Пушкинский Дом: Статьи. Документы. Библиография.
Л.: Наука, 1982. С. 106-118.
Анна Ахматова и Пушкинский Дом
У каждого из выдающихся русских поэтов XX в. складывались свои, особые взаимоотношения с отечественной филологией, но без преувеличения можно сказать, что поэтическая судьба ни одного из них не была так тесно переплетена с путями литературной науки, как судьба Анны Ахматовой.
Заинтересованность в процессах, происходивших в литературоведении, внимание к малоизученным страницам истории русской и мировой литературы, пушкиноведческие исследования и участие в подготовке академического издания сочинений Пушкина привели Ахматову к знакомству, дружбе и творческим контактам с представителями нескольких поколений отечественного литературоведения, многие из которых были сотрудниками Пушкинского Дома, - с С. В. Штейном, Г. А. Гуковским, Б. В. Томашевским, Б. М. Энгельгардтом, В. В. Виноградовым, Д. П. Якубовичем, Ц. С. Вольпе, В. Н. Княжниным, Е. Р. Малкиной, П. Е. Щеголевым, В. А. Мануйловым, Д. Е. Максимовым и другими, не говоря уже о многолетней дружбе с Б. М. Эйхенбаумом и В. М. Жирмунским. О своей благодарности хранителям русской культуры Ахматова сказала в дарственной надписи на сборнике "Избранное" (Ташкент, 1943): "Библиотеке Пушкинского Дома от ленинградки и пушкинистки Ахматовой - малая дань. 20 июня 1943. Ташкент". Еще лаконичней, но и многозначительней надпись на последнем прижизненном сборнике "Бег времени" (М., 1965): "Пушкинскому Дому Ахматова 25 янв<аря> 1966".
Еще в детстве развился у Ахматовой пристальный и острый интерес к истории, уникальный дар "интимного" переживания прошлого. Царскосельские детские впечатления Ахматова отождествляла с реалиями пушкинских стихов: "Все каменные циркули и лиры, - мне всю жизнь кажется, что Пушкин это про Царское сказал, и еще потрясающее
в великолепный мрак чужого сада1,
самая дерзкая строчка из когда-нибудь прочитанных или услышанных мной (однако не плохо и "священный сумрак")"2. Пушкинские образы определили ее восприятие характерных деталей предреволюционного быта. Вот, например, описание Слепнева - усадьбы ее свекрови в Тверской губернии: "Над диваном висел небольшой портрет Ник<олая> I, не как у снобов в Петербурге, - почти, как экзотика, а просто сериозно по-онегински ("Царей портреты на стенах")"3. Такие мемуарные фрагменты обнаруживают два важных свойства Ахматовой как интерпретатора исторических явлений и художественных произведений: внимание к "боковой", событийно не выдвинутой детали и сознательно разработанное ощущение личной, бытовой причастности к прошлому русской культуры. Оба эти свойства определили и индивидуальную специфику литературоведческих работ Ахматовой.
Малозаметная, на первый взгляд, деталь повествования может у Ахматовой стать "цитатным мостиком" к великому литературному произведению. Так, "зеленые скамейки" упоминаются в эпизоде появления Настасьи Филипповны на музыке в Павловске в "Идиоте" Достоевского, и к этому эпизоду отсылает ахматовское стихотворение 1945 г. о разрушенном гитлеровцами городе Пушкина: "Там был фонтан, зеленые скамейки".
"Ахматову волнуют и притягивают к себе реалии. Она нащупывает их там, где иной исследователь прошел бы равнодушно"4. Толчком к ахматовской интерпретации часто является несоответствие реалии фабульной мотивировке. Например, высказывая предположение о том, что в персонаже "Египетских ночей" отразились черты Мицкевича, Ахматова пишет: "Что итальянец не только импровизатор, но и поэт, видно из нескольких "описок" Пушкина: 1) Стул в комнате итальянца завален "бумагами" и бельем. Какие же, помилуй бог, "бумаги" у только что приехавшего нищего импровизатора? Это, конечно, рукописи писателя"5. Эта культура внимательного, "цепкого" чтения, по-видимому, сложилась у Ахматовой еще в ранней юности и впоследствии обусловила успех многих ее историко-литературных находок. Как заметил многолетний собеседник Ахматовой В. Я. Виленкин, "удивительная полнота ее знания Пушкина (все помнила!) была как бы наградой за талант внимания с которым она его читала"6.
