История, культура, литература. К 65-летию С. Ю. Дудакова.
Иерусалим, 2004. С. 221-234.
Три персонажа "Записных книжек" Анны Ахматовой
В ахматовских рабочих блокнотах1 есть пометы о целом ряде лиц, чьи биографии связаны с Израилем - Эстер, Шимон и Давид Маркиши, Руфь Зернова, Михаил Ландман, Евгений Левитин и другие. В настоящей заметке подробней остановимся на трех персонажах.
1
Рахиль Львовна Баумволь (1914-2000) - поэтесса, прозаик, писавшая на идише и по-русски, фигурирует в списках переводов, выполненных Ахматовой (С. 92, 494, 653, 718). 2 февраля 1966 г., меньше чем за месяц до смерти, Ахматова составляла план возможной книги, которая могла бы быть посвящена 60-летию ее литературной деятельности (С. 707). В этот план включено и стихотворение Рахиль Баумволь "Прогулка", написанное в Доме творчества писателей в Голицыне 24 августа 1954 г.:
Ты сегодня особенно как-то тиха,
Королева стиха.
Мы с тобою идем по жнивью.
Я молчать тебе вдоволь даю
И сама я охотно молчу,
Молча думаю то, что хочу.
Я любуюсь в тиши средь полей
Горделивой осанкой твоей,
Властным взглядом, решительным ртом,
Словно сжатым Великим постом.
Жизнь твоя у Руси на виду.
Я, сестра твоя, рядом иду.
Рост мой мал, я сутулюсь слегка,
За спиною - страданий века.
Я взирать не могу с высоты.
Мой народ, для кого я пою -
Разве слышит он песню мою?
Песню отняли злые враги,
Королева, сестра, помоги!
Мне не надо ни стран, ни морей,
Ни чудесной короны твоей.
Только песню заставь их вернуть.
... Мы с тобой продолжаем наш путь.
Мы идем по жнивью не спеша.
Надрывается молча душа.
Впереди простирается лес.
Тишина вопиет до небес2.
Когда Ахматова переписала это стихотворение для рукописной подборки стихов о себе "В ста зеркалах", она позволила себе маленькую, но характерную редакторскую поправку, корректирующую несколько вольное и немного неловкое употребление принятого в православии словосочетания - она заменила "Великим постом" на "суровым постом"3.
Рахиль Баумволь познакомилась с Ахматовой во время ташкентской эвакуации. Лидия Чуковская записала разговор с Ахматовой 2 ноября 1942 года: "Тараховская4 сейчас переводит замечательные стихи, одной еврейской поэтессы. Ах. какие! Замечательные, первоклассные. Я очень хотела показать подстрочники Л<идии> К<орнеевне>". ... Я сказала, что стихи - как-то родственны Квитко, так же материален мир и так же все наивно. - "Нет, не наивно, по-моему, - сказала [Ахматова], а с нарочитым примитивизмом. Этакий Шагал"5.
С 1971 года до конца своей жизни Рахиль Баумволь жила в Иерусалиме. 13 октября 1997 года я записал ее рассказ об истории стихотворения "Прогулка", он начинается с воспоминания о ташкентском визите к Ахматовой: "Она возлежала на кровати. По дороге многие (Алигер и еще такие) купили оренбургские платки (мы Оренбург проезжали), с длинными кистями, белые. Она лежит в таком оренбургском платке, накрыта, торчит голая ножка с изумительным педикюром, очень красивая нога - голая. Я так еще подумала: "Она еще делает педикюр!!" Она лежит и говорит: "Ну, почитайте мне. У вас чудесные стихи", - у нее был низкий голос, меццо. Помню, я ей почитала, - в основном, в переводе Инбер. У меня было такое стихотворение, где каждая строфа кончается "Унд дос из шойн а лид" ("И это уже песня"), а переводчица сделала "И это уже стих". Она раскритиковала, говорит: "Стих - это не а лид", но стихотворение ей понравилось - "Оно (и это мне все говорили) гораздо лучше в оригинале, чем в переводе"... Я посидела у нее немного, она на меня не шибкое впечатление произвела, она мне показалась такой барыней, а я же по-советски была воспитана, суть ее я не понимала, до меня не доходила суть, а ее лежание, с этой челкой, с этой своей ногой, с этими красными ноготками... Она была не простая, и подтверждение моего впечатления было, когда она познакомилась с Галкиным.
