Звезда. - 1989. - № 6. - С. 62-65.
Грустная правда
О сложных отношениях между А. А. Ахматовой и В. Г. Гаршиным, проанализированных покойным Ю. И. Будыко (1921–1984) (см. об этом Русская литература. - 1984. - № 1), мне хочется сказать следующее: Анна Андреевна – давняя знакомая моей семьи. Отец мой – Иосиф Израилевич Рыбаков (1880—1938) – юрист; его друзья – широкий круг художников, людей, причастных к литературе. С Анной Андреевной родители познакомились в 1923–1924 годах через сестер Данько. Наталия – скульптор, Елена – художник по фарфору, поэт, автор книги "Китайский секрет", которую мы все читали в детстве. Наталия Данько тогда работала над статуэткой Анны Андреевны Ахматовой. У нас Анна Андреевна бывала одна и с Н. Н. Пуниным. Когда в 1937–1938 годах они разошлись, Анна Андреевна продолжала бывать у нас, а моя мать – Лидия Яковлевна – часто бывала у нее в Фонтанном доме. В нашей семье Владимир Георгиевич Гаршин впервые появился в 1939 году с Анной Андреевной как ее друг. Мать моя познакомилась с ним раньше, бывая в Фонтанном доме. Она рассказывала, что Владимир Георгиевич много помогал Анне Андреевне во всех ее делах. Позже Владимир Георгиевич часто бывал у нас и один. Мы – я, моя мать и маленькая дочь – в блокаду оставались здесь, в Ленинграде. Гаршин часто заходил к нам, переносил он блокаду плохо, выглядел страшно. Мы обязаны ему спасением, без него мы бы не выжили: он два раза приносил нам по литру спирта, мы потом выменяли его на продукты. Мы подарили ему несколько старинных монет – ведь Гаршин был коллекционером, – а он нам дал несколько полудрагоценных камней из своей коллекции, у меня в кольце александрит – это его подарок, Гаршин очень хорошо относился к моей матери, постоянно советовался с ней, был привязан к ней как к другу и любителю искусства, и она дружески относилась к нему.
Отношения его с Ахматовой были сложные. Действительно, она посвятила ему вторую часть "Поэмы без героя" и эпилог – тоже ему. Там есть строки: "Звук шагов в Эрмитажных залах, где со мною мой друг бродил" – и это о нем. Они переписывались всю войну, но писем этих нет, они все уничтожены ею.
в доме ВИЭМ'а (Кировский пр., 69/71) и неоднократно говорил об этом с мамой, но квартира ввиду строительных сложностей готова не была.
Анна Андреевна писала Гаршину о своем приезде, потом, уже из Москвы, звонила, но он ей не сказал, что квартиры, в которой они могли бы поселиться вместе, еще нет, а сам попросил мою мать поселить Анну Андреевну пока у нас. Комнаты ее в Фонтанном доме, где она жила с Пуниным много лет до войны, были заброшены. Еще перед отъездом из Ленинграда она часть вещей, ценных для нее, отдала на сохранение Гаршину – рукописи, письма Пастернака, те подсвечники, что потом постоянно стояли на ее столе, фарфоровую статуэтку работы Данько и многое другое. Часть вещей он, по ее просьбе, увез к себе позже. Перед приездом Анны Андреевны Владимир Георгиевич говорил моей матери, что он видит перед собой умершую Татьяну Владимировну – свою покойную мать – и что она запрещает ему жениться на Ахматовой. На такие же галлюцинации он жаловался и приятельнице матери – Сусанне Яковлевне Хлопиной. Выглядел в эти дни он совсем больным.
Как же складывались обстоятельства в дальнейшем? Анна Андреевна приехала в Ленинград , 11 мая 1944 года. К нам ее с вокзала проводили Владимир Григорьевич Адмони и его жена Тамара Исаковна Сильман, с которыми они ехала из Москвы. Владимир Георгиевич, встретив Анну Андреевну на вокзале, уехал за вещами, необходимыми ей.