Ощущение причастности к истории русской литературы тоже, по-видимому, формировалось сызмала и предшествовало вступлению на путь профессионального литератора. В одной заметке Ахматова говорит о том, что застала в детстве похороны последних из современников Пушкина. С пушкинской эпохой связывала ее и нить семейного предания: "В семье никто, сколько глаз видит кругом, стихи не писал, только первая русская поэтесса Анна Бунина была теткой моего деда Эразма Ивановича Стогова", - писала она в позднем автобиографическом очерке7"Александрина": "Покойная М. Г. Соломина говорила мне в 1924 г., что встречалась в "свете" с Араповой и та охотно повествовала, как ее мать (Н. Н. Ланская) была более счастлива во втором браке, чем в первом"8. Подчеркивала Ахматова и соотнесенность своей судьбы с литературой эпохи 1860-1870-х гг.: книгу автобиографической прозы она собиралась начать с главы о встрече своей крестной матери М. Ф. Вальцер с Достоевским9. Следует подчеркнуть, что существенны для формирования историко-литературных воззрений Ахматовой не сами по себе генеалогические связи или опосредованные знакомства, а то, что эти биографические случайности послужили толчком для возникновения ахматовского историзма, "ощущения личной жизни как жизни национальной, исторической, как миссии избранничества"10. Об этом неоднократно говорилось в связи с поздним творчеством Ахматовой, но наиболее проницательные из критиков 10-х гг. отметили эту черту уже после "Четок"11.
В автобиографических заметках Ахматова упоминает о раннем знакомстве с русской классикой, но сохранилось и драгоценное свидетельство о ее достаточно раннем интересе к историко-литературным документам. Ближайшая подруга Ахматовой по Царскому селу В. С. Срезневская в воспоминаниях об Ахматовой пишет о периоде 1904-1905 гг. (т. е. о пятнадцати-, шестнадцатилетней Ане Горенко): "Мы много гуляли по паркам, обе боготворили Пушкина, знали его хорошо, помнили и изучали его биографию по всем доступным нам источникам (письмо Жуковского отцу, лицейские заметки, словом, тот скудный материал, попадавший в наши еще такие слабые руки)!"12.
В эти же гимназические годы некоторое влияние на сферу интересов Ахматовой, по-видимому, оказал муж ее сестры С. В. фон Штейн, выступавший в печати по широкому кругу вопросов истории русской литературы XIX в. и впоследствии ставший профессиональным филологом (одно время он был хранителем музея Пушкинского Дома)13. Вероятно, от него шел первоначально интерес Ахматовой к установлению последнего адреса Тютчева14. В поздней заметке Ахматовой говорится: "Царскоселы <...> даже понятия не имели о том, что на Малой улице в доме Иванова умер великий русский поэт Тютчев. Неплохо бы хоть теперь (пишу в 1959 г.) назвать эту улицу именем Тютчева"15. На сохранившемся в архиве Ахматовой листке с копией плана Царского села по атласу Н. И. Цылова дом, в котором умер Тютчев, отмечен по четной стороне Малой улицы между Кузьминской и Церковной улицами16.
В начале 1910-х гг. Ахматова поступила на женские историко-литературные курсы Н. П. Раева17. Лекций И. Ф. Анненского, к тому времени уже покойного, она на этих курсах слышать не могла, как это иногда ошибочно утверждается18. Однако методика филологического анализа ее позднейших пушкиноведческих заметок позволяет предположить влияние исследовательской манеры Ф. Ф. Зелинского, сменившего И. Ф. Анненского в качестве лектора по античной литературе на раевских курсах. В эти годы Ахматова вступает на литературную арену как поэт, и ее творчество сразу же попадает в сферу внимания литературоведов, сочетавших тщательное изучение пушкинской эпохи с интересом к современной поэзии. В стихах ранней Ахматовой они зачастую находили живые отголоски тех традиций русской поэзии, которые были предметом их академических штудий. Методы изучения поэтической семантики, возникшие из анализа поэзии XIX в. в Пушкинском семинарии С. А. Венгерова, переносились ими и на материал поэзии Ахматовой. Несколько раз обсуждения такого рода происходили в Обществе ревнителей художественного слова при редакции журнала "Аполлон". Соратница Ахматовой по "Цеху поэтов" Е. Ю. Кузьмина-Караваева рассказывала спустя десятилетие: "Мне помнится собрание в редакции "Аполлон". Разбирали стихи Ахматовой. Она сама, быть может, больше всех удивлялась тем открытиям, которые делали в ее строках критики. Она впервые узнавала, что здесь-то следует традициям Пушкина, и кстати, именно таким традициям, которым до сих пор ни один поэт не следовал, что такое-то и такое сочетание звуков применено ею, чтобы передать такое-то и такое-то чувство, а данный ритм сознательно избран для передачи определенного настроения"19. В этом рассказе несколько шаржированно изображено обращение молодых филологов к так называемому "морфологическому методу". Впервые он был разработан именно на ахматовском материале В. А. Чудовским20 и Н. В. Недоброво. Общение с поэтом, критиком и историком литературы Н. В. Недоброво было одним из самых важных факторов становления литературоведческих представлений Ахматовой21.
