Мера. - 1994. - № 4. - С. 72-79.
Анна Ахматова в дневниках Наруми
В журнале "Вопросы литературы" (1989. № 2) опубликована часть воспоминаний Анны Ахматовой, повествующая о долгом знакомстве с Осипом Мандельштамом, вместе с которым они входили в "Цех поэтов". Ахматова, вспоминая об этой группе, пишет:
"Собрания Цеха поэтов с ноября 1911 по апрель 1912 (т. е. наш отъезд в Италию): приблизительно 15 собраний (по три в месяц). С октября 1912 по апрель 1913 - приблизительно десять собраний (по два в месяц)... Повестки рассылала я (секретарь?!); Лозинский сделал для меня список адресов членов Цеха. (Этот список я давала японцу Наруми в 30-х годах)".
Здесь "наш отъезд" - это отъезд супругов Анны и Николая Гумилевых. Михаил Лозинский (1886-1955) в то время был одним из членов "Цеха"; позже он стал известен как переводчик. А кто такой японец Наруми?
Литературовед В. Виленкин, опубликовав воспоминания Ахматовой со своим предисловием и комментариями, оставил это имя без внимания. Поэтому мы позволим себе дать некоторые пояснения о том, кто такой Наруми; этой публикацией мы также хотим предоставить дополнительные материалы для ахматоведения.
Кандзо Наруми родился в 1899 году (32 год периода Мэйдзи по японскому календарю) в городе Куроиси в префектуре Аомори. В 1921 году он окончил отделение русского языка Токийского института иностранных языков и попросил одного преподавателя русского отделения рекомендовать его на место "переводчика". Однако тот перепутал и услышал "поручика". Этот эпизод об упущенной возможности получить место Наруми сам рассказал в журнале "Гэндай росиаго" ("Современный русский язык". 1971, ноябрь).
Он сопровождал старшего земляка, поэта Уждаку Акита, который был приглашен на празднование десятилетия Октябрьской революции. На следующей год Акита вернулся в Японию, а Наруми остался в России. Благодаря заботе япониста Николая Конрада он получил место преподавателя японского языка в Ленинградском Восточном институте, потом на Восточном факультете Ленинградского университета.
К счастью, Наруми со дня отъезда из Токио вел дневники. Дневниковые записи довольно подробно фиксируют то, как он сам или Акита проводили дни (часть дневников опубликована мною в журнале "Мадо". No 15. 1975). Из них можно узнать о японцах Каору Осанай, Macao Ёнэкава, Юрико Тюдзе (в замужестве Миямото), Есико Юаса, которые в те же годы бывали в Советском Союзе.
Впрочем, после лета 1928 года записи вдруг становятся более редкими, может быть, не только потому, что Наруми более не располагал досугом в связи с поступлением на работу, но и потому, что вещи, первое время казавшиеся ему странными, стали привычными.
Имя Ахматовой вдруг появляется в записи от 19 июня 1931 года. Под этой датой Наруми вновь вернулся к дневникам после 7-месячного перерыва (с 17 ноября 1930 года). Очевидно, что события этого дня он посчитал достойными специального упоминания. Схема комнаты, помещенная в начале записи, нарисована Наруми.
"19 июня
В восемь вечера к Анне Андреевне.
Позвонил, открыла прислуга. Сообщил, зачем пришел, она сразу же скрылась в дальней комнате, но вскоре появилась опять и повела меня по длинному, со множеством поворотов, коридору в кабинет (?). Я вошел; здесь уже находился смуглый, слегка полноватый, коренастый мужчина южного типа. Нас сразу познакомили. Харджиев Ник. Иванович, исследователь футуризма. Она села на диван, предложив мне кресло напротив. На ней было светло-желтое с мелким рисунком длинное платье из сурового льняного полотна. Начала говорить, сравнительно медленно и четко произнося слова, которые, казалось, я где-то слышал (смотри отдельную тетрадь).
- "Как было бы прекрасно, если бы Вы написали Воспоминания",- сказал я. "Что Вы говорите?" - промолвила она и грустно улыбнулась.
Я продолжал: "Когда-то я видел анонс, сообщающий, что в Издательстве писателей в Ленинграде выйдет двухтомник Ваших стихотворений. Когда он выйдет? Я его очень жду!"
