской действительности. В чем же корень зла?

Конечно, я могу ошибаться - и моя ошибка в миллион раз вероятней, чем ошибка Ваша или ЦК Я понимаю это и искренне признаю. Чтобы ответить на возникшее мое недоуменье, необходим был бы объективный и полный критический анализ деятельности Ахматовой - в особенности за последнее десятилетие.

Для этой главной цели, ради которой и принято самое постановление ЦК, - для идейно-воспитательного воздействия на советскую молодежь, которой действительно угрожает поднявшаяся после войны волна пошлости, аполитичности, цинически-наплевательского отношения к идейной жизни партии, тоже необходим был бы достойный анализ как деятельности Ахматовой, так и ряда других произведений последнего времени.

Если Вы согласитесь со мною, я готов взять на себя труд подготовки такой работы. Помогите мне выяснить перед нашей молодежью и перед самим собой справедливость и мудрость сурового решения, принятого Центральным Комитетом относительно А. Ахматовой.

Яков Черняк.

Письмо примечательно своей открытостью, естественностью тона, смелостью формулировок, возможными лишь потому, что Черняк, без сомнения, был давно и лично известен адресату. Конечно, в языке письма сильно чувствуется время. Больно ранит мимолетная, но резкая оценка М. Зощенко. Увы, распространенная в ту пору. Это горькие последствия идеологической кампании 1943-1944 годов, в которой автобиографическая повесть Зощенко "Перед восходом солнца" была объявлена "галиматьей, нужной лишь врагам нашей родины", а сам он "бездельником", укрывшимся от войны в "благословенной" Алма-Ате. Когда знаменитому К. Симонову предложили написать статью о постановлении, он согласился говорить только о Зощенко, объясняя это (позднее) различием "восприятия их человеческого и писательского поведения в годы войны": "Я был взволнован случившимся с Ахматовой и был довольно равнодушен к происшедшему с Зощенко"17. О том же свидетельствует, например, и кинокритик Нея Зоркая (в 1946-м студентка ГИТИСа): "Ну ладно Зощенко, но Ахматова?! - так думала я в отчаянии"18.

Ссылка в письме на "реакционное" окружение косвенно подтверждает убежденность Ахматовой в том, что поводом для ее четвертования послужили встречи с английским дипломатом Исайей Берлиным.

Но зачем было написано это письмо? Неужели умный и опытный Яков Черняк надеялся на то, что Сталин, ЦК отменят свое постановление? Нет, конечно. Цель, по-видимому, была иная: предотвратить появление в печати еще одного документа - "разъясняющего" доклада А. А. Жданова о журналах на партийном и писательском активах в Ленинграде (15 и 16 августа 1946-го). Или по крайней мере побудить Сталина (несомненного вдохновителя доклада) смягчить его в части, касавшейся Ахматовой. Отчеты о ленинградских действах и принятых там кровожадных резолюциях газеты напечатали сразу вослед постановлению. Но публикация самого доклада откладывалась. И это давало надежду. Любое постановление партии было незыблемым законом, но акценты в толковании могли переставляться туда-сюда. А было очевидно, что замысел постановления "О журналах "Звезда" и "Ленинград"" отнюдь не сводился к порке Ахматовой и Зощенко - наспех выбранных, случайных фигур19.

"наверх". Успел ли он это сделать? Просто ли было ему доставить такое письмо такому адресату? Имея в виду, что в 1946-м Черняк уже не занимал официальных должностей и жил литературным заработком. А вакханалия проработки неудержимо набирала обороты. "Более осведомленные" товарищи и их подручные напропалую, по памяти и конспектам, цитировали пассажи из неопубликованной речи "верного соратника товарища Сталина". Имена Ахматовой и Зощенко газеты печатали со строчных букв и во множественном числе. 21 сентября 1946 года доклад Жданова с "исчерпывающим анализом" "творчества" (в кавычках!) Ахматовой был обнародован. Всякие возражения потеряли смысл20.

Но в любом случае письмо Я. Черняка добавляет немало к характеристике своего автора, и Анны Ахматовой, и отечественной интеллигенции, которая совсем не всегда и не вся колебалась вместе с линией партии21.

Примечания

1. Хотя, судя по новейшим разысканиям, постановление подобного рода замышлялось еще во время войны. См., например: Бабиненко Д. Кланов, Маленков и дело ленинградских журналов // Вопросы литературы. 1993. № 3.

3. Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). М. -Torino, 1996. С. 231.

4. Там же. С. 265.

5. Герштейн Эмма. Мемуары. СПб., 1998. С. 483.

6. РГАЛИ. Ф. 2208. Оп. 2. Ед. хр. 164. Лл. 7-13.

"Художники, литераторы, артисты, музыканты".

8. То есть в годы, когда его возглавлял талантливый редактор, критик и яркий и влиятельный литературно-общественный деятель Вяч. П. Полонский. Этому "журналу литературы, искусства, критики и библиографии" была свойственна большая (в сравнении с другими тогдашними советскими изданиями) эстетическая, энциклопедическая и определенная идеологическая широта. На его страницах печатались и рапповцы, и лефовцы, и конструктивисты, и многочисленные "попутчики".

9. "Потрясающе интересно", - оценил книгу Я. Черняка К. И. Чуковский (см. его "Дневник (1930-1969)". М., 1994. С. 127).

10. Чуковская Лидия. Записки об Анне Ахматовой в 3 тт. Т. 2. М., 1997. С. 647. О несомненном доверии Лидии Корнеевны ко вкусу и, главное, к порядочности Я. З. Черняка говорит и тот факт, что она дала ему прочесть свою заветную повесть "Софья Петровна" о "тридцать седьмом годе", написанную зимой 1939/1940 годов, "непосредственно после двухлетнего стояния в тюремных очередях", и до XX съезда партии существовавшую в единственном экземпляре ("толстая школьная тетрадь, лиловые чернила").

11. РГАЛИ. Ф. 2208. Оп. 2. Ед. хр. 144. Л. 2.

13. Сохранились и напечатаны дневниковые записи Я. 3. Черняка о поэте. См.: Воспоминания о Борисе Пастернаке. М., 1993. С. 119-126.

14. Воспоминания о Борисе Пастернаке. С. 128.

15. Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991. С. 375-377.

16. Подразумевается заседание Оргбюро ЦК ВКП(б) от 9 августа 1946 года, где "рассматривался вопрос" о журналах, а следом - о запрещении второй серии кинофильма "Большая жизнь". В заседании наряду с высшим партийным руководством страны (включая Сталина) участвовал ряд писателей и кинематографистов, занимавших ответственные должности в своих сферах.

18. Кинематограф оттепели: Документы и свидетельства. М., 1998. С. 434.

19. Однако в действительности свелось именно к этому. Не случайно оно и сегодня часто именуется "постановлением о Зощенко и Ахматовой".

"Читал Ваш доклад. Я думаю, что доклад получился превосходный. Нужно поскорее сдать его в печать, а потом выпустить в виде брошюры. Мои поправки смотри в тексте. Привет!" (Власть и художественная интеллигенции Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-1953 гг. М., 1999. С. 606). В примечании к публикации сообщается: "Правка Сталина в тексте доклада незначительна и носит в основном стилистический характер".

21. Есть неподтвержденное свидетельство о том, что письмо в защиту Зощенко и Ахматовой отправила в ЦК ВКП(б) и писательница Лидия Николаевна Сейфуллина (см.: Пентюхова Н. "Я никогда пойду против совести..." // Литературная газета. 1989. 12 апреля).