В 1910-е гг. поэзия Ахматовой пользуется особым вниманием и любовью кружка молодых филологов, в который, помимо Недоброво, входили А. А. Смирнов, К. В. Мочульский, С. Э. Радлов, А. Л. Слонимский, А. И. Белецкий, Б. М. Эйхенбаум, В. М. Жирмунский22. Из них Б. М. Эйхенбаум первым написал отдельную статью об Ахматовой. Она была отвергнута редакцией "Аполлона" в 1915 г., и текст ее до нас не дошел23. Впоследствии он выпустил первую монографию о творчестве Ахматовой24.
Литературная мысль 1910-х гг. в лице названных начинающих тогда ученых склонна была соотносить имя Ахматовой с представлением о поэтическом наследии Пушкина. В докладе "Баллады Брюсова и "Египетские ночи" 22 апреля 1917 г. в историко-литературном кружке им. Пушкина при Петроградском университете В. М. Жирмунский говорил о возрождении традиций пушкинской школы в поэзии Ахматовой25. А. Л. Слонимский, рецензируя "Белую стаю", отмечал: "В накоплении рифм, в подборе звуков, в торжественном спокойствии речи - нечто от Пушкина". Обозначая, вслед за Жирмунским, постсимволистский этап развития русской поэзии условным названием "гиперборейства" (по титулу журнала, в котором печатались представители этого направления), А. Л. Слонимский утверждал, что переход от символизма к "гиперборейству" можно сравнить с "переходом от романтизма в духе Жуковского к пушкинской реалистической трезвости"26. О том же писал и Д. П. Якубович в неподписанной рецензии на "Белую стаю": "Теперь поэтесса вышла на путь, который мы бы назвали пушкинским. Законченности формы соответствует содержание гармонически-спокойное: чаще звучат белые стихи, величавее и проще становятся ямбы <.. .> Пушкинское устремление приятно и неожиданно у Ахматовой"27"мост к пушкинской поэтике и благородной простоте и спокойной ясности школы 20-30-х годов", но к схеме, предложенной Жирмунским, отнесся осторожно; "Пушкинистам представляется провести эту параллель более систематически, распространив ее на ритм, синтаксис и композицию. Называть акмеистов "нео-классиками" (соответственно наименованию символистов "нео-романтиками"),однако, преждевременно,так как до сих пор понятие "классицизм" остается метафизической туманностью"28. С этой же схемой полемизировал В. В. Виноградов29. На фоне этой дискуссии чтение Пушкина для Ахматовой неизбежно становилось формой аналитического самопознания. Насколько нам известно, не сохранилось никаких записей или помет на книгах, в которых Ахматова сопоставляла бы какие-либо фрагменты пушкинских текстов со своими произведениями30. Это и неудивительно: "целомудренное", "почти грозное" отношение к теме Пушкина, о котором Ахматова писала применительно к О. Мандельштаму31, было присуще и ей самой. Тем не менее несомненно, что интерес Ахматовой к ряду явлений пушкинской поэтики был связан с размышлениями о допустимости, мотивированности, укорененности в традиции соответствующих черт собственного стиля. Это относится, в частности, к вопросу о самоповторении у Пушкина. Тезис о "самоперепевании" Ахматовой был очень распространен в критике 1910-х-начала 1920-х гг. Ахматова специально изучала вопрос о самоповторениях Пушкина и намеревалась написать об этом отдельную заметку32. Ее вывод о природе ряда пушкинских самоповторений - "не повторение себя, а многократное восхождение к одному источнику"33 - объясняет и многие ахматовские реминисценции, повторения, отзвуки, варианты34. Дело в том, что обманчивая простота ранней лирики Ахматовой ввела в заблуждение критику 1910-х гг., не заметившую огромной роли "цитатного пласта" в ахматовском творчестве, - того, что в ее стихах осуществляется, говоря словами В. В. Виноградова о Пушкине, "синтез искусства и жизни"35. Но Ахматова осознавала это свойство собственного творчества: "... может быть, поэзия сама - Одна великолепная цитата"36. С выявления цитат из французской поэзии (в частности, из А. Шенье) начались занятия Ахматовой профессиональным пушкиноведением37. Им предшествовали аналогичные разыскания на материале русской поэзии XX в., в частности Иннокентия Анненского и поэтов-акмеистов. В зиму 1926/27 г. Ахматова усиленно занималась поисками французских источников Пушкина. По-видимому, с этой работой связаны сведения, которые один из современников сообщал со слов Ю. Н. Верховского: "Весь прошлый год он пробыл в Петербурге. Бывал у Ахматовой. Говорит, что она почти всю зиму пролежала: у нее туберкулез кишок. Она очень, очень много читает, прочла всего Вольтера, всего Буало, которого она, оказывается, очень любит"38. В ходе этих занятий Ахматова обнаружила неожиданный источник "Сказки о золотом петушке" - "Легенду об арабском звездочете" Вашингтона Ирвинга из книги "Альгамбра"39. Статья Ахматовой была высоко оценена рядом пушкинистов40 и деятелей литературы41. Она была прочтена как доклад в Пушкинском Доме 15 февраля 1933 г., в прениях выступали Д. П. Якубович, Б. В. Томашевский, Ю. Н. Тынянов42. С Д. П. Якубовичем Ахматова, по-видимому, делилась планами будущих пушкиноведческих исследований43. Он же связал ее с В. Д. Бонч-Бруевичем, который писал Ахматовой 8 мая 1933 г.: "Я только сейчас получил Ваш адрес от Якубовича и немедленно пишу Вам, чтобы просить Вас не отказать нам принять участие в наших сборниках "Звенья" Вашими прекрасными исследованиями по Пушкину. Если еще что надумаете, - пожалуйста, высылайте"44. В стихотворении Д. П. Якубовича, записанном в альбом Ахматовой, отражена их беседа 30 сентября (1933 г.?). Разговор касался "Альгамбры" Вашингтона Ирвинга ("Генералиф" - мавританский дворец в средневековой Испании; Ибрагим и бен Абу Аюб - арабский звездочет, герой сказки Ирвинга).