Когда она приехала в Голицыно, писательские жены облепили ее. Мне она сказана: "Пошли гулять!" Ну, меня не устроило такое "пошли гулять!", что ж я поплетусь гулять с ней, и я осталась сидеть. Осталась сидеть и написала это стихотворение, которое называется "Прогулка". Раньше называлось "Воображаемая прогулка". Я его написана тогда, сидя на террасе, когда она ушла гулять с ними. И прочитана Аделине Адалис6, она была жесткий орешек, далеко от сентиментов, и вдруг она заплакала. Я думаю: "Да, она экзальтированная, наверно, очень". Потом я прочитана мужу7. Он заплакан, я говорю: "Что с тобой?" Он говорит: "Вот она придет с гулянья, ты ей прочитай". Я говорю: "Не смей даже пикнуть! Я? Ей? Прочитаю?! Ни в жизнь". И я ей не прочитала. Прошло четыре года, и я издаю книжку в "Советском писателе", переводов. И не помню, то ли мне сказани, то ли подсказали, короче говоря, я попросила Ахматову сделать несколько переводов8. Между прочим, она переводит неважно. Она большая писательница, ей самой надо писать. Но Маршак тоже большой писатель, Пастернак - тоже, но они хорошо переводили, она - неважно. И она у меня взяла четыре стихотворения. Она перевела и очень величественно и добродушно сказана: "Рахиль Львовна, Вы сами поэт, и если Вам что-нибудь не понравится, я Вам даю полное право исправить". Что может быть лучше! Я сказана: "Что Вы, что Вы!" Когда я стала читать переводы, я подумана: "Неплохо бы исправить". Исправила или нет, я не помню сейчас. Но когда вышла книжка, я уже остыла, уже моя наболевшая гордость прошла, я должна же ей послать как переводчице экземпляр (Петровых меня переводила - изумительно! - и Маршак перевел, Спендиарова). И вместо надписи ей я записана это мое стихотворение. И послана в конверте. Через некоторое время ее посетил Галкин. Пришей и говорит мне таинственным голосом, он такой был романтичный: "Я Вам что-то расскажу. Анна Андреевна мне рассказана, что Вы написали потрясающее стихотворение. И когда она его читана, у нее слезы были на глазах. И что же? - она собственной своей рукой записала это стихотворение в свой альбом". Ну что же, я была очень рада. Но когда мы с ней увиделись, она сказала те же самые слова: "Вы знаете, я Ваше стихотворение своей собственной рукой..." - кто это говорит о себе - "своей собственной рукой"?! - "... вписана в альбом". Не знаю, мне это не пришлось по сердцу".
Таким образом, неточен рассказ Ф. Г. Раневской о встрече в Голицыне: "Мы сидели в лесу на пнях. К ней подошла седая женщина, она назвала себя поэтом добавив, что пишет на еврейском языке и что ее зовут "еврейской Ахматовой". "Тогда приходите ко мне сегодня же к вечеру, дайте мне ваши стихи, я их переведу". Они условились о встрече"9. Еще в Ташкенте Ахматова подарила Р. Л. Баумволь свой сборник 1943 года - "на память о нашем Ташкенте", а на своей книжке 1961 года надписала: "Рахили Баумволь за чудесные стихи Анна Ахматова".
Об их встрече в начале 1961 года вспоминает поэт Грейнем Ратгауз: " - Сидите, скоро должна быть Рахиль B. <sic!> (еврейская поэтесса, которую ценит Анна Андреевна и о которой она коротко сказала: "Очень талантливая"). Но вот звонит телефон, это - Рахиль В., и Анна Андреевна радостно говорит ей "Здравствуйте, милуша..." Возможно, ожиданием визита Баумволь объяснялось появление новой темы в разговоре о своих переводах, который Ахматова вела с мемуаристом. Об этой работе она говорила без воодушевления. "Однако Ахматова выделила свои переводы из еврейской поэзии; по ее словам, она считала честью для себя переводить поэтов гонимого народа"10.
2
"Д-р Вейнберг в Тель-Авиве. Пер. с немецкое и английского" (С. 610) - видимо, описка: скорее переводчик на английский немецкий. Он переводил стихи Ахматовой на немецкий (С. 347, 510, 623). Он включен в список "Кому послать оттиски" (С. 312).
Запись ноября 1962 года - "Кому писать.... Вейнберг Тель Авив" (С. 262) - относится к ответу на первое письмо С. Вейнберга, по-видимому, не сохранившееся в ахматовских бумагах:
"Многоуважаемый г-н X!