Ее ответ был ясным и коротким: "Не напоминайте мне об этом! Никогда их не будет. Они меня не любят". Короткое молчание. Я вновь собрался с духом и заговорил о другом.
Она курит. Похоже, что с удовольствием. Делая затяжки, прикрывает глаза - и тогда становится особенно привлекательной. Откинувшись на спинку дивана, она иногда закрывала глаза. В эти моменты я понимал, как она красива. И каждый раз украдкой любовался ею.
Подарил ей полотенце с нарисованным портретом Садандзи в роли Тогаси и конверт с картиной укие, она обрадовалась, как дитя. И пояснила: "Садандзи мой любимый артист". Потом добавила, что вообще она не любит театр, но "Наруками" в исполнении Садандзи произвел сильное впечатление, какого она не испытывала никогда прежде.
На створке книжного шкафа картина укие. Посмотрел: да ведь это "Садакуни" (?).
Оказалось, что Елисеев, который теперь во Франции, привез ее из Японии. На потолке вместо абажура висит фонарик-гифу с узором семи осенних трав. Я перевел взгляд на окно, а она достала тетрадь, которую супруга Аникеева (торгпреда) привезла из Японии. Начисто переписано тушью "Из стихов Анны Ахматовой" в переводе Накаяма Седзабуро. Попросили меня читать вслух стихотворение "Сампо" ("Прогулка").
Пунин сказал, что обязательно хочет еще раз поехать в Японию. Особенно ему понравилась Нара.
Она достала с полки фарфор. Это был известный ее портрет-статуйка работы Данько. Вот и платье на статуйке то же, что теперь одето на ней. Впервые я увидел эту статуйку в музее Гос. фарфоров. завода 31 марта 1928 года. Льняное полотно соткано крестьянкой где-нибудь в деревне на юге России.
Пригласили к ужину: яичница и чай. Это первый визит, поэтому я очень смутился и застеснялся. Но она сказала, что если есть вопросы, то можно без церемоний звонить и приезжать в любое время. Около двенадцати вернулся домой".
В приведенном фрагменте дневника встречаем имена:
Н. И. Харджиев (род. 1903) - литературовед, автор работ о Хлебникове и Маяковском.
Итикава Садандзи II - актер театра Кабуки, с лета до осени 1928 года гастролировавший со свой труппой в разных городах Советского Союза.
Н. Н. Пунин (1888-1953) - третий муж Ахматовой, годом раньше с весны по лето находился в Японии как хранитель выставки советского искусства, экспонировавшейся в городах Токио, Осака и Нагоя. По специальности он - искусствовед, профессор Ленинградской Академии Художеств. В журнале "Кайдэо" ("Реконструкция". 1927. № 7) опубликована его статья "Влияние картины укие на европейское искусство". Кстати, на выставке был показан и портрет Ахматовой художника К. С. Петрова-Водкина.
С. Г. Елисеев (1889-1975) - известный японист, один из учеников замечательного писателя Сосэки Нацумэ. До эмиграции из России он преподавал вместе со своим Другом Конрадом японский язык и японскую литературу в Петроградском университете.
Сборник переводов Накаяма Седзабуро был издан после его смерти.
Наруми никак не отметил, какой дом он посетил. Это, безусловно, Фонтанный Дом.
Вероятно, можно полагать, что Наруми заранее договорился о визите. Позже он вспоминал: "Когда был в Доме отдыха, пошел на вечеринку на даче у А. Н. Толстого, где и познакомился с Анной Ахматовой" (См. "Мадо". 1973. № 4). Однако в другом фрагменте дневника, который мы приведем позже, Наруми пишет, что будто он еще не был знаком с Толстым. Так что память его внушает некоторые сомнения.
С Пуниным же, напротив, Наруми был знаком давно. Судя по дневникам, он познакомился с ним в конце 1927 года в Русском музее, когда только приехал в Ленинград.
Здесь дневник Наруми вновь прерывается. Сразу же за вышеприведенными записями следует рассказ о юности Наруми. А затем неожиданно появляются молодые львы советской музыки. И, хотя в следующем фрагменте мы не встретим имени Ахматовой, не привести его невозможно.
"24 июля
У господина Нодзаки вечеринка в честь господина Ямако (Косаку Ямада) (в комнате господина Тамура).