В день Веры, Надежды и Любви,
Смущенный и солнцем залитый,
С поэтессою знаменитой.
Блуждая по странам золотым,
По сказочным генералифам,
Зашла она чудом и к книгам моим,
Ведомая сказкой - мифом.
Я с ней разговаривал наобум...
(Глаза ее были строги)
Об Ибрагиме-ибн-Абу,
Египетском астрологе.
Что скрыт в ученом художник,
Который твердил с утра наизусть
Душистый ее "Подорожник"45.
Три строфы из другого стихотворного обращения Д. П. Якубовича (1933?)46 "В ста зеркалах":
В ее устах не удивят,
Презрительных неуловимо,
Слова изысканных цитат
Из Данте и поэтов Рима.
Напоминание она нам
О том, что позади, взгляни,
Залитый лавой Геркуланум.
Не согнутая и в беде
И царскосельских лебедей
Стихом, как флейта, звонким кличет.
Как и в "Последней сказке Пушкина", проблемы, рассмотренные в следующей статье Ахматовой - "Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина"47, - также подспудно связаны с осмыслением собственного художественного метода.
48. Для Ахматовой с ее интересом к предыстории, культурной генеалогии своего творчества особенно важен был пушкинский прецедент - факт усвоения и переработки "первым поэтом" уроков первого психологического романиста. Ахматова писала о Бенжамене Констане, что он "первый показал в "Адольфе" раздвоенность человеческой психики, соотношение сознательного и подсознательного, роль подавляемых чувств и разоблачил истинные побуждения человеческих действий". Поэтому "Адольф" и получил впоследствии название "отца психологического романа"49. Нетрудно увидеть, что перечисленные Ахматовой предметы констановского анализа находятся в центре внимания и в ее ранней лирике. Но следует оговорить, что в тексте статьи никаких автобиографических применений не содержится, анализ строго следует исключительно за пушкинским материалом50.
Сохранился документ, показывающий отношение коллег по пушкиноведению к этой работе Ахматовой, - протокол обсуждения соответствующего доклада на 37-м заседании Пушкинской комиссии АН СССР от 23 апреля 1936 г.51 Особенно значимой для Ахматовой была, вероятно, оценка Б. В. Томашевского, к трудам которого она относилась с неизменным уважением и с которым ее связывали долгие годы дружбы52.
"Б. В. Томашевский, подтверждая заключение докладчика о пометках в книге "Адольф"53, отмечает, что на материале "Маленьких трагедий" он пришел примерно к тем же выводам, которые теперь нашли свое подтверждение в работе А. А. Ахматовой54. Проблема реализма Пушкина в последнее время ставится в разных планах и часто вульгаризируется, часто разрешается ретроспективно. Лет 10 тому назад вопрос о пушкинском реализме решали с позиций натуралистической или тургеневской школы. Эволюция Пушкина от романтизма к реализму была, но надо вскрыть, каким путем он шел и к какому реализму пришел. Тогда проблема пушкинского романтизма и реализма примет иной вид. В маленьких трагедиях уже намечается этот сдвиг. Пушкинский реализм, нерв пушкинской системы заключается в реалистической психологизации героя в противоположность герою классическому. Корни следует искать в романе, и А. А. Ахматова как раз и ставит этот острый вопрос, совершенно правильно наметив и объект, и объем влияния... Должно еще отметить, что А. А. Ахматова построила свою верную гипотезу, не обладая даже полным материалом. Первым критиком, видевшим в Онегине - Адольфа, был сам Пушкин: в черновике вместо "Чайльд-Гарольд" стоит "Адольф".
М. К. Азадовский отмечает, что А. А. Ахматова оставила в стороне другую, политическую линию интереса Пушкина к Б. Констану. Интересно отметить, что перевод Вяземского "Адольфа" появляется в конце 20-х гг., в самый разгар литературной борьбы55.