Все, кому я показывала Ваши переводы, находят их превосходными. Я сама занимаюсь этим делом и знаю, что это такое. Вам удалось сохранить все, вплоть до моего дыханья, отношение к слову бережное, смысл передан до конца. Мои стихи еще никогда не звучали так ни на одном языке. Благодарю Вас.
Анна Ахматова
22 дек 1962 Москва
Мой новый адрес: Ленинград, ул. Ленина, 34, кв. 21" (С. 285).
К этому черновику письма Ахматова прибавила фразу "Если у Вас есть еще переводы моих стихов, пожалуйста, пришлите их мне".
Письмо было послано С. Вейнбергу11, его отклик также не сохранился в архиве Ахматовой, поэтому 12 марта 1963 года он писал повторно:
"Многоуважаемая Анна Андревна,
Вам, конечно, известно, что Ваша краткая биография в The Penguin Book of Russian Verse "She lives in Leningrad, the greatest living Russian poet"*12. И вот я получаю от Вас - the greatest living Russian poet - невероятное письмо. Судите сами, как же мне было ответить Вам, чтобы не показаться сентиментальным, старым болваном.
Под влиянием Ваших любезных комплиментов, я перевел еще несколько Ваших стихотворений и посылаю Вам эти переводы, for what they're worth.
С наилучшими пожеланиями
Ваш С. Вейнберг
"Советую поглядеть на стены, запятнанные водой и плесенью, и вы сможете узреть там божественные виды с горами, лесами, долинами и потом вы увидите там битвы и тела и лица в громадном разнообразии"13.
А в 1940 г. Анна Ахматова написала:
... Таинственная плесень на стене...
И стих звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне -
СВ.
*"Lives" и "living" в одном предложении, конечно, не очень удачно, но это не меняет сущности, а сущность такая, что..."14.
Ответа не было, хотя в это время Ахматова многим сообщала о вейнберговских переводах. 27 июня 1963 читатель записал с ее слов, со слуха, ошибившись насчет пастора: "Вот посмотрите... Вы знаете немецкий язык? Переводы моих стихотворений на немецкий язык. Это мне прислал один немецкий пастор, он живет в Израиле, он занимается литературой и переводит стихи на немецкий язык. Специалисты немецкого языка говорят, что переведено точно и хорошо. Здесь ряд стихотворений с копиями - заберите себе"15.
"Показывая переводы ее стихов на немецкий, присланные из Тель-Авива, А. А. замечает, что не знает немецкого языка, хотя ее учили ему в детстве довольно тщательно (на самом деле она этот язык немного помнит)"16.
1 сентября 1963 он пишет снова:
"Многоуважаемая Анна Андреевна,
Простите великодушно, что, не дожидаясь Вашего ответа, продолжаю надоедать Вам моими переводами.
Просить прощения за мое подражание А. А. Ахматовой не стану, потому что знаю, что это непростительно17.
С наилучшими пожеланиями Ваш С. Вейнберг".
Отвечено ему было только 17 января 1965 г. (С. 506):
"Простите меня, милый Доктор, за мое бесконечное молчание. Причин у меня слишком много, чтобы их перечислять. Была рада получить Ваши переводы, они мне понравились. 17 янв. 1965. Ленинград. Анна Ахматова" (С. 575).
После этого он еще дважды писал Ахматовой:
"31 июля 1965
Позвольте и мне, уважаемая Анна Андреевна, поздравить Вас с оксфордской степенью. Лидия Леонидовна [Пастернак-Слэйтер] мне кое-что о Ваших торжествах там писала, и я от души рад, что Ваши заслуги перед Поэзией получили также и официальное признание, которое они уже больше полстолетия имеют в сердцах Ваших читателей и почитателей.
Посылаю Вам опять несколько попыток перевода Ваших стихов. Я, конечно, знаю, что все мои попытки нуждаются еше в окончательной редакции, и я всё стараюсь поправить неудачные и ошибочные места. Например, мой перевод четверостишия, который я Вам послал, никуда не годится, потому что у Вас в третьей строке цитата "Почто Меня оставил!"- 18. Теперь я постарался это поправить, но два лишних слова застряли в строке, и как я ни бился, никак их оттуда вытащить не удается...
"Древнеегипетских Папирусов"19. (Я тоже иногда пробую переводить со всяких диковинных языков -перевел на английский язык цикл стихов с персидского - Гафиза - и даже с китайского переводил).