Палочки, сукияки, закуска, куры, морская капуста, приправленная соусом, пиво, водка.
Гаук, нахваливая сукияки, до конца ел палочками. Соллертинский все время пил. Потрясающе! Фокусы Шостаковича и господина Ямада.
Я ужасно устал и хотел отсидеться в ванной. Но Соллертинский неоднократно приходил звать, пришлось выйти. И что же? В комнате господина Нодзаки Гаук, Сакагути и Соллертинский втроем пили то кофе, то коньяк поочередно. Сказали, что все остальные уже пошли в гостиницу. Взглянул на часы - уже пора! Вместе с Гауком, не дожидаясь оставшихся, отправились на вокзал.
На перроне уже все собрались. Пришел еще Шапорин с одним молодым композитором. Будто бы господин Ямада обещал в марте будущего года еще раз сюда приехать. И в следующий раз он привезет жену и еще какую-то хорошую певицу-сопрано. Прекрасно.
До свидания, до свидания. Поезд отходит.
Через некоторое время приходят невозмутимые Сакагути и Соллертинский. Все начали подтрунивать над ними: Философ идет. Но философ Соллертипский был так пьян, что едва стоял на ногах.
много и негде спрятать, поэтому они и хранятся у этого господина философа".
А. В. Гаук (1893-1963) - композитор и дирижер. С 1930 по 1933 год был дирижером Ленинградской филармонии.
И. И. Соллертинский (1902-1944) - музыкальный критик. В то время читал курс лекций в Ленинградской консерватории.
Имя Д. Д. Шостаковича (1906-1975) в комментариях не нуждается. В то время он, должно быть, писал оперу "Леди Макбет Мценского уезда" ("Катерина Измайлова").
Ю. А. Шапорин (1882-1966) - композитор. В начале 30-х годов он был музыкальным руководителем Ленинградского драматического театра.
Сетаро Тамура - дипломат. Но судя по тому, что ни на фотографии, сделанной в тот день, ни в схеме мест за столом его нет, возможно, он отсутствовал.
Маки, занимающий место рядом с Шостаковичем,- Хадзимэ Маки (позже Цугундо Маки) - певец.
Сидящий напротив него Сакагути - Укити Сакагути, служащий фирмы Мицубиси, в то время изучал трудовое законодательство в Ленинградском университете на юридическом факультете.
Господин Нодзаки - Акио Нодзаки, будущий профессор университета Васэда. Тогда ему было около 25 лет. К нашей радости, он и сейчас живо отзывается на происходящее в мире музыки и театра. И должен признаться, что настоящий комментарий, начиная с имени господина Тамура, составлен с помощью господина Нодзаки. С дневником Нару-ми совпадает следующее воспоминание господина Нодзаки: "В тот день разговор о порнографии между Гауком, Соллертинским и Ямала так оживился, что нам с Шостаковичем ничего не оставалось, как слушать и посмеиваться".
"буйных" проводов гостей из Японии Наруми не избежал похмелья. Дальше в дневниковых записях встретим название "Детское Село", множеством разных нитей тесно связанное с жизнью Ахматовой, где Наруми случайно встретился с нею.
"26 июля
Вчера нездоровилось, целый день провел в безделье.
Позвонил Шостаковичу, пообещал 28-го, как только будут готовы, принести фотографии.
14:20 - в Детское Село. Чемодан очень тяжелый, совсем выбился из сил.
"ослепительный".
После ужина я навестил Шапорина. У него милая дочь, лет 11-12-ти. Квартира довольно уютная. Пришли Гауки. Говорят, что ищут здесь квартиру, но ничего нет, и они уже почти отчаялись. Жена Шапорина в разговоре мельком упомянула имя Щеголевой, и я спросил, не знает ли она случайно что-нибудь об Ахматовой. Оказалось, что та живет совсем близко.
Подали чай и домашний творог.
Через некоторое время пришла сама Ахматова. Совсем неожиданная встреча! На ней то же, что и раньше, платье, на голове скромно повязан простой белый платок.
Рассказал об Иванове-Разумнике и Ал. Толстом, и Шапорин сразу же пообещал в ближайшее время взять меня к ним. Иванов-Разумник теперь занимается редакцией собр. сочин. Блока.
"мальва в круге". Не иначе как подарок Пунина из Японии.