Г. А. Гуковский говорит, что работа А. А. Ахматовой представляет очень хороший урок некоторым течениям в пушкиноведении, в частности упомянутому Б. В. Томашевским методу "спортивных сопоставлений". Материал разъясняет и вопрос становления пушкинского реализма, и вопрос пушкинского мировоззрения. Очевидно, Констан был близок и пушкинскому кругу, и самому Пушкину. Вопрос о "светской повести" не случаен в общей системе мировоззрения Пушкина. Таким образом, перекрывается пропасть между прогрессивностью и аристократизмом Пушкина. Остается пожалеть, что, тогда как материал прямо ведет к разрешению целого ряда проблем, в работе А. А. Ахматовой они изложены в слишком сжатой форме".
"что о политическом влиянии Б. Констана ею очень кратко изложено в примечании. Исследование этого вопроса перегрузило бы работу без большой к тому нужды, ибо, с одной стороны, вопрос этот в достаточной мере уже изучен56, с другой, не имеет прямого отношения к теме доклада".
Председательствующий отметил "чрезвычайный интерес работы А. А. Ахматовой, тщательную технику и большую исследовательскую осторожность. В докладе опущена значительная часть примечаний, в которых имеется множество тонких наблюдений (об исторических фамилиях в произведениях Пушкина57, о влиянии Бальзака на отрывок "На углу маленькой площади"58 и др.). А. А. Ахматова мало остановилась на пушкинской прозе, ограничившись только параллелями, между тем как доложенный ею материал открывает новую страницу в изучении Пушкина-прозаика. Вообще в работе мало воздуха и замечается излишняя сухость и лапидарность. В последние годы А. А. Ахматова реализует свои наблюдения над Пушкиным на фоне мировой литературы. Очередной ее работой является изучение вопросов о связях Пушкина с поздним Байроном59".
На заседании Пушкинской комиссии, естественно, обсуждались только специфически профессиональные вопросы, но еще раз следует напомнить о двояком значении ахматовских статей, о котором в свое время точно сказал Б. М. Эйхенбаум: "Историко-литературные работы Ахматовой важны не только сами по себе (они достаточно высоко оценены нашим советским пушкиноведением), по и как материал для характеристики ее творческого пути и ее творческой личности: уход от поэтической деятельности не был уходом от литературы и от современности вообще"60.
Занимаясь изучением наследия Пушкина, Ахматова была тесно связана с широкими кругами пушкинистов того времени, которые в большинстве своем представляли Пушкинский Дом как ведущий центр советского пушкиноведения. Поэтому можно надеяться, что рассмотренные в настоящем сообщении материалы, впервые акцентирующие внимание на творческих контактах Ахматовой с Пушкинским Домом, могут быть использованы в дальнейших исследованиях ее поэтической и научной деятельности,. а также будут полезны при создании истории советской литературной науки, в которой пушкиноведческие опыты поэта и ее связи с Пушкинским Домом должны занять свое небольшое, но законное место.
Примечания
1. Из стихотворения Пушкина "В начале жизни школу помню я...".
"смелости" пушкинского выражения "сумрак наш священный" Ахматова намеревалась писать в связи с пушкинской заметкой "Есть различная смелость" (Герштейн Э. Г., Вацуро В. Э. Заметки А. А. Ахматовой о Пушкине. - Временник Пушкинской комиссии. 1970. Л., 1972, с. 32-33).
3. ГПБ, ф. 1073.
4. Герштейн Э. Г. Послесловие. - В кн.: Ахматова А. О Пушкине. Статьи и заметки. Л., 1977, с. 286.
5. Там же, с. 193.
6. Виленкин В. Воспоминания с комментариями. - Вопросы литературы, 1979, № 3, с. 248.
"Записках" Э. И. Стогов-Можайский (1797-1880) упоминал также об отдаленном родстве с Денисом Давыдовым (Русская старина, 1903, № 2, с. 273). Сведения о Э. И. Стогове содержатся в письмах его дочери Ии Эразмовны Стоговой-Змунчилла к М. И. Семевскому (ИРЛИ, ф. 265, оп. 1, ед. хр. 35, л. 595-600; опубликованы с купюрами: Русская старина, 1886, № 10, с. 125-128).
8. Ахматова А. О Пушкине, с. 146. - В 1924 г. Ахматова, по-видимому, встречалась с М. Г. Крогиус-Соломиной, когда последняя съезжала с квартиры, в которой поселилась Ахматова (Фонтанка, д. 2).
9. Авдеенко А. Мир поэзии. В гостях у А. Ахматовой. - Вестник АПН. Культура и искусство, 1962, № 8, с. 3.
10. Эйхенбаум Б. М. Об А. А. Ахматовой (1946). - День поэзии. Л., 1967, с. 169.