Ваш С. Вейнберг
"27 сентября 1965
Дорогая, многоуважаемая Анна Андреевна,
Посылаю Вам попытку перевода Ваших "Полночных стихов", которые нашел в Дне поэзии 1964.
и наилучшими пожеланиями Ваш С. Вейнберг
P. S. Мне удалось получить тут стихотворения и поэмы Бориса Пастернака в издательстве Советского Писателя 1965 г. Прекрасное издание, но очень обидно, что не сочли возможным дать все стихотворения поэта.
Посылаю Вам (хоть и не к сезону) мою попытку перевода "На Страстной".
В намеченном ныне к изданию корпусе сохранившейся переписки Ахматовой планируется в приложениях поместить и переводы Шимона Вейнберга (почти три десятка стихотворений и "Реквием"), оставшиеся неопубликованными.
3
"Филип Бен - ? (Paris)" (С. 460). В позднейшем списке встреченных иностранцев и зарубежных отзывов о себе: "Филипп Бен ("Monde")" (С. 557).
Филип Бен (1913-1978) с 1952 года был корреспондентом парижской газеты "Монд" и тель-авивской газеты "Маарив". В Палестине он осел в 1943 году. Он попал сюда с армией генерала Андерса из Советского Союза, где был интернирован как солдат польской армии в 1939 году. В предвоенной Польше он был журналистом, писал под своим дорепатриационным именем Норберт Нижевский. В конце 1956 года был выдворен из социалистической Польши как "агент израильской и американской разведок". По одной из версий он был причастен к передаче на Запад текста доклада Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС20. В 1960-е годы в "Монде" он, в основном, был корреспондентом при Организации объединенных наций, присылал отчеты из Вашингтона и Нью-Йорка. В мае 1964 г. посетил в Москву. Об этой поездке в парижской газете он ничего не публиковал, отчет его появился в американском издании21.
"Прогресс есть, - начинался отчет. - Навестив Россию после трехлетнего отсутствия, сразу замечаешь подземные переходы на Красной площади или на улице Горького в Ленинграде и на площади Свердлова в Киеве". Далее описывается поразительное обилие автоматов с газированной водой. Из сорокалетнего отдаления мы помним, что эта новинка становилась тогда и предметом поэтического вдохновения22. Из других его впечатлений отметим удивление от смелости реплик Аркадия Райкина, "советского Дэнни Кэя"23, и наконец: "Нет ничего более разочаровывающего, чем советские книжные магазины. Они огромны, названий книг не в пример больше, чем в американских, но, если ищешь литературу, то именно нужного тебе не найдешь. В эти дни вышел второй том мемуаров Эренбурга, но разошелся за несколько минут. Не может средний россиянин купить Паустовского, В. Некрасова, Вознесенского, Евтушенко, как и книги многих из жертв сталинских репрессий. Легче их купить иностранцу в Париже или Нью-Йорке, чем москвичу у себя".
Предполагавшийся Ахматовой отклик должен был содержаться в следующем эпизоде: "Среди самых интересных встреч в России был короткий визит в редакцию "Нового мира", литературного ежемесячника, заслуженно пользующегося репутацией самого либерального органа в стране. Такие "острые" вещи, как знаменитая повесть Солженицына о сталинских концлагерях и мемуары Эренбурга были впервые напечатаны в "Новом мире". "Кто отбирает статьи, романы, стихи, мемуары, которые вы печатаете?" - спросил я у члена редколлегии.
"Могу вас уверить", - ответил он, - это исключительно компетенция редколлегии. Мы берем на себя полную ответственность за то, что публикуем. Мы не спрашиваем позволения". Затем, после некоторого раздумья, он добавил: "Конечно, бывают исключения, как повесть Солженицына. В этом случае, после того, как мы прочли ее и убедились, как в литературной ценности, так и во "взрывном" характере рукописи (так плохо напечатанной на старой машинке, что наши редакторы сначала не хотели ее читать), мы сделали набор, отпечатали несколько экземпляров и послали Никите Сергеевичу. Через некоторое время нам сказали чтоб мы печатали". (Согласно московским слухам, после того, как Лебедев прочел рукопись и порекомендовал ее Хрущеву, последний велел изготовить побольше экземпляров для всех членов Президиума КПСС. При первом голосовании большинство было против публикации. Но потом возобладало противоположное мнение). Как бы там ни было на самом деле, нет сомнения, что "Новый мир" пользуется значительной поддержкой и даже одобрением весьма могущественых персон. Иначе было бы невозможно объяснить его прочное положение перед лицом беспрерывных атак со стороны изданий, контролируемых консервативными силами партии. Особенно любопытна настойчивость журнала в обнародовании произведений, основной предмет которых - ужасные события 30-х. Так, в июльском выпуске "Новый мир" напечатает роман, который по словам издателей может оказаться столь же значительным, что и повесть Солженицына. Это история семьи интеллигентов, члены которой каждый день видят, как исчезает кто-то из их друзей, и месяцами они живут в ожидании своей очереди. Роман этот - история страха24. Об авторе его, Юрии Домбровском, говорят как о мастере русского языка".