"Это герб известного японского диктатора",- сказал я. Она испугалась, как девочка, покраснела и с криком: "Что вы говорите! Смотрите Вы, Наруми-сан! Не выдавайте меня!" - убежала.
С Шапориным, договорившись встретиться в скором времени, расстались.
Вспомнил, что у Ан. Анд. из потертой сумочки торчал "трактор" (папиросы)".
Наруми было 32 года, а Ахматовой - ровно на десять лет больше. И не исключено, что только благодаря незатейливой шутке Наруми, который назвал сегуна (маршала) Токугава диктатором, мы случайно и мельком увидели всегда неторопливо-степенную даму убегающей без оглядки.
"5 августа
"После ужина, захватив папиросы, решил зайти к Анне Андреевне. На звонок вышла прислуга и сказала, что сегодня Ахматова уехала в Ленинград. Спросил, почему. Оказывается, уехала совсем, но завтра должна приехать за вещами. Поэтому попросил передать, когда приедет, пакетик папирос вместе с визитной карточкой. Пошел к Шапорину - дома. Девочка очень миленькая. Сказали, что ей десять лет. Имя Леля. В Париже она обучалась. Она здесь еще не ходит в школу.
У жены спросил об Анне Андр. и узнал, что на днях нужно будет ехать по издательским делам в Москву. За чаем проговорили до половины одиннадцатого. Пошел домой".
В начале 30-х годов муза Ахматовой молчала. В ранний период НЭПа, сразу же после гражданской войны, было опубликовано несколько ее сборников стихов, а в 1925 году вышла антология "Образ Ахматовой", составленная из воспевающих ее стихов (сост. Э. Голлербах. Л., 1925). На основании этого можно сказать, что надзор властей за издательскими кругами был еще не столь строг. Однако с окончанием НЭПа и началом коллективизации атмосфера вокруг Ахматовой сгущается. Как упоминается и в дневнике Наруми, в начале 30-х годов она сама утратила надежду на издание своего сборника стихов. А впереди ее ждало еще более мрачное будущее: арест сына и мужа. Наруми был неизменным почитателем творчества Ахматовой. До своего первого визита он разыскал почти все сборники се стихов и прочитал их. На этих книгах тщательно записаны даты их покупки.
1931 года не сохранилось, так что не ясно, как долго и в какой форме продолжалось их знакомство. Также не известно, что стало с подарком Ахматовой. Не менее интересна "отдельная тетрадь", названная так в записи от 19 июня - она тоже пока не найдена.
Я дважды был в хранилище усадьбы Наруми в городе Куроиси. Большая часть огромной библиотеки Наруми там сохранилась. Первый раз - в 1975 году, а именно в середине лета, на следующий год после кончины Наруми, мы вместе с ныне покойным пушкинистом Кэнтаро Икэда около недели, почти не разгибаясь, составляли картотеку, стирая пыль с каждой книги. Книг было слишком много, и мы так и не притронулись к рукописям, тетрадям, альбомам газетных вырезок.
В начале лета 1987 года я был там во второй раз с Ириной Петровной Кожевниковой, редактором журнала "Советская литература", автором биографии художницы В. А. Бубновой. В это посещение именно разбор архивов Наруми был одной из целей нашей поездки. Но полутемный склад старинной усадьбы был настолько забит и завален множеством вещей, что мы так и не достигли своего. Однако надежда найти материалы, которые могут быть полезны для изучения русской и советской литературы, все еще жива.
Больше всего я сожалею о том, что при жизни Наруми мало расспрашивал его.
В заключение позвольте принести мою благодарность супруге Наруми, Сидзуко-сан, за любезно предоставленные фотографии.
, родился в 1932 году; профессор университета Хитоцу-баши (Hitotsubashi) в Токио; автор книг и статей о древнерусской литературе, старообрядцах, русском фольклоре, культурных связях между Японией и Россией; переводчик с русского на японский ряда литературных произведений.
Предлагаемая работа профессора Есикадзу Накамура была опубликована в японском журнале "Мадо" ("Окно". 1989. № 12). Для настоящей публикации отдельные записи, сделанные по-русски в дневниках Наруми, сверены с оригиналом, а не являются обратным переводом японского текста. Эти записи выделены курсивом. Перевод с японского А. Хамано и С. Кадзи.