Жила Анна Андреевна у нас в небольшой низкой комнате с одним окном по двор-колодец (бывшей детской - там теперь кухня, планировка квартиры изменена). В комнате стояли простая железная кровать, стулья. Было кресло, в котором она охотно сидела. Ання Андреевна приехала с одним чемоданчиком, у нее всегда было очень мало вещей. Одета она была даже по тем временам бедно, но так было всегда – она на это внимания не обращала.
Ахматова у нас прожила месяца три, то есть июнь, июль, август. По приезде она не сразу получила продовольственные карточки. Ведь надо было оформить прописку, Владимир Георгиевич бывал у нас сначала каждый день, он приносил ей в судках обед из какой-то более или менее привилегированной столовой по своим талонам. Они подолгу разговаривали в ее комнате. Анна Андреевна говорила моей матери, что она очень удивлена, почему нет обещанной квартиры. Что, если бы знала об этом в Москве, она бы там и осталась. У нее было там много друзей, и ее уговаривали остаться. В Ленинграде ей очень не хотелось возвращаться в разоренный Фонтанный Дом, с которым у нее были связаны тяжелые воспоминания. Гаршин бывал каждый день, это продолжалось недели две, до 10 или 15 июня (точно не помню). И вот однажды я услышала громкий крик Анны Андреевны, и разговор оборвался. Гаршин быстро вышел из ее комнаты, стремительно пересек столовую и поспешно ушел. Больше они не встречались, она его видеть больше не хотела - вычеркнула из своей жизни. Моя мать, по ее просьбе, ездила к Гаршину, забрала у него все ее письма. Анна Андреевна их уничтожила, как раньше его письма к ней. Так что от переписки этих лет ничего не осталось. Потом моя мать, по просьбе Анны Андреевны, не раз ездила к нему, забирала ее вещи. Он не отдал только одну вещь - фарфоровую статуэтку Анны Андреевны работы Данько, которую я не раз потом видела у него на столе. Моя мать жалела Гаршина, он была ему другом. Анна Андреевна не допускала, чтобы при ней произносили имя Гаршина, но до нее доходили разные о нем слухи. Ей рассказывал кто-то, явно недоброжелатель, что Гаршин в блокаду занимался "кабальными" обменами, приобретая коллекционные монеты. Но мало ли что говорят… В то время все эквиваленты были другими, и понять это тем, кто тогда не жил в Ленинграде, - трудно. Анна Андреевна в 1944-1945 годах охотно верила всему плохому о Гаршине.
Приписка Анны А илреечны в Фонтанном доме (на территории Арктического института, помещавшегося в бывшем Шереметьвском дворце) была оформлена в начале июля 1944 года с помощью О. Ф. Берггольц по письму Союза писателей, давшего Ахматовой "вызов" в Ленинград – без вызова и припуска во фронтовой город не возвращались. После оформления и прописки Анна Андреевна получила "лимит" - особое писательское снабжение – и больше в судках с обедами не нуждалась. Она говорила моей матери. "Я сейчас обеспечена продуктами и могу помочь вам и девочкам. Пусть Оля ходит в магазин и все приносит. Ничьи судки с обедами мне не нужны". (Из столовой Дома писателя тоже что-то приносили Берггольц и другие).
Тяжело переживала разрыв Ахматовой с Гаршиным любившая их обоих Лидия Яковлевна Рыбакова, сохранившая с ними дружеские, отношения. Она наиболее терпимо относилась и к новому браку Гаршина. Однако для многих в конце 1944 года, не знавших лично ни Ахматову ни Гаршина, история их отношений представляется непонятной.
Как пишет Ю. И. Будыко, два человека, связанные в предвоенные годы сильным и, видимо, взаимным чувством, пронесли его через тяжелые военные годы. Жизнь устранила все формальные преграды между ними, они решили соединиться, встретились – и вдруг без видимых причин расстались. Такое развитие сюжета не имеет литературных аналогий, а потому за истекшие годы в пересказах он стал дополняться многочисленными домыслами. Возникла и широко распространилась версия, что Владимир Георгиевич, не дождавшись Анны Андреевны, еще в блокаду овдовев, женился на молоденькой девушке-медсестре. И в заключение, с легкой руки Маргариты Алигер, охотно повторялось: "Какое обыкновенное, будничное мужское предательство ожидало ее". Здесь все неверно. Он дождался Анну Ахматову, а женился после разрыва с ней на Капитолине Григорьевне Волковой. И Волкова не медсестра, а профессор, доктор наук, не молоденькая девушка – год рождения 19889-й - ровесница Анны Андреевны. Гаршин знал Волкову много лет по работе, но поскольку все это было известно только немногим близким людям из круга медиков, то ничто не могло помешать развитию целого ряда вымыслов на эту тему с самыми различными вариациями, зависящими от вкусов и наклонностей рассказчиков.