"Маариве", в чем была известная логика, ибо израильская читающая публика хорошо знала имя Ахматовой. Перевод одного ее стихотворения на иврит, выполненный Лейбом Яффе, был во одним из первых образцов перевода ее стихов на другие языки25. Известны были переводы Рахели, о существовании которых, кстати, знала и сама Ахматова26. Она также видела переводы двух своих стихотворений, сделанные Мордехаем Севером - в марте 1963 года ею записано: "иврит - Летний Сад и Отрывок" (С. 308). Переводы вошли в книгу "Современные русские повести" (Тель-Авив 1962, с. 11О). Книга была прислана Ахматовой посольством Израиля в Москве27.
Абзац, появившийся 1 июня 1964 года в "Маариве" в очерке Ф. Бена "История из времен "чисток", гласил: "В июне журнал опубликует в числе прочего стихи Анны Ахматовой, великой русской поэтессы, у которой были сложные отношения со сталинским режимом, а потом и с хрущевским. Кстати, публикация эта, как кажется, будет единственной формой празднования ее 75-летия. Единственный сборник ее после войны вышел в 1960 г. и фактически не был пущен в продажу, его невозможно достать. Впрочем, одно издательство готовит собрание ее стихов в двух томах, но срок его выхода все еще окутан мраком неизвестности"28.
Человек из редакции, беседовавший с иностранным корреспондентом, естественно, представил идеализированную картину взаимоотношений журнала с властями. Бывший сотрудник жунала Юрий Буртин писал: "Приведу простой перечень таких состоявшихся и несостоявшихся публикаций, отрицательное отношение к которым со стороны высшего партийного руководства засвидетельствовано известными мне документами. 1960 г. Повесть-эссе В. Дудинцева "Новогодняя сказка"; цикл стихотворений А. Ахматовой; роман А. Камю "Чума" (запрещен, в 1963 г. - вторично); мемуары И. Эренбурга "Люди, годы, жизнь", кн. 1-я; то же, кн. 2-я (с попыткой смягчить критику романа Б. Пастернака "Доктор Живаго"). 1962 г. Речь Твардовского на XXII съезде КПСС; статьи А. Дементьева (1958 г.), А. Кондратовича (1961 г.) и А. Марьямова (1962 г.) с критикой романов и литературно-общественной позиции В. Кочетова; статья И. Виноградова "О современном герое" (1961 г.); очерк Е. Дороша "Сухое лето" (1961 г.); мемуарный очерк В. Каверина "Белые пятна" (с попыткой реабилитации творчества М. Зощенко; очерк запрещен, в 1964 г. - вторично, опубликован в 1965 г.); цикл стихотворений М. Цветаевой (запрещен, опубликован в 1965 г.); мемуары И. Эренбурга, кн. 3-я и 4-я. 1963 г. Очерки В. Некрасова "По обе стороны океана" (1962 г.); повесть А. Яшина "Вологодская свадьба" (1962 г.) и подборка писем читателей в ее защиту (запрещена); рассказы А. Солженицына "Матренин двор", В. Войновича "Хочу быть честным" и Е. Ржевской "Второй эшелон" (снят, опубликован позднее); записки Е. Габриловича "Рассказы о том, что прошло" (сняты, в журнале не появились); редакционная статья "За идейность и реализм"; цикл стихотворений Е. Евтушенко (запрещен); "Театральный роман" М. Булгакова (запрещен, в 1964 году - вторично, опубликован в 1965 г.); мемуары И. Эренбурга, кн. 5-я. г. Очерк Е. Дороша "Дождь пополам с солнцем"29.
Не таким безоблачным было и прохождение материалов к ахматовскому юбилею (предисловие к этом подборке писал Андрей Синявский). 21 июня 1964 года А. Т. Твардовский записал в рабочей тетради: "Опять, когда встал вопрос с Ахматовой, которая мне не сватья, не кума, но перед которой ж<урна>л должен был схамить лицемерно по принуждению, - опять от самых решительных заявлений меня удержала куда большая задача впереди: роман Солженицына"30.
