Воспоминания об Анне Ахматовой. - М.:
Советский писатель, 1991. - С. 460-464.
Ее таинственный голос
Где и когда я встретилась с Анной Ахматовой, как это ни странно,не помню. Не хочу, не могу ничего придумывать, прибавлять - не имею на это права.
Если бы, знакомясь с ней, я могла предположить, что придется об этом писать...
Обычно я робела и затихала в ее присутствии и слушала ее голос, особенный этот голос, грудной и чуть глуховатый, он равномерно повышался и понижался, завораживая слушателя.
Впервые я пришла к ней в гости в 1944 году в Фонтанный Дом. Летом окна ее комнат затеняли старые, густые липы. Мы сидели в одной из ее двух комнат, обе в пальто, перед электрическим камином: у нее не было дров, но она говорила, что ее это не тревожит, она этого не замечает... Передо мной на стене висел рисунок Модильяни.
Я сидела, смотрела на Анну Андреевну, на ее суровую комнату и думала о том, что такой поэт, как она, и должен жить не похоже на других людей. У нее свой мир, своя, особая судьба, свои герои, свои представления, свои тени...
Походная кровать, застланная простым серым одеялом, две-три старинные редкие вещи, уже разрушающиеся, и она сама - спокойная, тихая, в черном. Гордая, как королева, и простая, непосредственная в одно и то же время.
Как–то у меня на Бородинской собрались мои товарищи по балету, драматические актеры, и художники... Все уже давно пришли, а Анны Андреевны еще не было. В ожидании ее мы болтали между собой, не садясь за стол. Она появилась в дверях - и вдруг все встали, даже молодежь, которая никогда не видела и не знала ее, - встали, не сговариваясь, и молодые и старые, в едином порыве. Невозможно было сидеть, если она стояла. Это происходило не по обязанности, не по этикету, а вот так просто делалось само собой. Своим появлением она влияла на окружающих. Она была скромна и благородна. Достоинство и деликатность были ее природными качествами. Разве этому научишь? Образованность, эрудиция, высокая общая культура - все это помогает любой профессии. Но нельзя выучиться на поэта, как нельзя выучиться на писателя, на балетмейстера...
Как–то, когда я ближе узнала Анну Андреевну, я спросила ее:
– Анна Андреевна, скажите, как вы пишете стихи?
Мы сидели за столом, было много народу. Она ответила мне тихо, на ухо:
– Это таинство.
Анна Андреевна всегда и во всем была поэтом. Даже в долгие годы молчания. Легко ли было это ей, родившейся поэтом? Но она молчала. Ведь без сердечной искренности это была бы уже не поэзия!
Анна Андреевна была такой русской! Как она любила Родину!
С самолета
1
На сотни верст, на сотни миль,
На сотни километров
Чернели рощи кедров.
Как в первый раз, я на нее,
На Родину, глядела.
Я знала: это все мое
Душа моя и тело.
Для нее понятие Россия, Родина было священно. О том, как она любила Россию, чтила русский язык, лучше всего сказано ею самою в стихах "Мужество", написанных в тяжелые военные годы, в сорок втором.
Как бы порой ни приходилось ей тяжко, она никогда не жаловалась, не роптала и с присущим ей величием жила, влюбленная в жизнь.
Анна Андреевна умела радоваться, казалось бы, пустякам, незначительным вещам, событиям, явлениям, всему тому, что ласкало глаз, утешало сердце - запела ли птица, расцвел ли цветок, зажглось ли небо вечерним светом. Она была требовательна в больших делах, поступках, в отношении к людям, к их поведению. Особенно ценила она простое внимание друзей своих.
Помню, шла я навестить ее. Не могла найти в городе цветов и вдруг, зайдя в кулинарию, увидела горячую аппетитную кулебяку. Снесу Анне Андреевне, не обидится она на меня. Я оказалась права. Она по-детски искренне обрадовалась пирогу.
– Вот хорошо! Будем сейчас чай с кулебякой пить...
И так мило, просто, уютно сидели мы за чаем, ели кулебяку, говорили о самом прекрасном высоком искусстве - поэзии.
Такой осталась она в моей памяти.
Был день моего рождения. Собрались друзья. Мы сидели за столом. Анна Андреевна опаздывала. Не было и Фаины Георгиевны Раневской. В разгар веселья, шума появились Анна Андреевна и Фаина Георгиевна.
– Танюша, вот вам мой подарок, – сказала Фаина Георгиевна. – Прошу любить и жаловать! – И она передала мне в руки небольшую коробочку. Я с любопытством открыла ее – там лежала статуэтка Анны Ахматовой работы Данько. Я ахнула – такой подарок!
– Только у нее отбита голова, – печально сказала Анна Андреевна, – но мы ее приклеили, пока держится...
Как-то Анна Андреевна спросила у меня:
– У вас есть томик моих стихов сорокового года?
– Конечно, – ответила я.
– Дайте мне его, я продатирую все, что там не помечено, может быть, вам будет это интересно, да и память останется.
без подчеркивания, как бы невзначай. Мы встречались редко, но, если я звонила ей по телефону, всегда в трубке раздавался радостный ее голос и так же радостно отзывалась она на мое желание прийти к ней. Мне хотелось делать это значительно чаще, чем я это делала, но неловко было ее тревожить, старалась не беспокоить ее своими приходами, а теперь жалею: сколько я потеряла! Почти всегда она читала мне свои стихи и при этом спрашивала:
– А вам не скучно?
В ней была застенчивость и скромность, скромность удивительная.