Пора с этим покончить. Поэтому я и рассказала все известное мне Ю. И. Будыко в 1979 году и теперь пишу эти страницы.
Во время болезни Гаршина его навещала Лидия Яковлевна Рыбакова, после ее смерти – ездила уже я. Мне вспоминается, что Капитолина Григорьевна принимала меня очень любезно, уход за больным был дома очень хорошим, но Владимир Георгиевич был неузнаваем. Во время улучшений звонил нам по телефону, а когда трубку брала няня моей дочери, то она говорила: "Опять звонил загробный голос". Не раз спрашивал об Ахматовой: "Как там Аня?" Но Анна Андреевна о нем ни разу не спросила, хотя встречалась с Л. Я. Рыбаковой часто.
Иоанна Дмитриевна Хлопина, которая тоже навещала больного Гаршина, вспоминает, что он держал у себя на столе античную медаль (может быть, копия) с профилем Арсинои, которую находил похожей на Ахматову. Я тоже видела эту медаль.
Во время похорон Владимира Георгиевича в 1956 году друг нашей семьи врач Сусанна Яковлевна Хлопина предложила Анне Андреевне зайти проститься с ним в прозекторской, когда никого не будет. Анна Андреевна отказалась. Она так и не простила ему – вычеркнула из своей жизни. Впрочем, по словам Ирины Николаевны Пуниной, Анна Андреевна вообще почти никогда не бывала на похоронах, даже близких людей.
По воспоминаниям Ани Каминской 1979-1980 годов, когда Юрий Иванович Будыко собирал материалы для своего биографического очерка "Владимир Георгиевич Гаршин", я знаю следующую удивительную "телепатическую" историю. "Вокруг Анны Андреевны подчас происходили необычные вещи, – говорила Аня. – Весной 1956 года, когда мы уже несколько лет жили на улице Красной Конницы (бывшая Кавалергардская на Песках) вблизи Смольного, произошло следующее.
"заколоть свой подрясник". Там же, в бочоночке, лежала и вторая ее брошка, маленькая, с темным лиловым резным камнем. На камне высоким рельефом была вырезана античная женская головка. Камень был в простой металлической оправе с прямой застежкой, работа конца XIX века. Эта брошка носила название "Клеопатра" и надевалась довольно редко. Я знала, что эта брошка – подарок Анне Андреевне от Гаршина, она хранила ее как память о нем. В то утро Анна Андреевна вынула из бочоночка "Клеопатру" и вдруг спросила меня:
"Ты ее не трогала?" – "Нет, Акума", – и спокойно подошла к ней. Она взволнованно смотрела на брошку – камень треснул сквозной трещиной прямо через лицо. Удариться о что-либо тяжелое в бочоночке брошка не могла – кроме обеих брошек там всегда лежала только всякая мелочь.
– он умер 20 апреля, и это был тот день, когда она увидела трещину на камне. Несколько дней она с ужасом показывала брошку знакомым, а потом подарила ее мне. Вот она и сейчас у меня в руках, я ее ношу, но Анна Андреевна несколько раз просила ее у меня и надевала, а потом возвращала опять".
Вот такую историю рассказывала Анна Генриховна Каминская. Она при этом показывала Ю. И. Будыко хорошо известную друзьям Анны Андреевны небольшую брошку с резным лиловым камнем-аметистом, треснувшим наискось на всю глубину, – подтверждение реальной части этой легенды, в которой она ничуть не сомневается. Действительно, в 1956 году ей было 17 лет, так что она могла хорошо запомнить этот эпизод, да он, видимо, не раз обсуждался и позднее.