Об обстоятельствах того июня вспоминал и другой сотрудник журнала: "В мае или июне 1964 года мы решили отметить 75-летие Анны Ахматовой. Начальство в этом увидело криминал... И вот решили нас повоспитывать. В ЦК к Снастину пригласили А. Т. с замами - Дементьевым и мной. Кабинет у Снастина просторный. Уселись друг против друга: Снастин, Поликарпов и мы. И они начали: ну вот, вы опять за свое, опять Ахматова. (Отвлекусь для важного замечания. После XXII съезда партии, когда антикультовые настроения у Хрущева достигли своей вершины, правда, к ним всегда припутывалось и противоположное, в отделе культуры ЦК стали поговаривать об отмене постановления ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград", - я недавно перечитал его и должен сказать, что более мракобесного антилитературного документа вряд ли знает вся история русской литературы, второго такого я не могу припомнить. Не знаю, как с мировой литературой. И тогда И. С. Черноуцан (зам Поликарпова) подготовил проект отмены постановления. А. Т. активно участвовал в этой работе, скорее всего он был инициатором ее, во всяком случае он очень часто говорил о необходимости отмены позора, говорил об этом и с Хрущевым, и тот в общем соглашался. Против был Поликарпов: это было и его постановление, он его тоже сочинял, будучи секретарем Союза писателей в том старом, еще щербаковском смысле, комиссаром Союза, партийным руководителем при беспартийных, не понимающих своей пользы писателях... И Поликарпов тормозил продвижение проекта. Ясно, что Ахматова для него была жупелом. Он-то, пожалуй, и устроил эту встречу у Снастина: одному разговаривать с А. Т. было трудно, решил взять в помощь первого заместителя Ильичева.
почему отмечать юбилей. Никто не отмечает, только вы, "Новый мир". Но Поликарпов тут-то и поскользнулся, он не видел последние журналы, - и не то я, не то Дементьев сказал, что есть статья в "Звезде", появилась статья Чуковского и в "Москве". А. Т. весело посмотрел на Поликарпова и смеясь, но не без жесткости, сказан ему: "Слушай, ты вот все время ругаешь "Новый мир", а ведь читаешь только этот журнал, другие-то журналы ты не читаешь. Тебе их и неинтересно читать". От этой неожиданной реплики Поликарпов опешил и не нашелся, пробурчал совсем стандартное: "Вас приходится читать, за вами только следи..." - "А ты не следи". - развеселился А. Т. Воспитание никак не получаюсь. Снастин пытался повернуть разговор: "Дело не в Ахматовой, у вас вообще печатается бог знает что". - "Что. - спросил А. Т., - конкретно?" И когда тут же выяснилось, что Снастин говорит лишь общие слова, А. Т. взорвался: "Хорошо. Вы против нас. Журнал вам не нравится. Так я прошу вас обратиться в Секретариат ЦК и доложить, что мы неверно ведем журнал, неправильно понимаем свои задачи. Докладывайте! И пусть нас снимают". Снастин: "Ну зачем, А. Т., так, мы же ведем товарищеский разговор. Мы советуемся..."И только подлил масла в огонь. А. Т. еще сильнее разозлился: "Это называется не советоваться, а совсем по-другому. Обращайтесь в Секретариат, а мы своей позиции менять не собираемся..." И я вижу, как Снастин и даже более опытный Поликарпов пасуют. И снова: "Мы же хотели только поговорить, узнать ваше мнение...". В конце концов А. Т. отходчив, и расстались мы чуть ли не друзьями. Ахматову в тот же день Главлит подписал.)"31
Таков историко-литературный и общественно-политический фон, на котором следует рассматривать спокойный абзац Филипа Бена в израильской газете.
Примечания
1. Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). Сост. и подгот. текста К. Н. Суворовой; вступ. ст. Э. Г. Герштейн; науч. консультирование, вводные заметки к записным книжкам, указатели В. А. Черных. М. -Torino. Einaudi. 1996; в дальнейшем страницы в тексте - С. и цифры.
2. Баумволь Р. Стихи. Иерусалим, 1976, с. 83.