11. Недоброво Н. Анна Ахматова. - Русская мысль, 1915, № 7, с. 67 (2-я паг.).
13. Приват-доцент Сергей Владимирович фон Штейн (1882-?) был мужем Инны Андреевны Горенко (1885?-1906). Сохранились подробные и доверительные письма Ахматовой к нему за 1906-1907 гг. (ЦГАЛИ, ф. 1298, оп. 2, № 1). Он автор двух книг о Пушкине: 1) Пушкин и Гофман. Сравнительное историко-литературное исследование. Дерпт (Тарту), 1927; 2) Пушкин-мистик. Рига, 1932.
14. Штейн писал о необходимости разыскать дом, в котором умер Тютчев, и выражал сожаление, что Царское село "ничем не увековечило памяти своего певца и гениального поэта русской земли" (Штейн С. Тютчев в Царском Селе. - Царскосельское дело, 1915, № 22, 29 мая; № 30, 24 июля).
15. ГПБ, ф. 1073; ср.: Мандрыкина Л. А. Из рукописного наследия А. А. Ахматовой. - Нева, 1979, № 6, с. 197.
16. Об этой идентификации см.: Бунатян Г. Г. Город муз. Л., 1973, с. 187. - Э. Ф. Голлербах, также занимавшийся розысками этого адреса, затруднялся опознать этот дом по атласу Цылова, поскольку в нем указаны еще двое Ивановых как домовладельцы по Малой улице (ЦГАЛИ, ф. 548, оп. 1, ед. хр. 319, л. 6).
"Октябрь 1911" (ЦГИА, ф. 52, оп. 1, ед. хр. 21, л. 37).
18. Писатели современной эпохи. Библиографический словарь русских писателей XX века, т. I. M., 1928, с. 26.
19. Данилов Юрий [Кузьмина-Караваева Е. Ю.]. Последние римляне. - Воля России, Прага, 1924, № 18-19, с. 115.
20. Чудовский В. По поводу стихов Анны Ахматовой. - Аполлон. 1912, № 5, с. 45-50.
21. Кралин М. Сонет "незабвенного друга". - Ленинградский рабочий, 1979, № 26, 30 июня. - Близкая дружба Ахматовой с Недоброво относится к 1913-1914 гг. Называя Ахматову в ряду своих собеседников, Недоброво писал в 1913 г. Б. В. Анрепу: "Я окружаю себя людьми, в обществе которых трачу время до такой степени щедро, что его вовсе не остается" (ГПБ, ф. 1088, ед. хр. 297).
"Здесь целый выводок молодых филологов, которые в звездные ночи превращаются в живой сборник стихов Федора Кузьмича <Сологуба>, Вяч. Иванова, отчасти Ахматовой" (ИРЛИ, ф. 289, оп. 3, № 608). А. А. Смирнов познакомился с Ахматовой в Париже в 1911 г. Сохранился экземпляр второго издания "Четок" со стихотворным инскриптом Ахматовой, подаренный А. А. Смирнову: "Когда умрем, темней не станет, А станет, может быть, светлей. 1911, май, Париж" (сообщено С. Дедюлиным). В 1919 г., обозревая поэзию былых акмеистов, Смирнов писал, что за последние четыре года "ясно обнаружилась полная обособленность изумительного творчества Ахматовой" (Творчество, Харьков, 1919, № 3, с. 27). А. И. Белецкий впоследствии выступал с докладом о творчестве Ахматовой (Театральные известия, Харьков, 1921, № 2, 11 октября). В. М. Жирмунский делал в этом кружке доклад об Ахматовой (Слонимский А. Л. Программа "Литературных воспоминаний" (1945). - ЦГАЛИ, ф. 2281, оп. 1, № 47, л. 6).
23. Письмо Б. М. Эйхенбаума С. К. Маковскому (Гос. Русский музей, ф. 97, № 311). После отклонения рукописи Б. М. Эйхенбаум писал Л. Я. Гуревич 13 июля 1915 г.: "Что же остается? Оставить статью, написанную не случайно, а нарочно и с увлечением - ужасно тяжело" (ЦГАЛИ, ф. 131, оп. 1, № 201, л. 164). Б. М. Эйхенбаум был знаком с Ахматовой по Цеху поэтов, в заседаниях которого он участвовал. Об одной из встреч он сообщал Л. Я. Гуревич 15 января 1916 г.: "На Рождестве я побывал в Царском селе - у Ахматовой <.. .> Какая она хорошая, глубокая - больна. Уже год каждый день поднимается температура - туберкулез! Читала стихи будущего сборника, где она и о "ребеночке" говорит, и христовой невестой называется - гораздо дальше "Четок", в самую глубь" (ЦГАЛИ, ф. 131, оп. 1, № 201, л. 174). 30 апреля 1917 г. он записал в альбом Ахматовой посвященное ей четверостишие (ЦГАЛИ, ф. 13, оп. 1, № 16, л. 15).