Вспоминаю... Я должна была танцевать Китри в балете "Дон Кихот". Мои друзья собрались пойти в театр. Неожиданно выразила желание и Анна Андреевна. Я страшно заволновалась. Зная, что Анна Андреевна не была в театре много лет, я подумала: вдруг не понравится ей, разочарует ее балет, разочарует и мой танец?
После спектакля все зашли ко мне за кулисы. Помня о деликатности и честности Анны Андреевны, я была уверена, что, если ей не понравилось, она мягко, но скажет правду, а если и скроет, не захочет меня обидеть, я все равно почувствую - артиста ведь не обманешь!
- Таня! Вы жар-птица! - сказала Анна Андреевна.
После спектакля Фаина Георгиевна пригласила нас всех к себе в номер в "Асторию", где она жила. Был заказан роскошный по тем временам ужин: бесконечные бутерброды с разной снедью и вино, – в ресторане, увы, больше ничего не было, но нам в тот вечер все казалось удивительным и необыкновенным. Замечательная хозяйка, ее широкое гостеприимство, ласка и тепло хороших людей.
На огонек, конечно, собрались друзья, и сразу стало тесно, оживленно, весело, как всегда бывало в то время, в конце войны...
Как сейчас вижу маленькую комнату "Астории", сдвинутые столы под хрустящей белой скатертью, два огромных блюда с бутербродами и вокруг стола – всех нас.
Анна Андреевна сидела помолодевшая, повеселевшая и говорила о том, как прекрасен наш голубой театр, какое счастье, наверное, танцевать в нем. Часто в тот вечер Анна Андреевна повторяла: "Вы жар-птица!"
При этом она вглядывалась в даль: то ли ей вспоминалось что-то, то ли складывался какой-то свой, никому не видимый образ жар-птицы...
1946 год. Прихожу к Анне Андреевне, у нее Фаина Георгиевна Раневская. Давно не виделись. Я тяжело болела. Дружеская встреча, расспросы о моем самочувствии. Замечаю на столике новый томик стихов Ахматовой.
Анна Андреевна, вышел?
Вышел, – отвечает она, улыбаясь.
- Анна Андреевна, дайте почитать с собой. Мне надо уезжать сейчас, грузовик уходит, я верну вам в целости и сохранности.
– К сожалению, не могу, это сигнал. Правда, завтра-послезавтра выйдет тираж, но столько людей приходит ко мне посмотреть на книжку, потрогать ее...
Тут на помощь пришла Фаина Георгиевна:
– Анна Андреевна! Танюша больна, ей, бедненькой, тоскливо в санатории, а ваши стихи осмыслят ее жизнь там. Отдайте ей книгу, ведь завтра она будет у вас.
Смотрела на меня Анна Андреевна, улыбаясь своей загадочной улыбкой, и вдруг коротко и просто сказала:
– Берите, Танюша, правда, ведь это сейчас вам нужно!
"Первый экземпляр этой книги самой Тане. А. Ахматова". Прижав к себе книгу, счастливая, помчалась я к уходившей санитарной полуторке.
... В 1946 году сборник стихов Ахматовой не был издан.
Кто-то из знакомых Анны Андреевны потом спросил ее:
– Неужели Вечеслова не вернула вам эту уникальную книгу?
На что она спокойно ответила:
– Если бы она это сделала – я оскорбилась бы.
Прошли годы, и мы увидели вновь сборник стихов А. Ахматовой.
Вечер. Звонок по телефону. Беру трубку.
– Таня, это Анна Андреевна. Я только что написала о вас стихи.
– Анна Андреевна, прочтите!
– Не могу, никогда не читаю сразу стихов. Они еще сырые. Должны отлежаться.
– Анна Андреевна, это жестоко, – говорю я, забывая, что слово "жестоко" в данном случае неуместно, и все же это кажется мне жестоким. – Я не дам вам покоя, пока вы не прочтете, ну поймите, как же я могу ждать? Ну я прошу вас...
– Ну хорошо – слушайте.
Надпись на портрете
Т. В-вой
Дымное исчадье полнолунья,
Белый мрамор в сумраке аллей,
Роковая девoчка, плясунья,
Лучшая из всех камей.
От таких и погибали люди,
И такая на кровавом блюде
Голову Крестителя несла.
Она написала под моим портретом эти стихи. Позднее они вошли во все ее сборники.
Последний раз я была у Анны Андреевны в Комарове в 1964 году.
Вот она вышла ко мне. "Постарела Анна Андреевна, – подумала я. – Давно ее не видела..."
– Ну как хорошо, что вы приехали, какой молодец, пойдем ко мне, поболтаем, выпьем вина, хотя, правда, мне нельзя, но с вами бокал выпью – оно легкое.
Смеркалось... Анна Андреевна зажгла две свечи на маленьком рабочем столе, принесла бокалы. Рукописи, рукописи...
– Хотите, я почитаю вам свои стихи?
– Конечно.
Была над нами, как звезда над морем,
Ища лучом девятый смертный вал,
Ты называл ее бедой и горем,
А радостью ни разу не назвал.
Улыбкой расцветала на губах,
А ночью ледяной рукой душила
Обоих разом. В разных городах.
И никаким не внемля славословьям,
К бессоннейшим припавши изголовьям,
Бормочет окаянные стихи.
Шумели сосны. Казалось, что шумело где-то неподалеку море, легкий ветер шевелил пламя свечей... Светлел "патрицианский профиль", и таинственный голос завораживал...
1967
Примечания
– балерина.