4. Тараховская Елизавета Яковлевна (ур. Парнох, 1895-1968) - поэтесса. Сравните упоминание о ней у Ахматовой: "В Ташкенте Тараховская (детская писательница, сестра С. Парнок, кот<орая> подписала мне книгу:
Под крышей дома бесноватого
Живет звезда моя Ахматова,
мы жили - ул. К. Маркса, 7, общежитие м<осковских> писателей)...". (С. 622). См. о ней: Российская еврейская энциклопедия. М.. 2000, т. 3, с. 137-138.
6. Адалис (Ефрон) Аделина Ефимовна (1900-1969) - поэтесса. Ср. об одной из ее встреч с Ахматовой: "Как-то раз, при поддержке иницитивиой группы переводчиков, для "стимулирования творческого процесса" и в связи со смехотворно-некруглым юбилеем редакции, у себя на квартире, в Доме композиторов, рядом с Центральным телеграфом, М. Н. [Виташевская] организовала дружеский вечер и пригласила в качестве почетных гостей Анну Ахматову и А. Адалис. Разговор был ни о чем, летучий и несущественный, и я не в состоянии извлечь из шкатулки памяти хоть что-нибудь мемуарное; запомнилась только вскользь брошенная Ахматовой фраза: "Адалис, передайте селедку!" Сказано было державно, но без аффектации, просто, но с непостижимым подтекстом: "Адалис, передайте неразрезанный том Парни!"". 7 Л. Черкасский. Я рядом с корнем душу успокою. Монологи востоковеда. Иерусалим, 2001, с. 46.
7. Поэт Зиновий Львович Телесин (1907-1966).
8. Приведем один из ахматовских переводов:
Бывает раннею весною:
Ребенком ты бредешь с тоскою:
Где солнце, где густая сень?
День до костей промыт дождями,
Асфальт становится темней.
Вода, что снега тяжелей.
Дома как будто увядают,
II в пене уличной реки
Бесстрашно сапоги шагают.
Листвою легкой птичья стая
То взмоет ввысь, то упадет...
Быть может, до тебя шальная
Волна воздушная дойдет.
Не осень, что забот полна.
Все, все сегодня я прощаю:
Ведь завтра подойдет весна.
(Баумволь Р. Стихотворения. М., 1958, с. 46-47).
10. Ратгауз Г. Как феникс из пепла: Беседа с Анной Андреевной Ахматовой. IN: Знамя. 2001, № 2. с. 156-157.
11. Ахматова А. Сочинения. В 3 тт. Общая редакция Г. П. Струве, Н. А. Струве, Б. А. Филиппова. Париж, 1983, т. 3, с. 353-354; когда готовилось цитированное издание, я указал составителям на наличие вейнберговских писем в архиве Ахматовой и предложил испросить у корреспондента ответные ее письма.
12. В антологию "The Penguin Book of Russian Verse" (Harmondsworth, 1962), составленную славистом и византологом Дмитрием Дмитриевичем Оболенским (1918-2001) были включены переводы 12 стихотворений Ахматовой и отрывков из "Поэмы без героя"; ср. отклик советской печати: "У А. Ахматовой мы не встретим ни одного стихотворения периода Отечественной войны, и, стало быть, английский читатель не познакомится с ее знаменитым стихотворением, посвященным русскому языку в "час мужества" (Перцов В. Когда замысел спорит с предрассудками IN: Литературная газета. 1964, 14 июля); фразу о первом из живущих русских поэтов А. А. отметила в своих прозаических набросках (С. 691). Ахматова не была знакома с Д. Д. Оболенским до своего приезда в Оксфорд в 1965 году. Ср. ее запись: "Кн. Дмитрий Оболенский (в Оксфорде) якобы сказал: "Ахматова сказала: "Я хочу одного - чтобы обо мне забыли за границей". Скажу, как Пойнс: "I didn't say it but I wish the girl no worse party"... Действительно, обо мне говорят за границей такое, что лучше бы они меня забыли" (С. 523) - имеется в виду диалог из второй части шекспировского "Генриха IV" ( акт II, сцена II):
PRINCE HENRY.
POINS.
God send the wench no worse fortune! But I never said so.