24. Эйхенбаум Б. Aннa Ахматова. Опыт анализа. Пгр., 1923. Перепечатало в кн.: Эйхенбаум В. О поэзии. Л., 1969, с. 75-147.
25. В., Д. [Выгодский Д. И.]. В пушкинском кружке. - "Новая жизнь", 1917, № 6, 25 апреля.
26. Вестник Европы, 1917, № 9-12, с. 407-408.
28. Мочульский К. Поэтическое творчество Анны Ахматовой. - Русская мысль, София, 1921, № 3-4, с. 201.
29. Виноградов В. О символике А. Ахматовой. - Литературная мысль, № 1. 1922, с. 122-133.
30. Поэтому особо значима единственная заметка такого рода, в которой Ахматова говорит об импульсе к созданию "Поэмы без героя": "Первый росток, который я десятилетиями скрывала от себя самой, - это, конечно, запись Пушкина: "Только первый любовник производит впечатление на женщину, как первый убитый на войне" (ГПБ, ф. 1073).
31. Лямкина Е. И. Вдохновение, мастерство, труд. - Встречи с прошлым, вып. 3. М., 1978, с. 413.
33. Герштейн Э. Г., Вацуро В. Э. Заметки А. А. Ахматовой о Пушкине, с. 38.
34. В этом отношении ахматовское творчество сходно с поэзией Тютчева. О "циклизме", "параллелистическом методе поэтической работы", "минимализации тем" см.: Пумпянский Л. В. Поэзия Ф. И. Тютчева. - Урания. Тютчевский альманах, Л., 1928, с. 9-18.
35. Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941, с. 374-437.
36. Ахматова А. Стихотворения и поэмы. Л., 1976, с. 298. - Особенпо характерны для Ахматовой разные виды "непрямого цитирования", см. подробней: Тименчик Р. Принципы цитирования у Ахматовой в сопоставлении с Блоком. - Тезисы I Всесоюзной (III) конференции "Творчество А. А. Блока и русская культура XX века". Тарту, 1975, с. 124-127.
"Пушкин и Шенье" относятся к апрелю 1926 г. (Ранние пушкинские штудии Анны Ахматовой. По материалам архива П. Н. Лукницкого. - Вопросы литературы, 1978, № 1, с. 188). Впрочем, в одной из автобиографических заметок Ахматова приурочивала "начало пушкинизма" к 1924 г. и связывала его с беседами о Пушкине с Г. А. Гуковским (Мандрыкина Л. А. Ненаписанная книга. - В кн.: Книги. Архивы. Автографы. Л., 1973, с. 278). О хронологии и эволюции пушкиноведческих изысканий Ахматовой см. Послесловие Э. Г. Герштейн в кн.: Ахматова А. О Пушкине, с. 277-317. - Самое раннее из пушкиноведческих наблюдений Ахматовой записано в дневнике М. М. Шкапской 27 декабря 1924 г.: "Любопытно, до какой степени Пушкин не понимал Данта. Он его воспринимал как-то через 18-й век, через Вольтера. Почему об этом никто не писал?" (Ахматова в разговоре - после бессонной ночи за Дантом в подлиннике)" (ЦГАЛИ, ф. 2182, оп. 1, ед. хр. 140, л. 314).
38. Письмо Д. С. Усова к Е. Я. Архиппову от 31 августа 1927 г. (ЦГАЛИ, ф. 2209, оп. 1, ед. хр. 56, л. 9 об.). Сделанные Ахматовой сопоставления Пушкина с Вольтером и Буало см.: Герштейн Э. Г., Вацуро В. Э. Заметки А. А. Ахматовой о Пушкине, с. 32, 34 и 37-40.
39. Ахматова А. Последняя сказка Пушкина. - Звезда, 1933, № 1, с. 161-176; Ахматова А. О Пушкине, с. 8-38.
40. Азадовский М. К. Источники сказок Пушкина. - Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, I. M. -Л., 1936, с. 149. - В. Б. Шкловский написал на книге "Чулков и Ловшин" (Л., 1933): "Анне Андреевне Ахматовой на отзыв. Я верю Вам после ясной статьи о Пушкине, не загороженной словами. Поздравляю Вас с началом работы над Констаном. Только Вы можете ее сделать" (Литературный музей ИРЛИ). К. Н. Державин писал Ахматовой 29 июня 1944 г.: "Позвольте вручить Вам мою маленькую работу "Вергилий и пермская сказка", целиком подсказанную Вашей прекрасной статьей о "Золотом петушке" (Литературный музей ИРЛИ).
41. В очерках из цикла "Листки из дневника" Ахматова вспоминает об О. Э. Мандельштаме: "Мою "Последнюю сказку" - статью о "Золотом Петушке" - он сам взял у меня на столе, прочел и сказал: "Прямо - шахматная партия" (ГПБ, ф. 1073).