13. Ср. контекст: "Тот не будет универсальным, кто не любит одинаково всех вещей, содержащихся в живописи; так, если кому-либо не нравятся пейзажи, то он считает, что эта вещь постигается коротко и просто; как говорил наш Ботичелли, это изучение напрасно, так как достаточно бросить губку, наполненную различными красками, в стену, и она оставит на этой стене пятно, где будет виден красивый пейзаж. Правда, в таком пятне видны различные выдумки, - я говорю о том случае, когда кто-либо пожелает там искать, например, головы людей, различных животных, сраженья, скаты, моря, облака и леса и другие подобные вещи, - совершенно так же, как при звоне колоколов, в котором можно расслышать, будто они говорят то, что тебе кажется. Но если эти пятна и дадут тебе выдумку, то все же они не научат тебя закончить ни одной детали. И этот живописец делал чрезвычайно жалкие пейзажи" (Леонардо да Винчи. Избранные произведения: Переводы, статьи, коментарии. В 2 т. СПб., 1999, т. II, С. 49).
14. Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки. Ф. 1073. №1921.
16. Будыко М. И. Загадки истории. СПб, 1995, с. 376-377.
17. К письму помимо переводов было приложено стихотворение Вейнберга "Подражание А. А. Ахматовой".
18. Из четверостишия "Распятие" из цикла "Реквием".
19. Из египетских папирусов. IN: Литераурная газета. 1965, 29 мая.
219-225; Raviv D. and Melman Y. Every Spy a Prince: The Complete History of Israel's Intelligence Community. Boston, 1990, pp. 86-89.
21. Ben Ph. Report from Russia. I - Progress and Setbacks. IN: The New Republic. 1964. June, 13, pp. 16-18; Report from Russia. II - The New Freedom and Its Limits. IN: The New Republic, 1964, June, 27, pp. 15-17.
22. Ср.:
"И автомата темная душа
взирает с добротою старомодной,
даст путнику напиться из ковша"
Ахмадулина Б. Автомат с газированной водой.
Это стихотворение было обругано критикессой за скудость содержания: "Я этой милости не стою" - кокетливо стенает она. Какой милости? Оказывается, стакана газированной воды" (Аннинский Л., Крячко Л. Суть поиска. Критический диалог. IN: Октябрь. 1962, № 8, с. 207): ср. также: "Я газировку пил из автоматов, Обрызганный машиной поливною..." (Волгин И. IN: Юность. Избранное. 1955-1965. М., 1966, с. 602).
23. Американский комический актер (1913-1987), настоящее имя - Дэвид Дэниел Камински, сын портного, эмигрировавшего из России.
"Хранитель древностей" ("Новый мир", 1964, №№ 7-8).
25. См. перепечатку его: Тименчнк Р. Д. Ахматова и Ветхий Завет. Десятые годы. IN: Jews and Slavs. Vol. 4. Jerusalem, 1995, p. 250.
26. Рахел (Блювштейн; Сэла), Рахиль (Рая) (1890-1931) - израильская поэтесса, писала на иврите (в молодости - по-русски). Ее переводы отмечены в ахматовской автобиблиографии: "Стихи Рахели. Тель-Авив. 1961 г. Изд. Давар (Из. 8-ое). 4 стих.: Перчатка, Где твой цыганенок, Помолись, Тяжесть воспом<инаний>" (С. 401; ср. 610) - т. е. "Песня последней встречи", "Где высокая, твой цыганенок", "Помолись о нищей, о потерянной", "Тяжела ты, любовная память" в сборнике "Песни Рахель" (1935), переиздававшемся 30 раз (в первом издании "Помолись о нищей, о потерянной" было включено по ошибке в раздел оригинальных стихотворений. Ср.: "Др<евне->еврейский-Рахиль (20-е годы)" (С. 308); "Иврит (Тель-Авив)... Ракель" (С. 347); "Рахиль" (С. 371); "Израиль - Рахель" (С. 510); ср.: "Гадовар Тель-Авив. 1955 г. Март м<еся>ц" (С. 42; запись другой рукой). Переводы из Ахматовой печатались посмертно; первым - "Песня последней встречи" в газете "Двар ха-поэлет" ("Работница") в 1934 году.
27. См. в воспоминаниях А. С. Кушнера: "Анна Андреевна любила показывать свои публикации. Чувствовалось, что хотя она и посмеивается над ними, все равно - дорожит этими знаками славы. В тот раз с удовольствием показана мне книгу на еврейском языке, где были напечатаны два ее стихотворения. "К сожалению, мы не знаем языка", - сказала она мне" (Звезда, 1989, № 6, с. 113).
28. Перевод З. Л. Копельман; неточность Ф. Бена - сборники Ахматовой выходили в 1959 и 1961 гг.
30. Знамя. 2000, № 12, с. 129.
31. Кондратович А. Новомирский дневник 1967-1970. М., 1991, с. 77-78.