"Пушкин и Кюхельбекер" (ЛО Архива АН СССР, ф. 150, оп. 1, ед. хр. 5, л. 11).
43. В статье "Адольф" Бонжамена Констана в творчестве Пушкина" Ахматова сообщает: "На поиски имени Констана в черновиках "Евгения Онегина" навел меня Д. П. Якубович" (Ахматова А. О Пушкине, с. 56). Сохранилась дарственная надпись Якубовича Ахматовой от 9 марта 1933 г. на оттиске его статьи "Неизвестная запись Пушкина" (Литературный музей ИРЛИ).
44. ГБЛ, ф. 369, карт. 126, ед. хр. 57.
45. ЦГАЛИ, ф. 13, оп. 1, ед. хр. 16, л. 36.
46. ГПБ, ф. 1073.
48. Жирмунский В. М. Творчество Анны Ахматовой. Л., 1973, с. 44-45.
49. Ахматова А. О Пушкине, с. 62-63.
50. Некоторые отчетливые автобиографические проекции встречаются в ахматовской статье 1947 г. "Каменный гость" Пушкина" (Пушкин. Исследования и материалы, т. II. М. -Л. 1958, с. 171-186; Ахматова А. О Пушкине, с. 89-109).
51. ЛО Архива АН СССР, ф. 150, оп. 1, ед. хр. 29, л. 181-181 об. - Помимо выступавших присутствовали: Л. Б. Модзалевский, П. К. Козмин, М. И. Аронсон, В. В. Гиппиус, Л. Я. Гинзбург, Л. Л. Домгер, Н. В. Измайлов, Б. С. Мейлах, А. Н. Шебунин, И. Н. Медведева, М. С. Альтман, В. Л. Комарович, И. Я. Айзеншток, М. Л. Тройская, В. А. Мануйлов и другие (всего 46 человек).
"Глубокоуважаемой Анне Андреевне Ахматовой в надежде на снисходительный суд. 26 апреля 1939" (на оттиске статьи: Пушкин и французская литература. - Литературное наследство, т. 31-32. М., 1937, с. 1-76) и "Анне Андреевне Ахматовой на суд. 16 февраля 1950" (на статье: "Таврида" Пушкина. - Ученые записки ЛГУ. Сер. филолог, наук, вып. 16, 1949).
53. На этом же обсуждении Н. К. Козмин выразил сомнение в том, что карандашные пометы на экземпляре "Адольфа" из библиотеки Пушкина были сделаны рукой поэта, и ссылался на отрицательное заключение Б. Л. Модзалевского. Ахматова в ответ сослалась на экспертизу Б. В. Томашевского и Л. Б. Модзалевского, пришедших к противоположному заключению.
54. См.: Томашевский В. "Маленькие трагедии" Пушкина и Мольер. - Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, I. M. -Л., 1936, с. 115-133.
55. В настоящее время этот вопрос рассмотрен в статье Л. И. Вольперт "Адольф" Бенжамена Констана в переводах П. А. Вяземского и Н. А. Полевого" (Пушкин и его современники. Псков, 1970, с. 161-177).
56. Имеются в виду работы Б. В. Томашевского "Французские дела 1830-1831 гг." (Пушкин А. С. Письма к Е. М. Хитрово. 1827-1832. Л., 1927, с. 301-361) и "Из пушкинских рукописей" (Литературное наследство, т. 16-18. М., 1934, с. 284, 286, 288). См.: Ахматова А. О Пушкине, с. 52.
"многие герои пушкинских и неисторических произведений 1829-1834 гг. носят фамилии Рюриковичей, в XIX в. уже неуществовавшие...". Семантика этих фамилий, по ее мнению, дает материал для постановки вопроса об отношении Пушкина к старой знати (Ахматова А. О Пушкине, с. 73).
58. Речь идет о влиянии "Физиологии брака" Бальзака (Ахматова Л. О Пушкине, с. 88).
59. В интервью 1936 г. Ахматова говорила: "Сейчас я работаю над комментарием для третьего тома академического издания Пушкина (к "Сказке о золотом петушке"). Эта работа поглощает все мое время и отодвигает осуществление других замыслов. <.. .> Кроме того, для первого тома академического издания Пушкина я перевела на русский язык все французские стихи, печатающиеся в комментариях, а также французские стихи Пушкина. <...> По окончании работы над комментарием к академическому изданию Пушкина я предполагаю продлить свои исследования над источниками пушкинского творчества. Тем много, и какую я выберу - трудно сказать" (Литературный Ленинград, 1936, № 45, 29 сентября; Дедюлин С. Малоизвестное интервью Анны Ахматовой. - Вопросы литературы, 1978, № 7. с. 313-314).
60. Эйхенбаум Б. М. Вступительное слово к вечеру А. А. Ахматовой в Доме кино 17 марта 1946 г. (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, № 180, л. 9).